Век перевода (2005)

***

ты завтра умрешь; этим стихам ты телеграммой отправишь улыбку они ее ждут. Не дозволь почтальону что мчится с предсмертным часом твоим стать вестником зла живи. Разбей зеркало в котором плакало твое лицо.

***

я самый невинный зверь на земле я сплю с ночью срастаясь с ней телом а ночь растет в моем сердце темной тканью твоих пальцев я плету одиночество ночи пестрое придирчивое переменчивое я познал все слезы одиночества ударь меня открой меня я роза веселья иди сюда доверься мне я забросаю ветер звездами как лодку изобилия в скупости моря ну раз ты не пришел я потихоньку закрываюсь.

ОТЦУ [8]

о отец мы были вместе в медленном поезде без цветов что ночь как перчатку надевает и снимает мы были вместе отец когда нас накрыло темнотой. где ты теперь в резвом ветерке зеленого авто на прогулке или день не оставил свою перчатку на столе где сумерки и кроткое исцеление в будущем непреложны. мои губы мои нежные губы сомкнуть.

8

Последнее стихотворение Лодейзена.

Максим Калинин {16}

РОБЕРТ ГРЕЙВЗ (1895–1985)

ЛИКЕЙЯ

Волки лесные Любят Ликейю. Встретят — завоют, Кругом обсядут, Зубы ощерят. Стан ее гадом Перепоясан. Стрелы в колчане. Гребнем резным Волосы чешет. Полуволчица, Полужена, Смотрит на стаю, Всех привечая, Царственным взором. Если кто в драку Из-за нее, Грозно окрикнет: «Эй, образумьтесь, Я не про вас!» И легконога, И быстрорука. Многие волки Помнят зловещий Звон тетивы. Раз на рассвете, Встретив Ликейю, В темном овраге Робко спросил я: «Что нужно волку?» «Лютая зависть, — Та отвечала, — Зависть и зубы, Зубы и брюхо. Хочешь прибиться К стае моей?» И засмеялась.

ДИЛАН ТОМАС (1914–1953)

***

Звезды плывут из пустоты, Кожа зимы шелушится, Лето несет хоронить в кусты Трупик весенней птицы. Символы вырыты из песка Четырех годовых прибрежий; С посвистом птичьим осень в руках Три пламени года держит. С дерева крикну лету про снег И холод, держась за сучья. Чтобы отходную солнцу спеть, Кукушка научит меня весне, Слизень — смерти научит. Знаю, червяк — всех часов точней, Слизень — месяцеслов; Только в кровосмешеньи дней Стерся мир до основ.

***

Я — искусник иль кустарь? Верен собственным заветам, Я могу певучим светом Разгонять ночную хмарь. Не пишу я, не таков, Для оваций и венков, Корки хлеба, славы дутой, Верю — руки двух влюбленных, С горем делящих альков, Грошик радости дадут мне Из сердечных тайников. Над листком сижу склоненный Я какую ночь подряд Не для статуи зеленой В одеянии до пят. Нет, пишу я для влюбленных, Что в обнимку с горем спят И певцу ночных минут Грошик радости дадут.

Антонина Калинина {17}

КОНСТАНТИНОС КАВАФИС (1863–1933)

ГОРОД

Ты говорил: «Уйду в иную землю, К другому морю, в лучшие селенья… Здесь каждый шаг сулит мне осужденье, Здесь сердце, словно мертвеца, хоронят. Стряхнуть с себя оцепененье! Тонет Мой взгляд, куда бы он ни обратился, В воспоминаниях — за что я бился, Что потерял, где ум мой ныне дремлет». На новые места, в иную землю Ты не придешь. С тобою этот город. Состаришься ты там же, где был молод; Всё тот же дом ты посетишь, седея… Живи же здесь, надежды не лелея Уехать ли, уплыть: остаток лет Ты промотаешь всюду — здесь ли, нет, — И, не проснувшись, жизнь свою продремлешь.

САТРАПИЯ

О, как же горько — когда ты, казалось, Рожден для дел прекрасных и великих, Твой рок тебя лишил несправедливо Поклонников, успеха… И повсюду Тебе препятствуют чужая низость, И мелочность дешевая, и черствость. Как страшен день, когда придется сдаться (Придется и отчаяться, и сдаться…), Когда отправиться придется в Сузы И ко двору явиться Артаксеркса. Тебя, конечно, благосклонно встретят: Предложит царь сатрапию тебе, А ты, отчаявшись, всё это примешь: Всё это, что совсем тебе не нужно, — Когда другого, ах, другого ищет Твоя душа: всеобщей похвалы, И одобрения софистов, и Трудом заслуженного восклицанья Бесценного: «Как это хорошо!», — На площади, в театре, — увенчанья… Откуда Артаксерксу это взять? В сатрапии едва ль найдется это, — А как без этого ты будешь жить?

СВЕРШИЛОСЬ

Изнемогая от страха и подозрений, Когда тоскует дух, а взгляд — тревожен, Мы изобретаем, как нам избежать Жуткой опасности, которая Столь очевидно угрожает нам. Но нет, мы ошиблись. Ее не существует… Знаки ввели нас в заблуждение: Знаки, которые мы могли не расслышать, Которые мы могли неверно понять. Тут-то другая беда — не та, которой мы ждали, — Внезапно и стремительно обрушивается на нас И, застав нас врасплох, завладевает нами.

SOPHOI DE PROSIONTON [9]

Богам открыто грядущее,

простым смертным — настоящее,

а мудрецам — близкое будущее.

Филострат, «Жизнь Аполлония Тианского»

Простым знакомо людям настоящее, Грядущее известно божествам — Одни они предержат все стихии. А прозорливцам — вскоре предстоящее Предчувствовать дано. Им, мудрецам, Порой, в часы трудов их, слух тревожит вдруг Какой-то тайный зов, неясный нам: Того, что близится, шаги глухие, — И внемлют жадно. Но не слышен этот звук За окнами их — простецам.

9

Sophoi de prosionton — мудрым [открыто] будущее (др. — греч.).

ПОКИНУЛ БОГ АНТОНИЯ

Когда в часы ночные вдруг услышишь Ты звуки дивной музыки, и поступь, И возгласы незримого фиаса — Тогда ты не оплакивай напрасно Свою судьбу, что нынче отвернулась, Свершенья, что тебе не удались, И замыслы — теперь, как оказалось, Невоплотимые… Бестрепетно, давно к тому готовый, Ты отпусти теперь Александрию, Которая уходит от тебя. И не обманывайся, про себя Твердя, что это сон, что эти звуки Почудились тебе, — не соблазняйся Подобною надеждою напрасной. Бестрепетно, давно к тому готовый, Как подобает мужу, кто владел Великим этим городом, — спокойно Шагни к окну и внемли умиленно, Без слез и малодушия мольбы, Последним звукам, сладостным и дивным, Таинственного шествия; простись И отпусти свою Александрию.

ФЕОДОТ

Если ты из тех, на ком лежит печать Истинной избранности, то себя Обуздывай, когда к тебе придет успех. Сколько бы ни был ты прославлен, Сколько бы ни превозносила Молва свершенья твои в Италии, В Фессалии, сколько бы ни было указов Издано в Риме о почестях тебе Твоими поклонниками, — померкнут И радость твоя, и торжество, И упоенья властью — впрочем, над чем? — Более ты не ощутишь, Когда Феодот в Александрии Преподнесет тебе на блюде Кровавом — голову бедного Помпея… Нет, не надейтесь, что в жизни вашей, Расписанной по минутам, тихой, Прозаической — места нет Подобным ужасам театральным… Может быть, сейчас в дом по соседству, Который снимает ваш знакомый, Бесплотною тенью входит Феодот, Неся отсеченную голову на блюде.