В раю
Шрифт:
Он бросился на диван и механически протянул руку за книгой, лежавшей на столе. При этом нечаянно очутился у него в руке тонкий, рыжий волос, воскресивший в его памяти ту ночь, когда он уступил эту комнату Ценз.
— Не дурак ли я был тогда! — говорил он, скрежеща зубами. — Если б я не оттолкнул тогда от себя этого доброго создания, я был бы теперь, вероятно, в лучшем настроении и не провел бы так бессмысленно этих двух дней.
Он старался вызвать в своей памяти образ рыжей девушки, но образ этот оказывал на него такое же слабое действие, как и личное ее присутствие. Наконец, благодетельный сон сжалился над истерзанной душой молодого человека.
Озлобленный и как бы покорившись своей участи, отправился он на другое утро в мастерскую Янсена. Он надеялся, что, принявшись опять за резец и глину, найдет себе там успокоение.
Вот почему он чуть не испугался, встретив на большой безлюдной еще площади того, кого вчера так ревностно искал. Шнец выходил из отеля и шел прямо на Феликса. Поручик
— Вы были у меня и не застали меня дома, — приветствовал он Феликса. — Я не успел еще отплатить вам визит, потому что был занят… Ко мне наведался вдруг старый знакомый, барон N (он назвал по имени дядю Ирены). С этим лихим сотоварищем познакомился я еще давно в Алжире, когда единственно только для того, чтобы иметь возможность понюхать пороху, я имел глупость принять участие в походе против арабов, хотя они мне никогда ничего дурного не сделали. Барон хотел тогда сделаться охотником за львами, но предпочел потом засвидетельствовать свое почтение царю пустыни издали и, купив на базаре настоящую львиную шкуру и несколько бурнусов и шалей, вернуться на родину. Впрочем, он поступил куда как благоразумнее меня. Я, со своей стороны, долго не мог отделаться от неприятного воспоминания о том, что стрелял совершенно серьезно в этих бедных малых и отнял у некоторых из них навсегда желание защищать свою родную страну от вторжения французов. И вот мой старый знакомый снова является передо мной как привидение, хотя и очень дородное, но не весьма приятное, которое таскает меня всюду с собою. Даже и теперь я только что от него.
Феликс бросил невольный взгляд на окна отеля. Он должен был сделать над собою большое усилие, чтобы скрыть свое волнение.
— Здесь живет ваш знакомый? — спрашивал он. — Теперь еще рано, а вы уже успели его навестить?
— Мы хотели прокатиться верхом, но он оставил записку, в которой извещает, что я на сегодняшний день свободен. За ними приехало какое-то родственное им графское семейство и увезло их на несколько дней к себе, в имение. Еще слава богу, что меня не могли взять с собою.
— Вы сказали «их». Разве барон женат?
— Нет. Но, пожалуй, еще хуже того! Он здесь с молоденькой племянницей, которая, собственно, и была причиной его приезда сюда. Несчастная история — расстроившаяся помолвка — словом, здоровье барышни требовало перемены воздуха, вследствие чего она настаивала на годичном пребывании в Италии. Мой старинный приятель, оставшийся холостяком, потому что боится башмачка хорошенькой жены еще более львиных когтей, — попал из огня да в полымя. Эта молоденькая племянница одним своим мизинцем управляет им по собственной воле. И вот сундуки были немедленно уложены и все приготовлено для путешествия в Италию. Здесь же родственники так напугали их рассказами о невыносимо жарком лете Италии и о свирепствующей там теперь холере, что они решились лучше переждать неблагоприятное время, живя то в городе, то в горах. Вы поймете, надеюсь, мой друг, какая предстоит для меня приятная перспектива.
— Разве молодая особа так нелюбезна, что ваша «служба» кажется вам таким тяжелым бременем? — сказал Феликс натянуто шутливым тоном, стараясь смотреть на поручика, точно весь этот разговор он поддерживал единственно только из любезности.
— Послушайте, — возразил Шнец, засмеявшись обычным своим сухим смехом. — Если хотите, я представлю вас молодой особе и уступлю вам все свои права. Вам представится тогда возможность испытать всю сладость служения женщинам, может быть, вы возьметесь за дело лучше моего, так как я не сумел попасть к ней в милость. Эта гордая маленькая дамочка — наделенная, впрочем, парою таких глаз, которые как нельзя более созданы для того, чтобы повелевать, миловать и обрекать человека на смерть, — к несчастию, еще не встречала человека, перед твердой волей которого могла бы сломиться ее собственная воля. Ее дядя — львиный охотник, менее чем кто-либо способен возражать ей. Она уже привыкла настаивать всегда на своем, между прочим, то же было и с историей этой неудавшейся любви. Она, кажется, до того измучила доброго малого, рисковавшего связать свою жизнь с нею, что он был не в состоянии долее выдерживать такую пытку. Тогда, кажется, она пожалела о нем и потому находится теперь в таком возбужденном, недовольном и раздражительном состоянии духа, что до нее нельзя дотрагиваться иначе как в перчатках. Обстоятельство это я упустил из виду, и потому мы оба находимся, так сказать, на военном положении, хотя отношения наши по наружности самые милые и приятные.
Сильно стегнув хлыстом по голенищу сапога, поручик подхватил своего молодого спутника под правую руку и, делая громадные шаги своими длинными ногами, сказал:
— Можно окончательно выйти из себя, видя, как портятся творения, созданные по образу и подобию Божиему, — портят ли их ангелы или черти, собственно говоря, все равно. Их или затягивают в тесный корсет узкой морали и по самую шею прячут в монашескую рясу, или уже декольтируют ниже пояса. Верьте мне, милый,
что касается до воспитания женщин высшего круга, то мы — по крайней мере, здесь, на прославленном юге Германии — и теперь еще вовсе не так далеко ушли от темных средневековых времен, когда дома терпимости устраивались рядом с церквями; но эта северогерманская голубая кровь…— Северогерманская?
— Среднегерманская или северогерманская — это, в сущности, все один черт. Она тотчас же при первом свидании расспрашивала меня о состоянии здешнего общества — причем, само собой, следует разуметь дворянство, которое одно пользуется преимуществом называть себя так, всякое же другое собрание человеков не может быть, по ее мнению, названо человеческим обществом. Я отвечал ей очень просто, что так называемое хорошее общество здесь самое худшее, которое себе только можно представить, и что только в так называемом худшем обществе мне удалось встретить две-три личности, с которыми можно жить по-человечески.
Выслушав мой не совсем салонный ответ, принцесса посмотрела на меня так, как будто пришла к заключению, что я, вероятно, совсем не по своей воле был исключен из привилегированных кружков. Я же продолжал, как бы не замечая этого, объяснять, что отбило у меня охоту посещать так называемые сливки общества: свойственная только их салонам атмосфера, смешанная из запаха пачули, ладана и конюшенных испарений, их сомнительный французский и, без всякого сомнения, еще более плохой немецкий язык, их почти возвышенное невежество во всем, что принято считать принадлежностью образования, и их наивная нравственная невоспитанность, которая может быть взлелеяна только монастырским воспитанием, развиваема бессмысленным обществом и освящена хитрыми духовными отцами. Ваши северные немецкие юнкера, насколько я их знаю… Впрочем, нечего говорить вам, из какого теста все они сделаны. Но как бы упрямо ни держались они своих коньков в делах церковных и в государственных вопросах, они все же твердо стоят на том, что noblesse oblige;[26] в замках Померании и Бранденбурга, рядом с Библией и молитвенниками, вы найдете подчас и «Историю папства» Ранке, и «Историю Англии» Маколея. У нас же, напротив того, Поль де Кок и Пророчица из Префорста представляют собою чуть ли не единственных классиков, но, во всяком случае, не вносятся в каталоги.
Я замечаю, что вы втихомолку удивляетесь, что я сегодня значительно недовольнее, ворчливее и возбужденнее, чем в известную вам ночь в раю. Видите, мой милый, тогда я был в праздничном настроении, которое овладевает мною только раз в месяц, сегодня же вы застаете меня в моем будничном состоянии духа. Если вам еще никто другой этого не говорил, чтобы предостеречь вас, то я должен сказать вам это самолично. С тех пор, как я покинул службу, у меня, собственно говоря, нет другого дела как браниться. Правда, мы живем при таких условиях, при которых у всякого честного человека, если он желает добросовестно пользоваться всяким случаем для брани, дела будет по горло. Вы понимаете, что это не гармонирует с нашим прославленным южногерманским спокойствием, и чем справедливее бранящийся, тем сильнее сказывается диссонанс. Я потому и остался старым поручиком, что позволял себе болтать о потребностях нашей армии и до такой степени наконец загородил себе все пути к повышению, что предпочел покинуть службу. И разве покойный Терзитес не был бы принужден выйти в отставку даже и тогда, если б служил поручиком под начальством генерала Ахилла и Диомеда? А тогда народ был гораздо проще и наивнее. Но я продолжал без отдыху браниться, не замечая, что кто-то наматывает брань мою себе на ус. Впрочем, роль филистеров удалась так хорошо, что пара каких-нибудь выросших там же крапив не может повредить урожаю; мне же самому брань оказывает некоторую услугу, во-первых, уже тем, что проносит мою желчь прежде, чем она успеет заразить кровь и поразить какие-нибудь благородные органы, во-вторых, она делает меня еще более ненавистным в глазах представителей хорошего общества и заставляет их меня избегать. Вы себе представить не можете, какое робинзоновское существование влачу я; в самом центре города я так же одинок, как святой Антоний в своей пещере, даже, пожалуй, еще более, так как меня не посещают никакие искушения. Хотите взглянуть на мое уединенное жилище? Мы как раз у порога.
Они дошли до старого, уже знакомого Феликсу дома. Феликсу вовсе не хотелось еще раз подыматься на лестницу. В продолжение всей этой забавной, мечтательной и сварливой речи своего спутника он думал и твердил только одно: «Она здесь, стоит только мне пожелать и я завтра же ее увижу». Тем не менее было неловко отклонить от себя любезное предложение Шнеца, и он последовал за поручиком в четвертый этаж.
ГЛАВА VI
Та же тихая, бледная женщина отворила им двери. В ответ на ласковое приветствие своего господина и на вопрос его, не было ли кого-нибудь в его отсутствии, она только отрицательно покачала головой и, не взглянув даже ни на Шнеца, ни на его гостя, поспешно удалилась в маленькую каморку за кухню. Ея грустный пугливый взгляд поразил на этот раз Феликса еще более, чем в первое посещение. В этих глазах был какой-то особенный, благородный и в то же время мягкий блеск, тогда как остальные черты лица, казалось, не могли быть хороши даже и в более молодые ее годы.