В третью стражу. Трилогия

– Месье Поль, - крикнул испанец, - здесь Лешаков!

"

Лешаков?

!"

...

В тот день Таня пела в "Лидо". Не первое выступление, но и не сто первое... Так что нервы играют, и Тане - для полного душевного комфорта - хотелось и желалось, чтобы Виктор был где-нибудь рядом, то есть - за спиной, за кулисами... Но ему ведь тоже нужно было когда-то и со стороны на "Диву Викторию" посмотреть. Мало ли что? Может быть из зала что-то такое видно, чего из-за сцены ни в жизнь не заметишь?

В результате, Федорчук сел слева от сцены за крайним во втором ряду столиком, - первый ряд по традиции резервировался для "богатеньких буратин", но Виктор и не претендовал, тем более, что ни одного пустого столика перед сценой не оставалось, а это много о чем говорило. И дорого стоило. В прямом и переносном смысле дорогого: деньги-то ведь тоже на дороге не валяются, а жизнь в Париже - особенно для людей их нынешнего с Таней круга - отнюдь не дешева. Дорогая, одним словом, жизнь. А "диву", между прочим, еще раскручивать и раскручивать, и все денег стоит. На одни платья никаких франков, марок и прочих фунтов стерлингов не напасешься. А есть ведь еще и вещи, о которых и думать, вроде, не думаешь, а вынь да положь, если хочешь, разумеется, получить желаемый результат. Куафер да косметичка, которую много позже станут звать визажистом, и маникюр с педикюром изволь обеспечить по высшему разряду. И такси бесчисленные, и номер в отеле подстать "социальному статусу", и "скромный" ужин "с шампанским и устрицами" после выступления... Впрочем, ужины в последнее время оплачивали в основном меценаты. За право поболтать со звездой под русскую икру и французское вино следует платить. Они и платили...

Итак, вечер. Почти ночь. Таня поет, а "Месье Поль" сидит за столиком во втором ряду и работает: наблюдает за выступлением Виктории, отмечая в блокнотике нюансы и нюаньсики: как поет, куда идет, и как бедрами "колышет". А еще, что и как там с кордебалетом... Не мельтешат ли, мешая восприятию, не шумят ли излишне? Ну, и оркестр, само собой, и реакции зала, и акцентировка произношения. Да мало ли наберется этих мелких, но "архиважных" вещей, что способны испортить любое, даже самое замечательное исполнение? Вот Виктор и бдил, "поверяя алгеброй гармонию" - единственный озабоченный человек в предающемся "веселию и питию" зале. Рутинное в общем-то занятие для режиссера-постановщика, который заодно - так уж вышло - и импресарио, и автор песен, и даже аккомпаниатор (под настроение) в одном своем строгом лице. А ведь Федорчук ко всему был еще и влюблен, как мальчишка, и любовь эта, их с Таней любовь, находилась как раз в острой, выражаясь медицинским языком, фазе, когда все как в тумане, а в крови "буря" и "нега" борются и никак не могут решить, "кто первей". И вот, возможно, из-за всех этих обстоятельств, Виктор был в тот вечер несколько рассеян и не следил со своей обычной паранойей и дотошностью за "периметром". Не на войне, чай...

И вопрос, заданный достаточно громким голосом откуда-то из-за спины, не сразу дошел до сознания, а дойдя наконец, мягко говоря, удивил.

– Месье Поль, - спросил чуть хрипловатый и, вроде бы даже знакомый баритон, - не могли бы вы дать автограф?

Ну, что тут скажешь? "Месье Поль" никогда еще автографов не давал, разве что подписи ставил на счетах и проектах афиш. Потому, возможно, "очнувшись от грез", Виктор несколько излишне резко обернулся к "коллекционеру", так что даже чуть не выронил из дрогнувших от неожиданности пальцев большой красный "Паркер" - Степин подарок, которым Федорчук очень дорожил.

– Разрешите присесть?
– спросил "незнакомец", и, не ожидая разрешения, обошел Виктора и отодвинул стул, стоявший слева. Скромно усевшись на краешек и изображая всей фигурой "душевную просьбу", немолодой уже мужчина с жестким сухим лицом и волосами цвета "перец с солью" протянул листок бумаги, вырванный, похоже, из записной книжки:

– Не могли бы вы дать автограф, месье Поль?
– повторил он свою просьбу.

По-французски мужчина - Александр Юрьевич Лешаков - говорил свободно, и акцент имел совершенно не русский, а какой-то центральноевропейский, если так можно выразиться. Да и внешность имел весьма к такому акценту подходящую.

Федорчук посмотрел на Лешакова и перевел взгляд на листок.

"

Митя, я тебя узналъ

", - было написано там по-русски мелким, но разборчивым почерком и с твердым знаком в слове "узнал".

Митя, я тебя узналъ

Ну что ж, в подобном спектакле Федорчук уже однажды - пару месяцев назад - участвовал, и своего визави узнал сразу: Лешаков был старым знакомым деда "покойного" Мити Вощинина, можно сказать даже другом, еще по Сербии, куда Александр Юрьевич попал отнюдь не из Крыма, "как все", а приехал то ли из Америки, то ли вообще из Японии. Митя, тогда еще подросток, много разговаривал с ним о Великой войне, и рассказы Лешакова сыграли, если уж быть откровенным, не малую роль в "политическом становлении" Дмитрия. Александр Юрьевич человек был непростой и образованный, но отнюдь не дворянских кровей, и жизнь знал не понаслышке, а что называется, на собственной шкуре. И на войну пошел добровольцем, став офицером военного времени, что тоже кое о чем говорит, если разбираешься в таких вещах. Но это же объясняло, между прочим, отчего оценки, данные Лешаковым русской армии, ходу войны и политике царского правительства были далеки от благосклонных. А правда, она ведь не всегда красивая, но этим-то приятель деда и подкупал Дмитрия, этим-то и был интересен...

Позже, уже во Франции, они снова, но уже мимолетно пересеклись в начале тридцатых, но потом Митя потерял Лешакова из вида, и вот теперь...

Митя, я тебя узналъ

"Н-да... узнаю брата Колю..."

В этом был весь Лешаков. Увидел где-то, узнал, и полез выяснять отношения. И вроде бы тонко, с подходцем, но, с другой стороны... Если даже ты прав, разве не ясно, что тебя никто не ждет, иначе зачем весь этот цирк? И вроде бы битый жизнью волк, ан, нет, романтик, твою мать! Ну, как же, как же, все-таки внук старого друга! И ведь не отошьешь, как Корсакова. Этот упорный, и свое понимание имеет по любому поводу...

"Вот же..."

Голова работала удивительно быстро. Можно сказать, стремительно. Люди так не думают, просто не успевают. Ну, может быть все-таки и думают, но не часто и не все, и только в исключительных обстоятельствах. Но Виктор и был "не все", и случай, бесспорно, вышел исключительный.

"Ну, и что с тобой делать, дядя Саша?"

Для сантиментов места не оставалось - ну, кто Лешаков Федорчуку? Никто, и звать его никак. Источник проблем, не более...

"Но, с другой стороны..."

Федорчуку вдруг пришло в голову, что на городских партизанах Валуа свет клином не сошелся. А Лешаков, мало что войну прошел, ещё и в Иностранном легионе служил.

– Кому посвящать?
– спросил он по-французски Лешакова.

– Спасибо!
– выпалил тот, ловя глазами взгляд Виктора.
– Это для дочки...

– Как зовут вашу дочь, месье?
– терпеливо уточнил Федорчук.

– Женевьева, - неуверенно ответил Лешаков.

– Женевьева...
– Федорчук скомкал листок, что положил перед ним нежданный знакомец, кинул в пепельницу, подпалив "ненароком" небрежным движением спички, взглянул пытливо на визави, как бы спрашивая, "вы ВСЁ поняли, месье?", и, вырвав из своего собственного блокнота лист, стал писать по-французски "наилучшие пожелания" мадемуазель Женевьеве.

– Вот, - сказал он, закончив, и снова посмотрел на Лешакова.
– А что, месье, не выпьете ли вы со мной рюмочку коньяка? Попозже... вечером, а? Вы ведь первый человек, попросивший у меня автограф. Были бы девушкой, тогда ладно, но...

– Да, - кивнул Лешаков, сообразив наконец, о чем идет речь.
– С удовольствием. А где?

– А давайте, сразу после окончания выступления мадемуазель Виктории... Я ей только скажу, что вот, мол, автограф попросили... Ну и зайдем куда-нибудь поблизости. Не возражаете?

– Не возражаю, - оторопело выпалил Лешаков и, поспешно встав, пошел прочь.

"Стремное дело..." - но все-таки сейчас Виктор склонялся к тому, что убивать "Дядю Сашу" не придется. И, как вскоре выяснилось, так оно и получилось. Не пришлось.

Они встретились почти в полночь в маленьком баре недалеко от варьете. Виктор заказал коньяк и они сели за столик в углу.

– Видите ли, месье... э?
– сказал Виктор, закуривая.

– Лешаков, - с лёгкой ухмылкой ответил собеседник, уже вполне освоившись, по-видимому, с ситуацией.