В.А. Жуковский в воспоминаниях современников

отечеству. Но как в ней весьма с невыгодной стороны представляется

современная политика Англии и порицаются в сильных выражениях действия

лорда Пальмерстона, то Главное управление цензуры и не может дозволить

печатания означенной статьи без высочайшего разрешения. Как по этому

уважению, так и по содержанию сочинения "Английская и русская политика",

заслуживающего внимания вашего императорского величества, всеподданнейше

представляя оное на высочайшее благоусмотрение, имею счастие испрашивать

повеления".

На этой записке император Николай I, в Петергофе 2-го июня 1850 года,

начертал: Не должно печатать.

Это глубоко огорчило и оскорбило Жуковского. "То, что вы пишете о

цензуре, -- писал он Плетневу, -- действует на душу, как удушие на горло, не

потому, что оно касается до меня лично, а потому, что это есть общее бедствие".

<...>

<...> В 1851 году старший сын Николая Аполлоновича и Евгении

Петровны Майковых, Аполлон Николаевич, написал свое знаменитое

произведение "Три смерти" и посвятил его отцу своему. <...>

"О печатании новых стихотворений Майкова, -- писал Плетнев Погодину,

– - при нынешней цензуре нечего и думать, хотя в них ничего нет, кроме высокой и

прекрасной исторической истины. Я отправил их для прочтения Жуковскому.

Жду, что он скажет. Теперь в нем вся наша поэзия и критика". Жуковский,

познакомившись с произведением Майкова, писал 15 ноября 1851 г. Плетневу:

"Благодарю вас за доставление стихов Майкова; я прочитал их с величайшим

удовольствием. Майков имеет истинный поэтический талант; я не читал его

других произведений; слышу, что он еще молод: следовательно, пред ним может

лежать еще долгий путь. Дай Бог ему понять свое назначение, дай Бог ему

приобресть взгляд на жизнь с высокой точки, то есть быть тем поэтом, о котором

я говорю в моем письме к Гоголю, и избежать того эпикуреизма, который заразил

поэзию нашего времени". В другом письме к Плетневу, от 7 декабря 1851 года,

Жуковский пишет как бы духовное завещание А. Н. Майкову: "Скажите от меня

Майкову, что он с своим прекрасным талантом может начать разряд новых

русских талантов, служащих высшей правде, а не материальной чувственности;

пускай он возьмет себе в образец Шекспира, Данте, а из древних Гомера и

Софокла; пускай напитается историей и знанием природы и более всего знанием

Руси, той Руси, которую нам создала ее история, -- Руси, богатой будущим, не той

Руси, которую выдумывают нам поклонники безумных доктрин нашего времени,

но Руси самодержавной, Руси христианской, и пускай, скопив это сокровище

знаний, это сокровище материалов для поэзии, пускай проникнет свою душу

святынею христианства, без которой наши знания не имеют цели и всякая поэзия

не иное что, как жалкое сибаритство -- русалка, убийственно щекочущая душу.

Такое мое завещание молодому поэту: если он с презрением оттолкнет от себя

тенденции, оскверняющие поэзию и вообще литературу нашего времени, то он с

своим талантом совершит вполне назначение поэта".

Заметим, что эти строки написаны Жуковским за четыре месяца до его

блаженной кончины. О впечатлении, произведенном на Майкова этими

вдохновенными словами, Плетнев довел до сведения Жуковского: "Майков

оживотворен тем, что вы о нем ко мне писали. Я с ним прочитал вместе вашего

"Лебедя", и он в восторге от него". <...>

29-го января 1849 года исполнилось шестьдесят шесть лет В. А.

Жуковского. "Уже два года как Россия, -- писал Шевырев, -- готова праздновать

пятидесятилетний юбилей его литературной деятельности, если считать ее с того

первого стихотворения, которое напечатал он в 1797 году, в "Приятном и

полезном препровождении времени". Празднество совершилось бы, если бы

возвратился празднуемый в отечество. Но между тем недавно достойный друг

Жуковского, который по нем представитель нашей словесности, князь П. А.

Вяземский, праздновал у себя в доме то торжество, которого ждет и желает

Россия. Оно совершилось в кругу друзей и близких почитателей Жуковского. Нам

сообщены некоторые подробности об этом празднике от А. Я. Булгакова,

которому передал их очевидец П. П. Новосильцов. Князь Вяземский одушевил

этот вечер своими прекрасными стихами, в которых мыслию обозрел всю

прекрасную жизнь Жуковского. Эти стихи прочитаны были графом Д. Н.

Блудовым и сильно тронули всех. Затем собеседник и друг поэта граф Михаил

Юрьевич Виельгорский, которого имя также любезно многим, своим

одушевленным голосом пропел куплеты, которых слова принадлежат князю

Вяземскому: "Ты, Вьельгорский! Влагой юга кубок северный напень!..", а музыка

самому певцу. Хор певцов и певиц светского общества сопровождал его. Не

можем не упомянуть о том, что тут же раздавались голоса Львова и Глинки. Все

участвовавшие в этом вечере исполнены были одних чувств: любви к

Жуковскому, желания ему возвращения на родину и здоровья его супруге, от чего

зависит возврат его. Список всех тех, которые приняли участие в этом празднике,

был немедленно написан ими, и отправлен к Жуковскому".

В изъявление "сердечного сочувствия и уважения к бывшему своему

наставнику" этот вечер князя Вяземского почтил своим присутствием государь

наследник цесаревич.

На этот прекрасный праздник князь П. А. Вяземский пригласил и

находившихся в то время в Петербурге Ю. Ф. Самарина и И. С. Аксакова. Не

знаем, как отблагодарил за это внимание Самарин, что же касается Аксакова, то

вот что он писал своему отцу (от 31-го января 1849 г.): "В субботу Самарин

получил записку от Вяземского, где он приглашает его и меня, хотя я у него и не