В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

как законный судия в деле и как образцовый писатель, не бесплодно употреблял

свои способы, чтобы произведениям других придать правильность, точность и

силу выражения, без которых нет физиономии ни в стихах, ни в прозе. Журнал

тогда не был складочным местом дюжинных романов. Он обогащал ум читателя

указаниями, а не губил его времени. Если мы встречаем в журнале Жуковского

так называемое "чтение легкое", необходимое для известного круга людей, оно

никого не отводило от главной цели издания, очищая вкус и нравы. Это были по

большей части собственные его переводы небольших повестей, выбранных с

таким умом, что их чтение до сих пор может служить лучшею школою

образования. Жуковский, взявши на себя редакцию журнала, принужден был

снова переселиться в Москву. Дом бывшего наставника его, А. А. Прокоповича-

Антонского, служил ему родным приютом. Но для облегчения трудов по

редакции, особенно в летние месяцы, когда Белев и Мишенское так приятно

рисовались в его воображении, с 1809 года он принял к себе в сотрудничество

опять М. Т. Каченовского14, что продолжалось и в 1810 году, т. е. до

прекращения Жуковским журнальной деятельности. Как ни краток был период

прямых сношений его с публикою, он доставил поэту твердое и блестящее

положение в общем мнении. Карамзин и другие лица, умом своим и образом

мыслей составлявшие венец избранного общества, признали в молодом человеке

лучшую надежду русской литературы.

VII

Освободившись от срочной работы, вообще неприятной для человека с

высшими понятиями о литературных занятиях, Жуковский начал жить только для

поэзии. С его именем соединялось в тогдашнем молодом поколении предчувствие

какого-то рассвета. Стихи его быстро переходили из рук в руки и являлись часто в

печати там, куда автор еще не показывался. Так, в 1807 году в Петербурге издано

было особою брошюрою стихотворение его "Песнь барда над гробом славян-

победителей". Теперь, когда скончалась мать его, он поселился в Муратове

(Орловской губ., Волховского уезда), деревне сестры своей, К. А. Протасовой,

переехавшей туда из Белева с семейством. Сельская жизнь постоянно влекла его к

тихим своим удовольствиям. От полноты души высказался он, когда написал

(1805):

Мне рок судил брести неведомой стезей,

Быть другом мирных сел, любить красы природы,

Дышать под сумраком дубравной тишиной

И, взор склонив на пенны воды,

Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.

О песни, чистый плод невинности сердечной!

Платон, кому дано цевницей оживлять

Часы сей жизни скоротечной:

Кто в тихий утра час, когда туманный дым

Ложится по полям и холмы облачает

И солнце, восходя, по рощам голубым

Спокойно блеск свой разливает,

Спешит, восторженный, оставя сельский кров,

В дубраве упредить пернатых пробужденье

И, лиру соглася с свирелью пастухов,

Поет светила возрожденье!

Так, петь есть мой удел...15

Ничего очаровательнее представить нельзя, когда вообразишь эту эпоху

его. Общественной жизни он узнал столько, чтобы не сделаться мизантропом и не

сожалеть о ней. Славы на его долю досталось более, нежели он мог желать по

исключительной своей склонности к простоте и тихим семейным радостям. Он

окружен был обществом людей, которые любили его искренно и наслаждались

его счастием как собственным. Равная их образованность и одинаковый вкус

искали сходных занятий и удовольствий. Там-то изучен был Шиллер -- и, может

быть, еще нигде не оказывалось столько поклонения его гению. Жуковскому

исполнилось двадцать шесть лет. И в обыкновенном человеке эта пора развивает

благороднейшие и нежнейшие сочувствия. Что же должно было, при столь

благоприятных обстоятельствах, развиться в душе поэта? Он полон был

вдохновения, счастья и высокой, необыкновенной любви. Ощущения свои, столь

же чистые, как и живые, столь же сильные, как и возвышенные, он изобразил

тогда преимущественно в "Послании к Батюшкову" и в первой части "Двенадцати

спящих дев". Но еще не верное представление образовалось бы о полной картине

жизни Жуковского в деревне, если бы не было упомянуто здесь, что к семейству,

посреди которого он жил, дружба и уважение привлекали из соседства многих

других лиц, которые умели делить благородные забавы ума. Так, например,

семейство А. А. Плещеева содействовало к разнообразию их общих

удовольствий. Музыка, театр и чтение драматических писателей столько же были

по вкусу всех, сколько все показывали в них успехов. Особенно сам А. А.

Плещеев неподражаемо действовал как дилетант, как артист и как декламатор16.

Давно занимался Жуковский составлением сборника17, который бы

можно было назвать соединением всего лучшего в русской поэзии. Наподобие

греческой антологии, такие сборники задолго до него известны были в

литературах немецкой, французской и английской. Они предназначаются в

пособие исторической и теоретической части литературы. Взявши из каждого

поэта, который по таланту своему достоин изучения, одно замечательнейшее или

то, что составляет цвет его поэзии, составитель антологии определяет, кого

надобно почитать принадлежащим истории и чем он останется памятен на ее

страницах. В то же время избранные стихотворения, если только соблюдено будет

предыдущее условие, непременно составят подтверждение правил науки и

представят образцы, как исполнять требования теории. Отсюда следует, что за

издание подобной книги только и может взяться истинный талант, классический

писатель, знаток всего, что совершалось в истории словесности. Никто не

усомнится, что у Жуковского все были права на это предприятие. Но самая его