В раю

— Напрасно так думаете, господин Розенбуш. Исповедуйтесь перед нами совершенно смело. Вы встретите у нас полнейшее сочувствие.

— В таком случае я сознаюсь, что давно уже ангажировал молодую девушку, о которой могу сказать, что она заняла бы на нашем балу первое место после невесты Янсена. К сожалению, ее родители, мещански мыслящие, ограниченные люди, не позволяют девушке принять участие в невинном райском маскараде. Вы, конечно, поймете, милостивые государыни, что для меня легче соблюсти во всей чистоте монашеские обеты, чем довольствоваться первой встречной…

Он покраснел и стал отирать правой рукой, одетою в перчатку, пот, выступивший у него на лице.

Нелида опять обменялась взглядом с незнакомкой. Певица, успокоенная тем, что Розенбуш ее не узнает, также подошла к кровати и, по-видимому, с большим интересом вслушивалась в разговор.

— Может быть, — сказала графиня, — я буду в состоянии помочь вашему горю и вознаградить потерю дамы… Перед вашим приходом мы говорили о том, как жестоко распорядилась со мною судьба, приковавшая меня к постели как раз на время карнавала. Я сама, конечно, теперь в таких летах, когда танцы уже не к лицу, поэтому, в конце концов, страдалицею является, собственно говоря, молодая моя приятельница Сент-Обен, чистокровная немка, хотя этого и нельзя заключить по ее физиономии. Вообразите, я приглашала ее к себе нарочно затем, чтобы показать мюнхенский карнавал, а вместо того теперь ей приходится подвизаться у моего изголовья в христианских добродетелях. Ах, если бы нашелся кавалер, которому я могла бы поручить ее со спокойной совестью…

— Многоуважаемая графиня, — вскричал восхищенный Розенбуш, вскакивая с места. — Предлагаете вы мне это серьезно? И вы, сударыня, не откажетесь?..

— Вы очень добры, милостивый государь, — сказала незнакомка мягким, звучным голосом, проникнувшим в самую глубину сердца почтенного Розанчика. — Действительно, мне доставило бы большое удовольствие заглянуть втихомолку в здешний артистический кружок, о празднествах которого я так много слышала. К несчастью, я так застенчива, что не посмею решиться, даже под покровительством такого надежного рыцаря, как вы, явиться в совершенно незнакомом для меня обществе, и притом даже без маски.

— Вполне понимаю вас, сударыня, — воскликнул с жаром Розенбуш. — Про нас, артистов, рассказывают такие небылицы, нам приписывают такие похождения, которые, разумеется, пугают дам вашего круга. Но вы увидите, что на самом деле мы много лучше нашей репутации. Если угодно, я добуду для вас монашеское одеяние, совершенно схожее с моим костюмом. Тогда стоит только накинуть на голову капюшон, и вас ни за что не узнают. Приделайте себе седую бороду, набелите брови, и дело в шляпе. Вам можно будет наблюдать всех и все, словно из-за занавеса или из глубины ложи, а между тем никому и в голову не придет, сколько прелести и грации кроется за грубым монашеским капюшоном. Еще, пожалуй, могут подумать, что я веду под руку молодую девушку, послушную дочь неумолимых родителей, тайно вылетевшую из своей клетки.

Незнакомка встала, подошла к постели и, наклонившись к графине, перемолвилась с ней несколькими словами. При этом она казалась еще привлекательнее, чем когда сидела на месте.

Вполне увлекшийся Розенбуш не мог отвести глаз от роскошного, грациозного ее стана и с сильно бьющимся сердцем ожидал результатов тайного совещания.

Наконец совещание кончилось, незнакомка повернулась опять к Розенбушу и, пристально глядя ему в лицо, как бы с целью еще раз исследовать, можно ли ему ввериться или нет, сказала:

— Я согласна, милостивый государь, но единственно лишь со следующим условием. Вы не откроете никому из ваших товарищей, что я не та особа, за которую все будут принимать вашу маску. Кроме того, вы обязаны будете, по первому моему требованию, вывести меня из залы и проводить до кареты. Не опасайтесь, — продолжала она, многозначительно улыбаясь, — что я буду долго вам надоедать. Мне хочется только посмотреть такое многолюдное собрание артистов, полюбоваться их костюмами и прелестными их спутницами. Лучше всего, если вы явитесь на бал без меня, и когда маскарад будет в полном разгаре, так, около 11 часов вечера, я подъеду в карете к воротам сада, где вы и будете так добры меня встретить. Принимаете ли вы мои условия и обещаете ли выполнить их во всей строгости?

У Розенбуша бродили в голове совершенно иные проекты. Он был внутренне убежден, что, в разгар маскарада, ему нетрудно будет уговорить свою даму снять маску, и рассчитывал произвести незнакомкой большой эффект в раю. Поэтому он не сделал никаких возражений против предложенных условий и согласился на них без всяких оговорок. Он обещал доставить в гостиницу, накануне праздника, костюм капуцина со всеми необходимыми принадлежностями, так как графиня настаивала на том, чтобы самой снарядить свою подругу в маскарад, и простился с дамами крайне взволнованный неожиданным своим счастием. Спускаясь по лестнице, правда, он вспомнил было про Стефанопулоса и его отношения к русской барыне. Отчего, если графиня так искренно желала доставить своей приятельнице случай побывать в райском маскараде, не выбрала она ей в спутники Стефанопулоса?

«Может быть, — подумал Розанчик, самодовольно поглаживая бороду, — она ревнует этого молодого грешника и Дон Жуана и не хочет доверить его прелестной своей подруге, может быть так же, что и сама дама не расположена к этому греку. По всем вероятиям, я кажусь симпатичнее! А она ведь действительно милашка. Желал бы я только знать, где именно ее муж? Ведь она, может быть, даже вдова. То-то было бы славно!»

Художник не успел додуматься до конца этой фразы. Нить его соображений была внезапно прервана быстрыми шагами, раздавшимися позади его на лестнице. Обернувшись, Розенбуш узнал дядю Ирены, которого он раз уже видел на вилле Росселя. Барон, устремив глаза прямо перед собой в землю, как-то меланхолически, бессознательно ответил на поклон и прошел мимо остановившегося живописца, казалось, совершенно его не узнавая.

Розенбуш, качая головой, пошел за ним следом. «Эти аристократы имеют чертовски короткую память, — ворчал он. — Если госпожа Сент-Обен не лучше, то с Нанночкой было бы, разумеется, веселее. Впрочем, теперь уж поздно. Раз уж я залетел в эту высшую сферу, поневоле приходится идти с ними заодно».

И, живописно накинув плед на исторический свой бархатный сюртук, Розанчик вышел с веселым видом на улицу. Он сожалел лишь о том, что не мог тотчас же сообщить Анжелике о новой блистательной своей победе.

ГЛАВА IV

Праздника в раю ждали с нетерпением все, кроме Феликса, помышлявшего о нем с далеко не радостным чувством. Ему было не до маскарада, и если бы не боязнь огорчить приятелей, которые давали в честь его этот прощальный бал, — то Феликс, конечно, давно бы ускользнул из Мюнхена. Он сообщил своим друзьям, что уезжает на другой же день после бала. На замечания о том, что время года было крайне неблагоприятное для морских путешествий, Феликс возражал, что ему надо будет прежде всего еще привести в порядок дела на родине, продать имения, добыть некоторые необходимые документы и т. п.

Один только Янсен знал настоящую причину этой торопливости. Ежедневное сообщество старого друга, с которым у него восстановилось опять сердечное согласие, отчасти облегчало Феликсу тягость предстоявшей разлуки. У Янсена не хватило, впрочем, духу разъяснить барону все подробности несчастного своего супружества. Он сообщил лишь, что женат на недостойной женщине и, не имея явных доказательств ее виновности, тщетно употребляет все усилия для того, чтобы расторгнуть невыносимые более для него узы брака.