В твоих глазах

Почему я так с ним разговариваю? Почему бы мне не помолчать? Почему бы мне просто ненавидеть его молча?

Но прежде всего, почему я его ненавижу?

Профессор хихикает, что раздражает меня больше, чем грубость.

— Вообще-то, мне следует привести себя в порядок, — отвечает он и проводит рукой по щекам. Классическая рука человека, который никогда в жизни не занимался ручным трудом. Большая, с тонкими пальцами и гладкими ногтями.

Вы можете играть в Расти Джеймса, профессор, но вы всё равно останетесь денди. Вы ничего не знаете о настоящем бунте. Держу пари, у вас даже есть татуировка, но только потому, что это модно и круто, а не потому, что она что-то значит, не потому, что вы хотели, чтобы важный момент вашей жизни был выгравирован на вашей коже. Не потому, что каждый знак, каждая линия, каждая тень соответствует слезе, капле крови, крику, брошенному во тьму.

Тем временем он продолжает улыбаться мне своими невидимыми ямочками и глазами цвета нефрита.

— Ты написала стихотворение, которое я задал на лекции? — спрашивает он.

Да, стихотворение. На последней лекции в конце часа он предложил всем студентам сочинить стихи, в том стиле, который мы предпочитаем. Я ещё ничего не написала. Вернее, написала сотню слов и сотню слов убила, нажав клавишу DELETE на клавиатуре своего не самого крутого ноутбука, который купила подержанным. Но я ничего не рассказываю этому мудаку с руками Его Величества и бородой дальнобойщика. Этому мудаку, который смотрит мне прямо в глаза и продолжает улыбаться. Если бы могла, я бы вылила литр кипятка на его три миллиона волосков.

Вместо этого я перечисляю ассортимент чайной комнаты. Лучше избавиться от него. Чем быстрее профессор сделает заказ, чем быстрее выпьет чай, тем быстрее уйдёт и перестанет наблюдать за мной с типичной настойчивостью тех, кто, даже если делает вид, что читает стихи, в конце концов, просто хочет облапать тебя. Пользуясь при этом своей властью и что у них в руках скипетр — учителя, охранника, работодателя, отца. Но я предпочитаю электрический стул. Смертельную инъекцию. Огонь, в котором сгорает каждый кирпичик. Всё что угодно, только не позволять никому прикасаться ко мне. И если он не начнёт смотреть в другую сторону, клянусь…

Думаю, он понял послание, потому что определённо смотрит в сторону. Позади меня, в сторону двери. Он хмурится, снимает очки, и его глаза на мгновение темнеют, как случается, когда ты на солнце, а мимо проплывает облако.

— Принесите мне всё, что хотите, — заявляет он тоном человека, который всё равно должен умереть и кого не волнует последняя трапеза в своей земной жизни, — и самые липкие сладости, какие только можно найти, те, что с сахарной глазурью, мёдом, вареньем, негашеной известью, смотрите сами.

Я не могу не обернуться, проследив за направлением его взгляда. У входа, между двумя стеклянными дверями, на которых изображён чайник в зелёно-белую полоску в окружении райских птиц и распустившихся цветов, стоит женщина лет тридцати. Маленькая, худенькая, элегантная, со светлыми локонами, такими жёсткими и идеальными, что они похожи на керамику, в светло-голубом пальто с золотыми пуговицами и с розовой сумочкой с металлической ручкой, которая, хотя я не эксперт в этом вопросе, выглядит так, будто стоит дороже, чем дом, в котором я живу. Ещё она носит перчатки, такие же розовые, как и сумочка.

Цыпочка подходит к столу профессора, улыбается, здоровается, и как только она заговаривает с ним, у меня создаётся ощущение, будто целая кошачья колония точит когти об доску. Такого резкого, назойливого, пронзительного и гнусавого голоса я ещё не слышала. Если она не сбавит тон, то рискует расколотить чашки и люстры.

— Я опоздала, простиии меня! Ты и для меняяя заказал? Спасииибо! Но как ты поживаааешь? Твоя бабушка сказала мне, чтооо…

В этот момент я отступаю, чтобы не заткнуть, засунув ей в рот свёрнутое меню. Она пронзила мои барабанные перепонки. И как он её терпит? Ну, мой дорогой проф, если тебе нравятся такие цыпочки, то дела у тебя обстоят хуже, чем я думала.

В любом случае я выполняю заказ: сначала подаю в чайнике чай и расставляю чашки, а потом отправляюсь на поиски самых навороченных сладостей, которые только могу найти, среди изящно разложенных на фарфоровой подставке. Когда я снова подхожу к столу, профессор молчаливо наливает чай, выпивает его одним глотком, словно это рюмка водки, а не горячая чашка оолонга. А девушка тем временем говорит. Боже мой, как много она говорит… Она сняла пальто и осталась в ослепительно-белом костюме.

Пока я обслуживаю другие столики, мой взгляд то и дело останавливается на профессоре с его писклявой куклой. Он не произносит ни слова, только ест, пьёт и слушает золотистые кудряшки. Затем подаёт ей сладости, что-то говорит (первое предложение за полчаса молчания).

— Ты знаешь этого? — спрашивает София, проходя мимо меня по коридору между кухней и залом, где я остановилась на минутку.

— Я? Нет… То есть, только видела, — холодно отвечаю я.

— Ты неотрывно на него смотришь.

— Неправда.

— Парень красивый, что плохого в том, чтобы посмотреть?

— Да не смотрю я на него, а просто обслуживаю столик.

— А мне так не кажется. Ты следишь за каждым его движением и почти ревнуешь к той девчонке с вороньим голосом.

— София, не говори ерунды. Лучше подумай, на кого смотришь ты.

— Да думаю я. Вилли передал мне записку, — при этих словах она краснеет. — Моё сердце бьётся, как один из колоколов Нотр-Дама!

Знаю, подруга спросила бы, что там написано, уединилась бы с ней в уголке, чтобы порассуждать о романтической чепухе. Но я не такая: меня нельзя выжечь кислотой и превратить в другого человека. А ещё потому, что София не нуждается в уговорах, чтобы довериться мне.

— Он оставил мне номер своего мобильного и пригласил сходить с ним на свидание. Если Червонная Королева узнает об этом, меня уволят! — взволнованно продолжает она, имея в виду владелицу чайной. Мы дали ей такое прозвище из-за её властно-стервозного поведения. — Так ты идёшь?

— Куда?

— Со мной! Вилли назначил мне свидание в одном месте на завтрашний вечер. Я не хочу идти туда одна. Ты составишь мне компанию?

— Ни за что, — заявляю самым решительным тоном, на который только способна. Только представьте, — я сопровождаю Поллианну на её первом свидании с принцем-консортом. Пусть она справляется сама. Наверняка он отведёт её в какой-нибудь милый ресторанчик, где скрипачи играют итальянскую музыку, а на столах стоят свечи. Мне достаточно «Безумного Шляпника», я не смогу выдержать другое заведение с занавесками на окнах и кружевом по краю скатерти.

— Пожалуйста! Ты не можешь оставить меня одну. В конце концов, я ничего о нём не знаю и…

Нас прерывает крик из зала. Я выглядываю наружу и с трудом сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Не знаю, что произошло, но белый костюм золотых кудряшек больше не белый. Одежда почти полностью забрызгана шоколадным кремом, и не исключено, что пятна на рукавах от чая.

Девушка похожа на чайник, готовый вот-вот засвистеть. Её щёки раскраснелись, а одна тонкая бровь чуть подёргивается от тика.