Ван Вэй Тикет
Шрифт:
– - А Лёнька?
– - прохрипел я, чувствуя, как в одно мгновение от волнения пересохли губы, нёбо, глотка.
– - Среди старших Лёньку видал?
– - Да не боись, -- фыркнул Кабанец.
– - Всё нормуль с корифаном твоим. Запомни, зёма, Лёнчик -- пацан крепкий. Такие не исчезают.
Огромная плита, давившая на сердце, внезапно отъехала, исчезла, бесшумно и безвредно рассыпалась. Только теперь я понял, как сладко вдыхать воздух полной грудью.
Лёнька в лагере. И этого вполне достаточно, чтобы жизнь продолжалась. Я уже потерял здесь Машуню. Исчезни сейчас Лёнька, и я чувствовал бы себя в пасти огромного дикого зверя,
Лёнька сидел на крыльце корпуса старшаков. Заложив руки за голову, он смотрел в дальние дали. Туда, где за верхушками забора тянулись к небу ёлки. Но Лёнька сидел с таким видом, будто видел гораздо дальше забора. Будто его взгляд пронизывал лес насквозь и убегал куда-то в Индию. Или даже Антарктиду.
Заслышав мои шаги, он встрепенулся.
Узнав меня, удивился. А потом улыбнулся. Приветливо и лучезарно.
Я понял, что безмерное счастье плескалось где-то рядом, и сейчас дверь, за которым оно скрывалось, открыли волшебным ключом.
Мы молчали. Но молчание не было тягостным. Мы просто чувствовали друг друга рядом, и от этого чувства почему-то начиналось казаться, что в мире сейчас всё идёт правильно.
– - Как там, в походе?
– - наконец спросил я.
Лёнька помрачнел. Видно, что говорить ему не хотелось. Но я не сдавался, я теребил его. Меня снедала неизвестность собственного невесёлого будущего, которую безумно хотелось заменить хотя бы неопределённостью: плохое случится, но непонятно, когда именно всё произойдёт.
– - В первую ночь трое пропали, -- хмуро начал он.
– - Весь следующий день их искали, да толку ноль. Даже в минус ушли, ибо ещё двое исчезли. Мы все потерянные ходим, лишь Андреич бодрится, мол, вы -- храбрецы и герои, а исчезнувшие -- дезертиры позорные. Не выдержали суровых походных условий, к мамочкам под крыло подались. Мы помалкиваем, да только каждый уже прояснил: хотели бы ребятки свалить, дали бы дёру прямиком из лагеря. Оттуда до шоссейки тропа пробита, да и топать меньше. Вечером у костра сидим, картошку печём, да радости никакой. Всё кажется, что выскочит из лесу чудище и выхватит из нашего кольца любого, кого пожелает. А мы ничего и сделать не успеем. Поэтому молча сидим. В лесу тишина смертная. На душе тоска вселенская. И хочется лишь одного, скорей бы этот поход закончился, чтоб в лагерь вернуться, пока самому вот так исчезнуть не довелось.
Я слушал, а голос Лёньки укутывал меня, словно мягкое одеяло. Вещал он о печальных делах, но мне было тепло от самого голоса. Ведь я его мог больше никогда не услышать.
Мы не расставались до ужина. В столовой пустые места не просто зияли, а составляли большинство. Поэтому я лишь приветливо махнул Кильке, Жорычу и Кабанцу, а устроился за столом рядом с Лёнькой. Вместе с ним я неторопливо покинул обеденный зал. Проглоченная каша казалась вкуснятиной, а чай словно заварили из элитных сортов. Я понимал, что крупа оставалась той же самой дешёвкой, да и чай явно не закупали в лучших торговых домах, но голод и волнения любой продукт превращали в деликатесы.
Над верхушками леса тускло светился пятнистый поднос полной луны. А в памяти ворочались слова Машуни, смысл которых я и сейчас не очень понимал. Про отворяющиеся ворота. Про перерезанные провода. И что всё решится во второе полнолуние. Которое вот прямо здесь и сейчас. Голубая луна.
На
самом деле, луна имела противный грязно-жёлтый оттенок. И казалась заметно больше обычного.Но теперь-то я не один!
Теперь-то мы с Лёнькой хоть весь мир на уши поставим.
– - Слушай, -- хрипло выдавил я.
– - А можешь сгонять со мной в одно место?
Лёнька и рот открыть не успел, как я торопливо добавил:
– - Только это сегодня ночью надо. И по лесу чапать не близко.
– - Лесные дороги, -- кивнул Лёнька.
– - Всё лучше, чем здесь.
Он не просил объяснений. Он словно верил, что всё поймёт сам, когда я его приведу.
"Самое подходящее время, -- всплыли в сознании слова лешего.
– - Запомни его".
– - Давай за час до полуночи, -- выдавил я.
Фраза из липкого сна с опустевшим лагерем не давала мне покоя. "Самое подходящее время. И луна уже выйдет на небеса. И смотрящие ещё не проснутся".
– - За час до полуночи, -- кивнул Лёнька.
– - Не проспишь?
– - Да вообще спать не буду!
– - взвился я.
– - Тогда ровно в одиннадцать жду тебя на главной аллее у пятого фонаря, считая от твоего корпуса, -- наметил место Лёнька.
– - Все заснут уже. Не июнь, темнеет раньше. А сейчас, звиняй, меня пацаны наши ждут. Кой-чего им приволочь надо.
И Лёнька исчез в мглистой лиловой темноте.
Я нёсся к себе словно на крыльях. Мне казалось, что вместе с Лёнькой мы легко разгадаем все тайны "Спящей Красавицы". И разыщем замаскированное укрытие, где держат всех девчонок. Мы спасём Машуню! В это я верил абсолютно точно.
И тут замер, словно налетел на невидимую стенку.
Во-первых, на радостях я вломил по скоростям совершенно не в том направлении. За спиной далеко темнел корпус столовой. Жилые корпуса отсюда вообще не проглядывались. Зато хорошо виднелся забор, над которым кучевыми облаками покачивалась загадочно пожелтевшая листва.
Во-вторых, в наплывающих сумерках алым сияли две точки, словно пара огненных мух. Тихо переговариваясь, курили вожатые. Неприметным сурком я юркнул поближе. Отсюда фразы доносились разборчиво.
– - Их всё ещё слишком много, -- сказал Сан Саныч.
– - Значит, держим ворота на замке, -- добавил Виталь Андреич.
В его руках виднелась связка массивных ключей. Ключи противно позвякивали.
Оба они смотрели в сторону Осеннего Угла. Даже в сумерках было видно, что на воротах, как и прежде, висел огроменный замок.
Глава 1
4
Однажды. При голубой луне
А всё же я заснул. Но что-то толкнуло меня, пробудило, встрясло. Народ дрых. Из-под простыни свисала рука Жорыча. Запястье обнимал ремешок часов. На циферблате неярко сияли фосфорные деления. "12" отмечалось двойной чертой. Такие же полоски чарующего зеленоватого света тянулись по стрелкам. Вернее, по единственной, уставившейся на деление перед полуночью. Выходило, что сейчас без пяти одиннадцать.