В раю
Шрифт:
Мельхиор. Милостивый государь… С должным почтением смею возразить, что пока вы не объясните все досконально и не предъявите законного вашего паспорта…
Незнакомец. Ах ты, бесстыдный мальчишка!.. Впрочем, и в этом сейчас можно узнать мою кровь. Коли хотите, я открою вам великую тайну о том, каким именно образом явились на свет вы — чертово отродье. Тайна эта напоминает отчасти те мифы, на которых зиждутся древние религиозные верования. Однажды с вечно юной злобой думал я о нескончаемом своем позоре, а вокруг, словно мне на смех, раздавался звон колоколов. Сидя на вершине Лысой горы, смотрел я оттуда на созданное Им море, игравшее роскошной синевой в лучах воскресного солнца. Казалось, будто вся земля прославляла Его величие. Везде, где только торчал каменный или деревянный крест на крыше какой-нибудь несчастной сельской часовни, слышно было, как мужчины, женщины и даже малые дети бормотали Ему молитвы, отовсюду неслись Ему хвалы и противный мне дым фимиама. Везде на земле царствовал мир, как будто древняя наша распря была уже навеки улажена к общему удовольствию всего живущего. Скрежеща зубами, я думал о том, что с годами дела мои идут все хуже и хуже и что моему некогда гордому царству, по-видимому, несдобровать. Помощники, которым я уделил часть моей власти,
Каспар. Действительно, план настоящий адский!
Мельхиор. Просто дьявольский!
Незнакомец. Лишь только на него я согласился, как передо мной предстала ловкая моя помощница, которая при ловле душ служит завсегда приманкой, она зовется случайностью. Направляясь к маленькой капелле, стоявшей на склоне горы, шла девушка, прелестная, как та, которая в раю змее внимала. В молодой ее крови струилась пока еще дремлющая страстность, в черных очах таился, едва сдерживаясь, огонь пылкой семнадцатилетней молодости. Длинные ее ресницы дрожали, словно опасаясь, что пламя вот-вот вспыхнет, и показывали, что за девической ее скромностью скрывается настоящий вулкан. Розовые губки так и напрашивались на поцелуи. Перси волновались и, казалось, просились вырваться наружу из-под сжимавшего их черного платья. По взгляду, походке и лицу я тотчас же угадал, что это цветущее создание вполне уже созрело и может легко сделаться жертвою моих козней. Возиться с ее мамашей мне не было надобности, потому что мамашу эту на днях похоронили, и даже теперь сиротка, ее дочь, шла, обливаясь слезами, как раз с кладбища, чтоб помолиться за покойницу. Девушка вошла в часовню, и я отправился туда же вслед за нею, приняв на себя вид прелестного юноши. Я предстал перед ней таким молодцом и красавцем, что ни одна красотка не отказалась бы выйти за меня замуж. Девушка сперва как будто меня не заметила и, преклонив колени, начала усердно молиться. Сказать по правде, место показалось мне сначала не совсем удобным для моих целей, но потом я рассудил, что грех здесь будет приятнее вдвое. Я стал подле нее и тотчас же с юношеским жаром начал нашептывать ей на ушко никогда не стареющую песню любви, исполненную блаженства и томленья. Сначала она было испугалась и вздрогнула. На загорелых ее щечках, смоченных росою слез, вспыхнул румянец гнева. Признаться, мне стоило немалого труда ее уломать. Ей казалось чересчур уже безбожным и дерзким то, что я осмеливался ухаживать в таком священном месте, как раз перед лицом святых угодников, за девушкой, которая, потеряв лишь на днях нежно любимую мать, пришла, так сказать, от свежей еще могилы помолиться за упокой ее души. Но постепенно она стала более и более поддаваться моему очарованию. Змеиная сила самого могущественного из грехов, увлекающая смертных в зияющую пропасть тем неудержимее, чем пропасть эта бездоннее, предала наконец страстно возбужденную девушку в объятия дьявола. Мне показалось так приятно и так забавно согрешить как раз в месте, посвященном Ему, что, сорвав первую розу любви, я не мог удержаться от порыва насмешливого, дьявольского моего хохота.
Каспар. Перестань, клянусь небом, мне страшно.
Мельхиор. Меня мороз по коже продирает.
Бальтазар. Что я, в бреду? Не пьяны ли уж мы!
Каспар. И мы неужто его дети?
Незнакомец. Смех мой прервал сковывавшее ее очарованье, она с ужасом очнулась и увидала, что предала свою душу на вечную погибель. Никогда еще сладость любви не влекла за собой такого горького разочарования. Она вскочила с таким диким криком, что даже я сам ужаснулся, затем впала в помешательство, разорвала на себе одежды, прикрывавшие белое ее тело, и бежала в горы, где как дикий зверь укрывалась в пещерах. Я бы охотно провел медовый месяц со своей новобрачной, но не смел показываться ей на глаза. Я боялся, что она, увидев меня, придет в такую ярость, что это может повредить ребенку. Когда, наконец, пришло время, сама тетка вызвалась служить повивальной бабушкой. Там, среди диких скал, где не было окрест ни деревца, ни травинки, девушка разрешилась от бремени, но умерла в родах. Тщедушный сосуд «разбился, жизнь давая». Тетка не ударила лицом в грязь и, покончив дело, вскричала: «Радуйся, у тебя тройни и, кажется, пойдут совсем в отца». Весело было родительскому моему сердцу смотреть, как дрыгали на земле черноволосые мои мальчуганы, но я чувствовал, что растить детей не по моей части, и потому отдал вас в здешний воспитательный дом. Вы должны были сначала познакомиться с бедностью, чтобы окрепнуть умом и страстями. Теперь с родительскою гордостью я могу уже сказать, что пора испытанья для вас прошла, мой план вполне удался, вас ждет великая будущность. Но прежде всего вы, чертовы дети, придите же в объятия отца! (В дверях раздается сильный стук. За сценой шум.) Ага! Сюда сейчас нахлынет разъяренная толпа. Как вижу, нам тут некогда нежничать.
Пора теперь отсюда убираться
И честным людям место уступить.
Я намерен дать моим сыновьям случай испробовать свои силы на более обширной арене. В некотором царстве, в некотором государстве живут царь с царицей. Царь слушается во всем духовенства, а царица настоящий ангел во плоти. Они служат народу примером всех добродетелей. Молодежь
ведет себя во всем царстве так смирно, как будто в жилах ее течет самая холодная, старческая кровь. Мне едва удается удерживать там за собою даже и тень власти. Посылаю вас туда, чтобы очистить воздух от ненавистного мне дыма фимиама. Вам предстоит через посредство свободных искусств совратить ко греху царя, царицу и весь народ. (Стучат опять. Стук все сильнее и сильнее.) Ну что ж вы молчите? Неужто мое откровение отуманило вам совсем рассудок?Каспар. Погоди же, отец! Дай нам маленько прийти в себя.
Мельхиор. Нам нелегко питать к тебе нежные чувства, голос природы до сих пор дремал еще в нашей крови.
Бальтазар. Не могу сказать, чтоб во мне и теперь уже проснулось сыновнее чувство.
(Дверь трещит. За сценой крик.)
Незнакомец. Наглая чернь! Впрочем, как она ни шуми, а все-таки ж останется с носом. Подите сюда, милые мои воронята, прикроемся-ка вот этим плащом, он сослужил уже службу покойному доктору Фаусту. Вот так, сюда ко мне. Теперь толпа пусть себе врывается сколько ей угодно.
И вниз, и вверх,
И в мрачную пропасть,
И к ясному небу
Горящее пламя
Стремись, стремись.
(Обняв сыновей, топает ногою. Пол разверзается и они проваливаются. Из-под полу вырывается пламя. При этом дверь уступает натиску.)
ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ
Входят Ганс, Гинд, Кунц, Хозяин и городская стража.
Ганс (крестясь). С нами крестная сила!
Гинд. Вы видите!
Кунц. Проклятие! Мы опоздали, трех братьев-негодяев побрал уже черт, остается только сказать: слава Тебе, Господи!
Гинд. Да сохранит нас Он под кровом своим, и ныне и присно во веки веков. Аминь.
(Снимают шапки и молятся, на улице голос ночного сторожа):
Свечи, огонь торопитесь тушить, Городу чтобы беды не нажить. Бьет уж десять часов!
Трубит в рожок. Занавес опускается, звуки рожка переходят в мелодическую игру флейты, которая подражает пенью соловья. Когда она умолкает, выходит первая кукла.
ЭПИЛОГ
На сегодня пока будет довольно.
А впрочем, пусть почтенное собранье
Нас подарит еще минутою вниманья;
А то фантазия по южному пути,
Пожалуй, в ад могла бы забрести.
От сыновей, которых сам отец признал за чертово отродье, нельзя, конечно, ожидать проку. Почтенная публика, может быть, думает, что дальнейшие подвиги их могли бы послужить темой для какой-нибудь дерзкой, пикантной пьесы, например во вкусе Оффенбаха или Парли. Но она ошибается. Цель у нас была самая нравоучительная! Братья, попав ко двору, начинают свою карьеру самым адским образом. Царь становится к ним очень милостив, в непродолжительном времени двор и все царство начинают кутить напропалую. Даже сама царица, эта непорочная лилия, отдается в сети чертова отродья. Поэт Каспар (он, впрочем, переменил при дворе свое грубое имя на более благозвучный псевдоним) сумел при помощи своих песен закрасться в сердце царицы. Остальным двум братьям также чертовски везло. Но, к величайшему прискорбию дьявола, козни его, как и всегда, обращаются лишь к торжеству добродетели. Царица, которую дьявол заставил изменить долгу и верности, запечатлевает свое раскаяние трагическим самоубийством. Сатана проигрывает ловко обдуманную партию. Родные его сыновья, как только прошел у них первый юношеский пыл, разрывают узы, связывавшие их с отцом; любовь к чувственному наслаждению и красоте, омытая скорбью и раскаянием, получает в конце концов от Бога прощение. Мы также просим извинения у почтеннейшей публики. Если она ожидала от пьесы более, то ожидания эти оказались, значит, мыльными пузырями. А впрочем, мыльные пузыри сами по себе недурная штука. Хоть они и недолговечны, но все же в них успевает отражаться
И прелесть света, и его гримасы.
Ребенку они служат забавой. Но в укор поставить это им никто не смеет. Мы более или менее все дети. А потому, если мыльные пузыри кому нравятся, то нечего стесняться; что бы ни говорили светские умники, а дети непременно будут в раю.
ГЛАВА V
Пьеса окончилась при восторженных рукоплесканиях зрителей. Фантастичность темы, свобода выражений и смесь серьезных идей с остроумной шуткой, все это привело слушателей в такое веселое настроение, что рукоплескания долго не умолкали, публика вызывала несколько раз автора и маленькая кукла, говорившая эпилог, неоднократно должна была выходить и благодарить от его имени.
Феликсу нравилось в маленькой комедии также и то, что для других посетителей рая не имело уже привлекательности новизны: а именно необыкновенная живость крошечных фигурок, чрезвычайно тщательно и характеристично сделанных, выкрашенных и одетых. Его интересовала также ловкость, с какой куклы двигались на сцене, и искусство, с каким веден был разговор. Голоса изменялись так хорошо и правильно, основной характер каждой роли был так счастливо схвачен, и длинный монолог дьявола исполнен был так блистательно, что зрителям стало даже немного жутко, вроде того, как если б они сидели впотьмах и слушали какой-нибудь страшный рассказ о привидениях.
Когда представление кончилось, Феликс высказал Шнецу удивление, что такой сильный артистический талант, как Эльфингер, отказался от сцены и засел за купеческую конторку.
— Ему подавай все или ничего! — возразил отставной поручик. — Лишившись глаза, Эльфингер вообразил, что со стеклянным суррогатом он не годится более для сцены, и в то же время был слишком горд, для того чтобы спуститься с высоких подмосток трагедии к жалкой роли чтеца. Впрочем, надо бы уговорить его сделаться директором кукольной комедии. Это было бы полезно и для Розенбуша, который поставляет Эльфингеру актеров и декорации, а также во время представления исполняет должность помощника. Впрочем, кукольный театр доставляет удовольствие Эльфингеру, вероятно, только потому, что труд его доплачивается. Надо думать, что он, по крайней мере, недели три работал для этой комедии, а если бы пьеса игралась за деньги, то занятие это непременно ему скоро бы надоело.