Вечное
Шрифт:
Немец за трибуной повернул к ним голову.
— Симоне? Ах ты, грязный еврей, прикинулся Ротоли! — Он выдернул Сандро из очереди, а затем занес руку, чтобы его ударить.
Сандро, защищаясь, закрылся локтем.
Но удар уже был нанесен.
Глава сто двадцать четвертая
Марко и Элизабетта вышли в Карпи, на маленькой станции с заброшенным зданием вокзала, больше смахивающим на навес, открытый с трех сторон. Горела всего одна тусклая лампочка без абажура под потолком, в воздухе витали запах
Элизабетта огляделась.
— Вот уж правда глухомань.
— Здесь только виноградники, как и говорила Джемма. — Марко охватила мимолетная грусть, но он от нее отмахнулся. Предстояло выполнить сложное задание, и Джемма первая бы пожелала ему удачи.
— Так в какую сторону нам идти?
— Подожди. — Марко сверился с компасом и зашагал вперед, поманив Элизабетту за собой. — Сюда. Транзитный лагерь в Фоссоли, это на северо-востоке, в стороне от Карпи.
Элизабетта пристроилась рядом, Марко подсвечивал фонариком путь. Они шли по грунтовой дороге, по обе стороны от нее не было ничего — ни домов, ни виноградников. Примерно в двух километрах впереди виднелся Карпи — небольшое скопление огней и темных черепичных крыш.
Элизабетта оглянулась.
— Так что же дальше?
— Нужно как можно ближе подобраться к транзитному лагерю, посмотреть на местности обстановку и разнюхать, как там все устроено.
— Сколько нам идти?
— Наверное, час. Может, меньше.
Они пошли дальше и через некоторое время оказались у перекрестка, где был указатель со стрелками, направленными в разные стороны.
— Смотри, знак, — кивнула на него Элизабетта.
— Вижу.
— Фоссоли прямо.
— Туда мы и идем. — Марко шагал дальше, вдыхая деревенский воздух: тот напоминал ему об Абруццо, откуда были родом его родители.
Они с семьей время от времени приезжали туда навестить бабушку и дедушку. Отец всегда рассказывал, как они с матерью влюбились друг в друга и переехали в Рим, вся жизнь казалась им грандиозным приключением.
— Марко, почему ты не говорил, что не умеешь читать?
У него пересохло во рту. Щеки обдало жаром.
— Стыдиться тут нечего.
Марко не знал, что ответить. Стыдиться, конечно, было чего. Он шел прямо, и Элизабетта не видела выражения его лица.
— Марко?
— Я умею читать.
— Прости, но сомневаюсь, — сочувственно, а вовсе не обвиняюще сказала Элизабетта, отчего ему стало только хуже.
— Умею.
— Тогда что написано на том указателе?
— Мне он не нужен. Я полагаюсь на компас. Я прекрасно умею по нему ориентироваться.
— Просто скажи, что там написано.
— Там написано, что мы идем в правильном направлении.
— Ты же знаешь, я спрашиваю о другом. Там были названия городов поблизости и расстояние до них.
— Ладно, признаюсь: я читаю не так хорошо, как ты или Сандро. Ты прочла много книг, а он гений. Я тоже умный, просто не такой умный, как вы.
— Еще какой.
— Вовсе нет. — Марко хотелось верить, что она права, но это было не так. Его выдало чертово расписание поездов.
— Ну хватит, Марко, ты очень умный. Я тебя знаю, вижу, на что ты способен. Да взять хоть сегодня.
— Сегодня умер мой отец.
Элизабетта коснулась его руки.
— Ты сочинил историю для гробовщика, придумал
план для Арнальдо. Ты здорово говоришь по-немецки и одурачил того солдата. Он даже согласился передать Сандро мою записку.— Он согласился только потому, что ты красивая. Даже немцам нравятся красивые девушки. — Марко покачал головой. — Сомневаюсь, что он отдал ее Сандро.
— Я хочу сказать, ты очень умный.
— Тогда в чем дело? — выпалил Марко, ведь и он тоже задавал себе этот вопрос снова и снова. — Почему мне так трудно читать?
— Расскажи, что происходит, когда ты читаешь.
Уязвленный Марко вздохнул:
— Не знаю.
— Что ты видишь на странице?
— Какую-то белиберду.
— Может быть, дело в плохом зрении? Может, тебе нужны очки?
— Нет, вижу я хорошо. — Этот вариант Марко уже отмел.
— Что происходит, когда ты пишешь?
— Я не знаю, что писать. Не знаю, как это должно выглядеть.
— Уверена, что смогу тебе помочь.
— А я уверен, что нет. — Марко зашагал быстрее. — Давай я лучше расскажу тебе план. Это сейчас самое главное.
Марко и Элизабетта добрались до Фоссоли, отыскали виноградник и улеглись на живот между рядами винограда, скрывшись за густым кустарником. Транзитный лагерь располагался прямо напротив, но достаточно далеко, чтобы их не заметили. Огни лагеря, неестественно яркие во мраке деревенской местности, освещали ночное небо. Обзор был свободным, поскольку виноград уже собрали, а землю между рядами обработали.
Марко, проводя рекогносцировку, изучал транзитный лагерь в бинокль. Лагерь представлял собой длинный прямоугольник, вытянутый вдоль Виа-деи-Грилли с востока на запад и окруженный забором, в три ряда обмотанным колючей проволокой. Не было ни сторожевых вышек, ни будок охраны. Тюремные бараки — длинные кирпичные строения с маленькими квадратами окон — располагались рядами на восточной стороне лагеря перпендикулярно дороге. В одном ряду было десять бараков, а всего рядов — восемь. В центре лагеря лежал проход, который шел параллельно Виа-деи-Грилли.
Марко перевел бинокль на западную сторону лагеря, где располагались небольшие строения, — очевидно, штаб и казармы для охраны. За лагерем с юго-западной стороны, вдоль Виа-Ремезина, находилась строительная площадка, похоже, там немцы возводили новую секцию. Они вырыли котлован под фундамент, выложили его досками. Рядом с настилом и лопатами, кирками, совками и другими инструментами были сложены кирпичи, доски и прочие строительные материалы.
Марко снова наставил бинокль на лагерь. Уже стемнело, заключенных не было видно, похоже, они ушли в бараки. Немцы охраняли периметр лагеря, часовые стояли у каждого восьмого столба. Кое-кто из караульных наблюдал за обстановкой, другие курили. Один направился к южным воротам, исчез в темноте и вскоре появился снова, застегивая ремень: похоже, ходил отлить.
— Что видно? — прошептала Элизабетта.
— Лагерь, всякие детали. Чего-то такого я и ждал.
— Можно посмотреть?
— Ага. — Марко протянул ей бинокль, и Элизабетта поднесла окуляры к глазам.
— Какой он большой…
— Да не очень.
— И охраны много.
— Не так уж и много.
— Уверен, что все получится? — Элизабетта нахмурилась, опустив бинокль.
— Угу, — ответил Марко, хотя уверен он вовсе не был. — Давай я пойду один. Говорю же: это слишком опасно.