В тюрьме и на «воле»

содрогание даже видавших виды людей. Турецкая полиция

сочетает зверства янычар с изощренными истязаниями

гестаповцев. Людей на долгие месяцы сажают в темные, сырые

подвалы, пытают жаждой и бессонницей, бьют палками по

пяткам, вырывают щипцами куски мяса, гасят в ранах

сигареты, кладут подмышки горячие яйца, подвешивают за волосы

к потолку, выламывают суставы, вырывают ногти, распинают

на крестах, подвешивают за руки в камерах-гробах и ставят

перед глазами 500-свечовую лампу, в зимние морозы обливают

холодной водой. Иногда эти пытки продолжаются месяцами.

Об убитых и замученных во время пыток коммунистах

полиция сообщает:

— Убит при попытке к бегству.

— Выбросился из окна.

— Покончил с собой.

— Сошел с ума.

Так именно полиция пыталась скрыть убийство

замученного в стамбульской охранке члена Центрального комитета

Коммунистической партии Турции Аббаса, комсомольца Ха-

сана, студента Басры, задушенного в аданской тюрьме

учителя Хайдара, измирского моряка Юсуфа, зонгулдакского

шахтера Зия и скольких; скольких еще!

Анкарские палачи могут врать сколько угодно, но

турецкий народ знает, кто утопил в Черном море основателя

Коммунистической партии Турции Мустафу Субхи. Он знает, кто

повесил крестьянина-коммуниста Месуда, кто убил рабочего

Аббаса. Пробьет час исторического возмездия, и народ

предъявит свой счет палачам!

БОЛЬШЕВИК

Через несколько дней после судебного заседания, во время

утреннего обхода в нашей камере вдруг появляются

начальник тюрьмы и старший жандармский офицер. Они объявляют,

что мы можем выходить на прогулку во двор вместе с другими

арестантами, велят открыть дверь камеры и, не глядя на нас,

выходят. Мы решаем, что это неспроста, тут какая-то ловушка.

Нас, коммунистов, всегда содержат в строгой изоляции от

других арестантов. Не удивительно поэтому, что у нас

появляется настороженность.

Позже мы узнали, какую западню нам готовила охранка:

она хотела прикончить нас руками уголовников.

...Дует легкий морской ветерок. Лодки лазов под

открытыми парусами выходят в море. Временами нам кажется, что

мы только встали на якорь в этой тюрьме. Мы дышим свежим

воздухом. Я лежу на террасе, свесив ноги. Мой товарищ

растянулся рядом со мной. Из камеры, продирая глаза, выходит

Большевик. Расчесывая пятерней черные волосы, он не спеша

подходит к нам.

— Ну что. Большевик, трешь глаза?

— Разве поспишь тут, когда эти кофейщики орут, как

ишаки! Чай пили?

— Садись. Сегодня вместе чай пьем, Большевик?

— Ладно.

— Однако тебе умыться не мешало бы!

— Потом умоюсь. Только посижу немножко, К вам ведь

все время никого не подпускали - карантин!

Он садится между нами и тоже свешивает ноги с террасы.

Берет протянутую моим товарищем сигарету и глубоко

затягивается.

— Почему тебя Большевиком прозвали?

— Здесь сидел один. Он своего соседа за вершок земли на

меже задушил. Я его звал Душителем бедняка, а он меня

Большевиком прозвал.

— За что же ты сидишь? Сколько тебе дали?

— За убийство. Присужден к смертной казни, но по

молодости помилован.

— Кого же ты убил?

— Одного проклятого агу с нашего берега. Лодки,

виноградники, апельсиновые рощи — все в округе принадлежит ему.

— Ого! За что ж убил?

— Долгая история. Убил, и черт с ним! Погодите, я сейчас

чай принесу.

Большевик вскакивает и, спускаясь по лестнице, кричит:

— Карачалы! Три чашки чаю!

На мощеном камнем дворике шуршат шаги: туда —

обратно, туда—обратно. Глухо раздаются голоса в этом каменном

колодце.

Мы пьем чай и беседуем с Большевиком.

— У тебя есть кто-нибудь на воле, Большевик?

— Брат» старший.

— Чем занимается?

— Кочегар. На пароходах работает.

— А ты что делал?

— Рыбак я. За долю улова работал.

— Давно сидишь?

— Уже два с половиной года.

— За что же ты все-таки убил своего агу?

— Поспорили из-за моей доли. Не отдал мне, что

причиталось. Он и отца моего погубил... Смотрите! Видите окошко,

камера рядом с вашей? Тот вон, к решетке прислонился, на

нас уставился... При нем держите язык за зубами. Это стукач

начальника тюрьмы. Сейчас же донесет.

— Что у нас с ним может быть? Мы и «здрасьте» друг

другу не говорили.

— Вы его не знаете. На днях он с Карачалы все шептался

о вас. Я ведь сегодня нарочно чай у Карачалы заказал. Еще

узнаете нашу кутузку! Пойдемте пройдемся немного.

Большевик встает и, насвистывая, спускается во двор.

Свист тонет в общем шуме. Человек, которого он нам показал,

щуря гноящиеся глаза, смотрит через решетку во двор.

Заключенные, как маятники, ходят взад и вперед, взад и

вперед.- Солнце все сильнее накаляет камни. Дежурный

надзиратель, распахнув дверь во двор, кричит во всю глотку

с порога:

— Айда на су-у-у-д! Кому на суд, собирайтесь! За

умыкание— Чямлы ХюсеЙн, За кражу курицы —Пич Нури. Братья

Джаноглу-по делу о земле. За убийство-Куру Али, Орман-

кыран Мустафа. За неуплату налогов — механик Хасан, ткач

Келеш. За убийство стражника—кузнец Мемед. На су-у-д!

Арестанты, чьи дела сегодня рассматриваются в суде,

собираются у дверей. Жандармы надевают на них