Ван Вэй Тикет

И мне показалось, что между водокачкой и нами что-то есть.

Полупрозрачное. Напоминающее Хищника из фильма со Шварцем. Оно быстро-быстро двигалось к нам. Сливаясь с ночью. Просачиваясь сквозь ночь.

– - Давай-ка на выход, -- пихнул меня Лёнька.
– - Сдаётся мне, что далеко этой тварюге не забраться. Там, в палате, забор не зря рисовали. Не сунется она за ограду. Не её там территория. Если шаг ступит на чужую землю, порвёт её лохматый.

Может, всё это придумал Лёнька, чтобы прибить наши страхи. Но я верил. Отчаянно верил. Верил так, словно от этого зависела вся моя жизнь.

А ещё мы оба знали, как имя того лохматого. Но ни Лёнька, ни я так его и не назвали.

За территорию девчоночьего лагеря мы выбрались незамедлительно и двинулись к своей. Порой мы быстро шли, порой бежали. Я обернулся лишь раз. Но пугающей полупрозрачной фигуры, преследующей нас, так и не увидел. Зато увидел взмывающую звёздочку.

"Царевна, -- подумал я.
– - Спящая красавица. Оттуда. Со второго этажа".

Тогда обернулся и Лёнька. И тоже заметил звезду.

Его лицо посуровело и запечалилось. Так смотрят вдогонку уходящему поезду, который больше не увидишь. Составу, следующему в один конец.

– - Теперь главное -- не заблудиться, -- сказал Лёнька, поворачиваясь ко мне.

"Теперь главное -- не уйти на север", -- подумал я, вспомнив рисунок меж окнами средней палаты заброшенного корпуса. Косматая голова, глядящая поверх высоких ёлок.

Но вслух я ничего не сказал.

Мы добрались до лагеря на рассвете. Уже подняли всех. Народ крутился у корпусов, ожидая команды выдвигаться на завтрак. Лёнька ободряюще хлопнул меня по плечу и поспешил к своим. На меня же наскочил Килька.

– - Из соседней палаты Санчес и Чувырло исчезли, -- торжественно и зловеще прошептал он.
– - Нас тринадцать теперь.

– - И что, теперь твой Яг-Морт одного из нас пропишет в лесные духи?

– - Чё ж он мой-то?
– - обиделся Килька.
– - Он ничей пока. Если тебя пропишет, твоим станет.

И свинтил по дорожке к столовой, где уже стучали ложками вожатые.

Я призадумался.

А что, если выберут меня?

Там, у дороги, злобная тварь за кустами.

И тень, закрывавшая путь к лагерю, когда мы с Лёнькой шарились по лесу. Тень, которую я успел увидеть, а Лёнька нет.

Фигура в оконном проёме. Таинственный гость, с которым я и Большой Башка столкнулись в ночь мести. За Кабанцом то чудище не побежало.

"За тобой есть кому охотиться, -- вспомнил я слова Вэрсы.
– - Заступать им дорогу я не собираюсь". Вот только после этой тяжкой ночи встреча с лешим начинала мне казаться давним полузабытым сновидением.

Манящие запахи еды тянули нас к столовой. Я твёрдо знал лишь одно: после завтрака завалюсь спать. Держаться больше нету сил. Даже если во сне меня поджидает Фредди Крюгер, я пойду ему навстречу. Быть может, лишь потому, что в страну ночных кошмаров, где властвует Фредди, побоится сунуться тот, кто взирает на мир поверх ёлочных верхушек.

Глава 1

5

Главный враг

Спал я днём неспокойно. В палате не было никого. По идее кто-то должен греметь ведром и шуршать веником. Килька или Жорыч. По идее Большой Башка должен разозлиться, что я беззаботно дрыхну среди дня, и резко сбросить меня с кровати. Я помнил об этом краем сознания, но в импульсивных пробуждениях глаза никого не ухватывали в комнате, и я счастливо проваливался обратно в сновидения. Вот только сновидения счастливыми назвать не получалось.

Сны выталкивают события дней, давно позабытых. Таких, какие не хочется вспоминать. А тут они всплывают из неведомой глубины. И словно происходят снова. Там, во сне, пока не пробудишься, всё кажется настоящим. И пережитые чувства уносишь с собой в явь.

Я снова ругался с мамой. Где-то я провинился, и она мне резко что-то сказала. А я уже рассердился. А я уже завёлся до невозможности. И её фраза оказалась последним, после чего во мне вспыхнул вулкан, выплеснувшийся наружу в отчаянной злобной ругани.

Я требовал, чтобы меня оставили в покое. Я орал так, будто передо мной провинился весь мир.

Это было в марте. Я помнил, как за окном пролетали крупные хлопья снега. Белые-белые, словно перья неведомой птицы, вырвавшейся из темницы и улетавшей сейчас в сказку, где живёт Счастье. Из той темницы, где мне пребывать навеки.

Я не мог с этим смириться, поэтому, разбрызгивая слюни, громко орал на маму.

Она стояла, съёжившись, словно девчонка перед грозным взрослым, а я продолжал на неё орать.

А знаете, что самое поганое?

Самое поганое то, что сейчас я совершенно не помнил, за что тогда на неё наорал.

Очередное пробуждение мигом прогнало сон. Рядом с кроватью высилась тёмная фигура. Сердце захолонуло, прежде чем я осознал, что никакой это не Яг-Морт, а Ефим Павлович.

Он стоял, как Бэтмен без маски, в гордом одиночестве, засунув руки в карманы длинного чёрного дождевика, и рассматривал меня с холодным интересом. Я поневоле сжался.

Раздетый человек в сравнении с одетым всегда чувствует себя ущербным. Не мог же я скинуть простыню и одеваться под присмотром начальника, как при команде "Рота, подъём!" солдат суетливо хватает обмундирование и пробует натянуть его за сорок пять секунд.

Но и лежать укрытым тоже не нравилось. Я будто неизлечимо болен, а абсолютно здоровый Ефим Павлович явился, дабы известить об этом горьком факте.

Я сел, закутавшись в верхнюю простыню, наподобие римлянина в тоге. Только следовало добавить, что тога была неимоверно застирана, обтрёпана по краям бахромой и обладала рваными пятнами. А у одетого в неё римлянина -- немытые пальцы на ногах, а колени сбиты и исцарапаны.

– - Тебя не удивляет один факт, -- вопросительно начал Палыч, разглядывая мои истерзанные ноги.
– - Кто-то сидит, как мышка в норке, а потом исчезает бесследно. Ты же в любую щель норовишь сунуть любопытный носище, а ничего с тобой не происходит.

Я не ответил. Пока огромная вселенная вертится вокруг тебя, внутри живёт ощущение, что ничего катастрофического случиться не может. Заглянет в гости смерть, её я напою какао.

Палыч задумчиво листал страницы записнушки, и Vertu с дракончиком заманчиво поблёскивал на обложке.

– - Ты одевайся, -- как-то лениво предложил он.
– - Скоро начнётся.

– - Опять футбол?
– - тупо спросил я.

– - Этого мероприятия в лагерном распорядке нет, -- усмехнулся Палыч.
– - Но оно случится, невзирая на все режимы дня, вместе взятые. Разницы большой нет, но лучше, если ты будешь одетым, -- он немного помедлил и добавил, -- и обутым.