Варламов

брюзга: фу, мол, гадость, чего только люди не едят... А то давай¬

те отрывной календарь прочитаю вам или теткин сонник. Что,

если петух приснится на мосту, и что — господин полицмейстер в

чалме и с кривым ятаганом в руке? Играть можно все, была бы

охота!

А охота была пуще неволи. И играл он все, что предлагали.

Разорившегося кутилу? Давай его! Богатого вдовца, за которым

гоняются родители девиц-перестарок? Пожалуйста! Боярина в

скверно написанной псевдоисторической драме?..

«Сижу я как-то на генеральной репетиции «боярской пьесы»

рядом с М. Г. Савиной. Репетиция идет гладко. Актеры играют,

что называется, с подъемом. Выходит на сцену Варламов в роли

глуповатого полупьяного боярина. И вдруг я ясно почувствовал,

что все актеры на сцене хорошо «представляют», а боярин Вар¬

ламов пришел прямо из опочивальни хором шестнадцатого века

и живет, говорит, двигается, пьет квас, кричит, как делали это

исконные русские бояре.

— Костька не актер, а какая-то райская птица... — прогово¬

рила моя соседка артистка.

И в ее голосе, вместе с восхищением, послышалась нотка до¬

садного раздражения».

Евтихий Карпов даже и не помнит — что это была за «бояр¬

ская пьеса», чья? Хотя сам ее ставил... А вот Варламова в роли

полупьяного боярина шестнадцатого века — запомнил! И Савина,

судя по ее восклицанию, ясно поняла, что роль-то сделана из ни¬

чего.

В первый бенефис Савиной была поставлена пьеса В. Кры¬

лова «Гордиев узел». Варламов играл в ней восьмидесятилетнего

генерала. На ужине в честь актрисы Варламов оказался соседом

по столу некоего старого генерала, сверстника того, которого

играл в спектакле. Видя, что сосед не узнает его, спросил: по¬

нравился ли артист Варламов? И тот ответил:

— Э, батенька, вы бы посмотрели Варламова лет тридцать

назад. Вот тогда это был артист в цвете лет. А теперь это —

старая развалина... Пора в богадельню!

А Варламову не было тогда и тридцати лет.

(Случай этот рассказан неким «Театральным старожилом»

на страницах журнала «Театр и искусство», 1900, № 52.)

Но приди тот генерал в театр на другой день, увидел бы Вар¬

ламова в роли гимназиста Павлина Ведеркина в комедии того

же Крылова «Чудовище». Уж совсем пустяковая, окончательно

дрянная пьеска. Могла быть поставлена только потому, что в ней

есть роль для Савиной — девушки-сорванца, шаловливой рез¬

вушки, которая прикидывается томно влюбленной. Такие роли

Савиной давались нипочем.

И предмет любви этой помещичьей дочери — сын управляю¬

щего имением Павлин Ведеркин, трус, тупица, обжора и соня.

Героиня комедии называет «чудовищем» молодого и очень благо¬

пристойного человека, который домогается ее любви. Нетрудно

догадаться: дело кончается тем, что Варенька отдает руку и

сердце этому «чудовищу».

А такой строгий и серьезный театральный критик, как

А. Р. Кугель, вспоминая об этом спектакле, называет «чудови¬

щем» Варламова. Разве кто-нибудь другой мог бы сыграть эту

ничтожную роль гимназиста? Но — «...какие законы писаны для

чудовища? Чудовищу можно! Чудовищу все разрешается!.. Вар¬

ламов так и остался великолепным чудовищем нашей сцены,

чудовищем таланта, оригинальности, своеобразия. Чудовище, та-

лантище, актерище»...

Бывало, спросят у него:

— Что же ты взял эту роль, Костя? В ней играть-то совсем

нечего.

— Э, нет, милый, — отвечает Варламов, — полых людей нет

на свете. Раз у роли есть имя и фамилия, два поступка и шест¬

надцать слов, — это уже человек, а не садовая скамейка. Остает¬

ся только опознать его.

Опознать человека! Ничего себе задача при многих неизвест¬

ных!

Иные авторы, понимая, что та или другая роль написана слабо,

просили, чтобы играл ее Варламов. И он играл, говоря:

— Если хорошо нажать, можно и из камня вино получить.

— Душу вложишь, все сможешь!

Точно заметил Е. П. Карпов в статье о Варламове:

«Чувствовалось, что он искренне верит во все, что проде¬

лывает по воле автора на сцене, переживает непосредственно,

без размышлений и сомнений. Эта наивная вера творчества пере¬

давалась зрителям. Запечатлевались навсегда в памяти созданные

им типы, как бы малы и незначительны ни были они сами по се¬

бе. Варламов имел дар одухотворять и спрыскивать живой водой

своего таланта деревянные и кукольные фигуры, написанные по¬

средственными авторами».

Одухотворение «деревянных фигур» никак не редкость в

творческой работе Варламова. И в годы молодые, и позже, когда

стал знаменитым артистом. Пусть не покажется странным,

что роли подобного разряда прославляли его имя ничуть не

меньше, чем поистине достойные славы. Так уж выходило у Вар¬

ламова.

В Малом театре не без успеха шла пьеса Модеста Чайков¬

ского «Борцы». Главную роль в ней играл очень талантливый и

широкоизвестный артист Александр Иванович Сумбатов-Южин.

Играл весьма серьезно: оголтелого, бессовестного дельца, кото¬

рый обводит вокруг пальца всех и вся под видом «простака про¬