Варламов

мов поглядывал на ужимки своего противника свысока, посмеи¬

ваясь про себя. Спасительной телеграммы еще нет, но, он уве¬

рен, — будет!

Пожалуй, такой Галтин сильнее, страшнее, крупнее.

Роль дочери Галтина —Сони играла В. Ф. Комиссаржевская.

И особенно хорош был Варламов в сценах с нею. Театральный

критик Н. В. Дризен писал, что «Борцов» стоит смотреть хотя

бы из-за трех-четырех сцен, в которых встречаются Варламов и

Комиссаржевская. Отец, который в восторге от своей дочери:

красива, талантлива... И выражает свой восторг грубо, хвастливо

и не без корысти: обаяние дочери поможет ему приворожить

кое-кого! Это — в первом действии. А во втором — князь сделал

предложение Соне: Галтин торжествует. Варламов как бы забы¬

вал о том, что речь идет о судьбе Сони; счастливо решилась его,

Галтина, судьба, — вот что важно! Уже не отец он, а обладатель

хорошего товара, который продан с большим барышом... Да не

в деньгах тот барыш, а в имении, которое, впрочем, сулит и не¬

малые деньги. Ох, какие двери откроет перед ним новое родство!

Тут Варламов и Комиссаржевская играли отца и дочь, кото¬

рые потеряли какие бы то ни было внутренние связи. Каждый

сам по себе, каждый о своем. Разговаривают, не понимая друг

друга. И варламовский Галтин, не дождавшись, пока дочь станет

княгиней, громогласно представляется самому себе тестем князя.

И все это грубо, кичливо, самодовольно, не таясь... По пьесе

еще далеко до времени, когда дочь вдруг (именно вдруг!) разо¬

чаруется в своем отце. Но Варламов уже сейчас давал возмож¬

ность Соне — Комиссаржевской взглянуть на Галтина со смятен¬

ным чувством.

В конце пьесы Соня не только объявляет о своем отказе кня¬

зю, но и уходит от отца, рвет с ним. И Галтин впадает в уны¬

ние, — пришло должное, неизбежное наказание... Так и играл

Сумбатов-Южин. И по-своему толковал Варламов «духовную

драму» Галтина—как бездушную комедию, с хитренькой улы¬

бочкой: ничего, ничего! Куда денется девчонка? Подурит да вер¬

нется. Садился за стол и, весело посвистывая, принимался за

дела... Горестно «закрыв лицо руками», как требует того автор¬

ская воля? Зачем? С Галтиным не кончено, он еще далеко пой¬

дет.

Занавес падал, оставляя на сцене человека не сраженного и

подавленного, а полного радужных, беспечальных плутовских

надежд. Его время!

Действие пьесы М. Чайковского отнесено к концу 70-х годов.

Спектакль игрался в конце 90-х. Галтины, начавшие свой путь

восхождения тогда, в 70-е, — рыцари наживы, обладатели туго на¬

битой мошны, — теперь управляли не поместьями, а губерниями,

министерствами, вершили дела государственные. Галтин на ис¬

ходном рубеже подъема российской буржуазии, вошедшей в 90-х

в полную силу. Ее время!

И опять же — воспеть бы громкую славу уму Варламова, его

исторической дальнозоркости, сознательной тяге к широким обоб¬

щениям. Да было бы невпопад, не в зачет, не по нему.

Иные авторы были недовольны «отсебятинами» Варламова,

тем, что он смеет переиначивать писаный текст роли. Но что

поделаешь, если актер чувствует «душу роли» тоньше и точнее

автора? Не вставлял же он своих слов там, где умри — лучше не

скажешь. Другое дело, когда авторское слово верно только при¬

близительно и может быть заменено верным точь-в-точь.

Тут Варламову — радость и приволье. Другому чуткому акте¬

ру — мука, ему — простор для творчества.

Взять того же Галтина.

«Перед спектаклем «Борцы», в котором Варламов и Комис-

саржевская играли в один из своих гастрольных приездов в

Вильну, — вспоминает А. Я. Бруштейн (в своей книге «Страни¬

цы прошлого»), — мне попалась эта пьеса, — она была напеча¬

тана в двух авторских вариантах в журнале «Театральная биб¬

лиотека». Память у меня была, как у всех подростков, острая,

прочитанное я запоминала наизусть целыми страницами.

Каково же было мое удивление, когда почти все, что произ¬

носил на сцене Варламов, игравший Галтина, прозвучало для

меня, как незнакомое. Ни в одном из напечатанных в журнале

двух авторских вариантов пьесы не было этих слов. Совпадало

обычно лишь начало реплики да кусочки в монологах, а все ос¬

тальное было не по тексту пьесы, хотя по смыслу вполне под¬

ходило.

Что же это было — третий вариант? Но почему текст, кото¬

рый произносил Варламов, был гораздо сочнее авторского языка,

довольно серого и «рыбьего»? Он подхватывал... опорные точки

монологов, а все остальное говорил своими словами. Но речь

его лилась так гладко, непринужденно, плавно, с такой спокой¬

ной свободой, что мысль об импровизации даже не приходила

в голову».

Роль Галтина так была освоена актером, была достигнута им

такая степень одинакового с ролью чувствования, что он мог в

каждую данную минуту с предельной точностью выразить душу

и мысль словом, идущим изнутри образа, иной раз, минуя ав¬

торскую подсказку, если она была не влюбе с образом, если не

была безоговорочно обязательна.

Не случайно среди большого количества ролей, отменно сы¬

гранных Сумбатовым-Южиным, затерялся Галтин, не оставил

памяти по себе. А в истории варламовской творческой работы

Галтин незабываем. Тут Варламов не просто актер, исполняющий

роль, но соавтор образа!

Одна из петербургских газет как-то кольнула Варламова за

отклонение от пьесы в какой-то роли. На другой день, узнав, что

газетчик ходит где-то за кулисами, обиженный Варламов поз¬