Вечно ты

Сейчас проступок был не так велик, чтобы вовлекать семейство, но все равно противно, когда на тебя сердятся.

Рабочий день кончился, но на Люду вдруг накатила свинцовая усталость, так не хотелось возвращаться домой, выдавливать из себя извинения, потом слушать, что все это говорится и делается только ради ее же пользы, чтобы любимая внучка сохраняла себя, не опускалась до уровня быдла и стада, но, кажется, все усилия пропали даром. То, что девушка носит брюки, очень дурно, но гораздо хуже, что она позволяет себе хамить старшим…

Любые возражения привели бы только к эскалации конфликта, Люде это было прекрасно известно, мир в семье воцарялся только через волшебную фразу «прости меня, пожалуйста, я больше так не буду», и, казалось бы, давно пора было привыкнуть, выдавать ее на автоматизме, но почему-то от частых повторений проще не становилось.

Люда сидела в печали, изобретая предлог, чтобы подольше не идти домой, как вдруг дверь учебной комнаты приоткрылась и в щель просунулась знакомая голова. Люда вздрогнула и зажмурилась, настолько удивительно было видеть генерала на своем рабочем месте.

– Здравия желаю, – сказал незваный гость, – разрешите войти?

– Да-да, конечно, – она вскочила.

– А я зашел проведать дочку, она у меня тут учится, иду себе, ищу, и вот совершенно случайно вижу – вы! – Он засмеялся.

– А как дочку зовут?

– Варвара Корниенко.

– Кажется, у меня нет такой студентки, – пробормотала Люда, – впрочем, я посмотрю в журнале. Она на каком курсе?

– На четвертом.

– О, так она давным-давно сдала латынь. Здесь ее не может быть, и вообще в нашем корпусе студенты только до третьего курса. Вам, наверное, в главное здание…

– Ладно, вы меня раскусили. Я к вам пришел.

– Зачем? – вырвалось у нее.

Генерал нахмурился:

– Ну, наверное, если я скажу, что учить латынь, вы мне не поверите.

Люда пожала плечами. Другая причина казалась еще более невозможной.

Генерал был одет в штатское, и одет очень хорошо. Джинсы благородного синего колера и с неправдоподобно ровной строчкой, выдающей их чуждое капиталистическое происхождение, из-под расстегнутой кожаной куртки виден пушистый вишневый джемпер, который явно ему не бабушка вязала. В общем, как сказала бы Вера, «упакован в фирму с ног до головы». И все такое добротное, аккуратное, ботинки, несмотря на погоду, сверкают и без единого пятнышка. И рядом она, в брюках цвета напуганной мыши и блузке, сшитой из древнего бабушкиного отреза, коричневого в белый горошек. Правда, по выкройке из «Бурда моден», но цвет такой тоскливый, что кого это волнует. А сверху еще жилеточка-самовяз. И хвостик с аптечной резинкой. И пластмассовый обруч, чтобы пряди не выбивались из прически. Полные доспехи старой девы. И само по себе зрелище печальное, а рядом с таким импозантным мужчиной – вообще пугало огородное.

Нет, конечно, думать, что между ними что-то может возникнуть – просто абсурд.

Тем временем Лев подошел ближе.

– Как говорится, я старый солдат, – сказал он, заглядывая ей в глаза, – поэтому спрошу прямо – давайте сходим куда-нибудь?

– Куда?

– Куда скажете. В кино или в театр. Или еще куда-нибудь.

Люда переступила с ноги на ногу. Ситуация создалась настолько непривычная, что она будто перестала быть самой собой.

– Я не знаю, – сказала она, – куда вы хотите?

– А мне все равно, лишь бы с вами.

– Да?

– Так точно.

Он посмотрел строго, и Люде вдруг сделалось так спокойно, будто она знала его всю жизнь.

– Мне тоже все равно, – призналась она, – куда билеты будут, туда давайте и пойдем.

– Давайте. Вы уже освободились?

Люда хотела сказать, что да, но посмотрела на его ботинки и содрогнулась. В их прошлую встречу на улице было темно, Лев, наверное, не рассмотрел ее наряд в деталях, а сейчас дело другое – им придется пройти по коридору в безжалостном свете люминесцентных ламп. Когда этот аккуратист и щеголь увидит ее просоленные и растоптанные сапоги, все кончится, не начавшись. Ну а если Лев вдруг устоит от этого удара, то старое Верино пальто точно его добьет. Контрольный выстрел.

Она соврала про вечерние занятия с отстающими, и Лев ушел с обещанием позвонить вечером и договориться о завтрашнем свидании, на которое Люда решила надеть демисезонные сапоги и куртку, которые тоже не радовали глаз, но все же выглядели как одежда, а не как содержимое мусорного бака.

Первый раз в жизни Люду вдруг пронзило осознание, что она выглядит не как скромная, но духовно богатая дева, а как неряха, давным-давно махнувшая на себя рукой. И все ее прекрасное рукодельное мастерство нисколько не помогает, потому что когда ты шьешь из старья, то получаешь не обновку, а перешитое старье.

Лет до четырнадцати она спокойно принимала участь младшего ребенка, донашивая Верины вещи. Так было принято, ибо дети растут быстрее, чем одежда изнашивается. Потом они с сестрой сравнялись ростом и фигурами, но обновок Люда так и не дождалась. Она как раз стала домашней девочкой, искусной рукодельницей-хлопотуньей, способной с легкостью смастерить «чудесную юбочку» из старых папиных штанов или бабушкиного сарафана. В магазинах ничего купить невозможно, там продаются отвратительные вещи, которые надеть противно, а качество у них еще хуже вида, прикасаться к ним – уже несмываемый позор. Стоять в очередях – унизительно, покупать у спекулянтов – преступно, заводить знакомства с нужными людьми из торговли, чтобы доставать дефицит, – недостойно благородного человека. Вере с мамой приходится иногда отступать от этих правил, потому что они вращаются в такой среде, где от этого зависит профессиональный успех, там, увы, все прогнило, и встречают по одежке, а не только провожают по уму. Но Люда не такая, она в семье самая чистая, самая трепетная, самая порядочная девочка, которая ни за что не предаст своих принципов ради новых шмоток. Да и зачем они ей, когда вот, пожалуйста, прекрасные запасы. С этими словами из кладовки извлекались старые фибровые чемоданы со слежавшимися, затвердевшими от нафталина вещами. Тут ушить, тут подштопать, тут пристрочить воротничок, и все, ты принцесса. А главное, ты уникальная, а не как эти пэтэушницы инкубаторские. Иногда и вправду удавалось соорудить что-то сравнительно приличное, а из-за того, что ситец стоил очень дешево и бывал весьма симпатичной расцветки, летний гардероб у Люды с помощью «Бурда моден» создался получше, чем у многих других, но вот осенью и зимой все возвращалось на круги своя. Какие бы ни были у Люды золотые руки, но обувь тачать они не могли, а у швейной машинки не хватало мощности для пошива верхней одежды. Поэтому приходилось, как и в детстве, донашивать за Верой обувь и пальто, только теперь она их отдавала не потому, что выросла, а потому, что износились.

Люда мечтала, что купит себе одежду, когда начнет зарабатывать сама, но тоже не сбылось. На кафедре она получала сто десять рублей, восемьдесят из них отдавала маме в общий котел, на питание, квартплату и другие хозяйственные расходы, а тридцать казались неплохой суммой, но почти без остатка расходились неизвестно куда. На дорогу, на колготки и нижнее белье, на подарки коллегам, на книги… Если что-то оставалось, то в следующем месяце загадочным образом испарялось без следа. «Что ж, – сурово сказала себе Люда, – не умела экономить, будь готова, что единственное твое романтическое приключение закончится, не начавшись».

С годами она приноровилась ходить в обносках, для этого достаточно было притвориться невидимой. Раз она на себя внимания не обращает, то и на нее никто не смотрит, ведь так это работает, верно? Прошмыгнуть от дома до работы и обратно, и никто не видел стоптанных сапог и посеченных обшлагов пальто. Это в школе над ней смеялись, а тут-то в метро едут взрослые люди, которым до чужой одежды никакого дела нет.

Прекрасный метод, но что-то подсказывало Люде, что с генералом он не сработает. Так же глупо было надеяться на то, что внезапная любовь настолько поразила его сердце, что он готов простить объекту своей страсти любую придурь, даже склонность одеваться из ближайшего помойного бака. Такое бывает только в сказке про Золушку, а в реальности Лев видел ее всего два раза в жизни, перебросился дай бог если сотней слов, поэтому может испытывать к ней только романтический интерес. Пусть сильный, пусть приятный, но это всего лишь интерес, а не глубокое чувство. И если существовал лучший способ погасить этот интерес, чем неряшливый внешний вид, то Люде он был неведом.

Она мало еще знала о характере Льва, но он был генерал, а не поэт, значит, точно не разглядит за разбитыми сапогами возвышенных духовных исканий. Ему хочется отношений с нормальной девушкой, а не с чокнутой. Еще подумает, что она пьяница, пропивает зарплату, поэтому и не может купить себе нормальную одежду.

Был вариант попросить у Веры, она не жадничала, давала свои шмотки поносить, но Люде казалось это неправильным, вроде того, как сжечь лягушачью кожу.

Люда терпеть не могла врать, поэтому честно отсидела на кафедре до последнего студента, чтобы ее ложь про дополнительные вечерние занятия хоть отчасти стала правдой. Заодно проверила все свои контрольные и контрольные Нины Федоровны, чем заслужила горячую благодарность старушки и чуть теплый чай с куском вафельного тортика.