В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

последнюю вечерю Господа, его Гефсиманскую молитву. Но вы приедьте ко мне,

и тогда я покажу вам эту методу в подробности".

Перед самым отъездом моим он еще раз прислал за мною. Я вошел. Он в

одной руке держал лист бумаги, в другой -- карандаш. "Я хочу писать к государю,

– - говорил он, обратясь ко мне.
– - Василий (позвал он человека), мы с тобою будем

работать ночью. Теперь еще рано. Который час?" -- "Три часа", -- отвечали ему.

"Как идет время!" Потом, обратившись ко мне, он начал говорить: "Я смерти не

боюсь. Я готов схоронить жену, детей. Я знаю, что я их отдал Богу. Но думать,

что ты сам уходишь, а их оставляешь чувствовать одиночество, -- вот что

больно!" Потом, помолчав, продолжал: "Но зачем я задерживаю вас такими

скучными мыслями! Мне надо устроить дела мои. У меня все разбросано, в

беспорядке. Верно, оставить все жене, привести в порядок. Мне уже нельзя; вы

видите, в каком я положении!" При прощанье он пожал мне руку и сказал:

"Прощайте!.. Бог знает, увидимся ли еще". Я было возразил против этого

надеждою, но он отвечал: "Ах! Как часто и я отходил так от одра друзей моих и

уже больше их не видал!.. Бог с вами! Благодарю вас за эти три дня, в которые вы

мне принесли столько радости". Я вышел.

12/24 апреля я был в Карлсруэ у И. П. Озерова. По причащении детей его,

я готовился уже отправиться обратно в Стутгардт, как приходит известие, что В.

А. Жуковский скончался в ночь с пятницы на субботу в 1 ч. и 37 минут

пополуночи. Вслед за тем получил и я письмо от человека, находившегося

неотлучно при покойнике до самой последней минуты. Он извещал меня, что еще

в пятницу вечером никто не мог думать, что наш почтенный старец так скоро

кончит жизнь свою. В час пополудни мы отправились вместе с г. Озеровым в

Баден; с нами вместе прибыл из Франкфурта старик Рейтерн, безрукий воин

русской службы, которому не суждено было принять последний вздох своего

друга и зятя. Вошед в комнату, где лежал представльшийся еще в кровати,

обставленный кругом цветами и обвитый большою гирляндою из неувядаемой

зелени, я думал видеть более усталого певца, тихим сном покоившегося на

лаврах, нежели обыкновенного мертвеца. Кротость и спокойствие, сиявшие на

лице его, ясно свидетельствовали о той тихой кончине, какую ему послал Бог. Из

рассказов того же человека я узнал, что он с пятницы на субботу к вечеру был

больше в забытьи; однако узнал и жену, и детей своих; к ночи же уснул и спал

самым покойным сном, пока в половине второго часа пополуночи два последние

вздоха, отличавшиеся от обыкновенного дыхания спящего человека только тем,

что они следовали реже один за другим, не окончили его телесного

существования на земле... Мы начали литию. Продолжение пасхального

попразднества как нельзя лучше шло к настоящему случаю; и когда я, стоя лицом

к лицу умершего, возгласил: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть

поправ и сущим во гробех живот даровав"7, -- то мне казалось, что он сам еще

внимает сему торжественному гимну сквозь охладевшие черты еще жившего

выражением лица своего. Признаюсь, никогда еще и мне самому не доводилось

чувствовать всю великость истины, заключавшейся в этой торжественной песни

воскресения, как в эту минуту, над бренным остатком человека, которого душа

была глубоко проникнута живою верою во Иисуса Христа!..

После службы супруга Жуковского еще раз с восторгом вспомнила о той

святой радости, которой он был исполнен после причащения Св. Тайн. "Разве вы

не знаете, -- говорила она мне, -- что с ним было чудо? Он мне сам говорил, что

видел Иисуса Христа, который явился ему в телесном виде". Я понял вполне это

видение, ибо был свидетелем его сердечного восторга по принятии Св. Тайн.

Редко можно встретить подобного человека, который бы так безбоязненно

смотрел в глаза смерти, как смотрел на нее наш поэт-христианин и христианин-

философ Жуковский. С самого первого дня своей болезни, которая серьезно

началась с 1/13 апреля, он уже стал помышлять о переходе в другой мир. Еще за

три недели до своей смерти, в кругу друзей своих, рассуждал он о блаженстве

соединения с Богом через И. Христа, ожидающем христианина за гробом. С ними

же окончательно обсудил он и будущность своего семейства, вскоре

долженствовавшего осиротеть. Как спокойно обдумывал он свою кончину, видно

особенно из одного завещания его своему человеку. "Василий, -- говорил он ему

уже лежа в постели, -- ты, когда я умру, положи мне сейчас же на глаза по

гульдену и подвяжи мне рот; я не хочу, чтобы меня боялись мертвого". В таких

простых словах кто не увидит выражения того добродушия, которое было

постоянным характером его при жизни и которое не слетело с лица его и после

того, как душа оставила его тело?

14/26 апреля мы собрались все вокруг тела покойного. Ее императорское

высочество государыня великая княгиня Ольга Николаевна8, по первому

телеграфическому известию в Стутгардт о кончине столь уважаемого старца,

отправила в Баден своего секретаря Н. Ф. Аделунга для выражения своего

соболезнования осиротевшему семейству и своих певчих для отпевания тела

покойного. Приехали также из Стутгардта кн. Щербатов и H. M. Докучаев, из

Карлсруэ И. П. Озеров; собрались и все русские, находившиеся в это время в

Бадене. Здесь перед отпеванием мы еще раз собрались в кругу семейства: вдова

Жуковского, безрукий Рейтерн, тесть покойного, с своею супругою, г-жа Сидов и

я. Каждому из нас равно дороги были последние слова Жуковского, но для всех

вместе самое большое утешение составляла мысль о его истинно христианской

кончине. Так, г-жа Жуковская рассказала нам, что, накануне смерти своей, в

пятницу, он уверял ее еще раз, что он видел И. Христа. "Да, друг мой, -- говорил