Век перевода (2005)

СОСНЫ

Здесь не услышу голоса кукушки, И дерево не спрячется в снегу, Но среди этих сосен, на опушке, Я снова с детством встретиться могу. Звенят иголки сосен: жили-были… А я сугробы родиной зову, И этих льдов густую синеву, И песен тех слова, слова чужие. Быть может, только перелетным птицам, Которых держит в небе взмах крыла, Известно, как с разлукою мириться. О сосны! Родилась я вместе с вами, Два раза вместе с вами я росла — И в тот, и в этот край вросла корнями.

***

Небеса умирают. Деревья Подготовились к смерти. Кто знает? — Быть может, лишь камню Суждено пережить нас И выступить нам в оправдание, Если его не убьют, Настилая шоссе к новостройке. Кто поверит? — у нас было имя, В Небесах начертанное, В складках древесной коры И в сердцах у камней, — Мы были, Дышали И прескверно ругались мы В городе этом.

НАТАН ЙОНАТАН (1923–2004)

ВРОДЕ БАЛЛАДЫ

Когда ты любишь боль Шипов, от крови алых, Я удалюсь в пустыню, Выучусь страдать; А если веришь в стих, Лишь высеченный в скалах, В ущелье буду жить И на камнях писать. Но если там, в песках, Застанет нас ненастье, А лучшую из книг Покроет черный снег, Скажи мне те слова, Что лучше слез и счастья: Он, видимо, любил Меня — тот человек…

ИЕГУДА АМИХАЙ (1924–2000)

***

Мы с Иерусалимом — Что слепой с безногим: Он глядит вместо меня — До самого Мертвого моря, До самого скончания времен. А я сажаю его на плечи И вслепую ступаю: всё вниз да вниз.

***

Не только мечи на орала, Но даже орала Перекуем на тромбоны И на геликоны… И если кому-то Неймется сражаться — Пусть он сначала Всю эту музыку Перекует на орала.

НАТАН ЗАХ (р. 1930)

ДАЙ МНЕ ТО, ЧТО У ДЕРЕВА ЕСТЬ

Дай мне то, что у дерева есть и чего ему не потерять. И дай мне способность терять то, что у дерева есть. Тонкие эти черты. И ветер, чертящий летнею ночью. И тьму, в которой нет ни чертежа, ни облика. Дай мне облики те, что были и нет их теперь. Смелость думать о том, что пропало. Дай мне Глаз, чтоб осилить то, что он видит. И руку — Тверже, чем то, что она просит. Оставь мне наследство так, чтобы мне не досталось Ничего из того, что соскочит в момент полученья. Дай мне способность коснуться без страха Именно этих предметов, из тех, что нельзя получить В наследство. Дай подступиться.

ДАВИД АВИДАН (1934–1995)

ВНЕЗАПНЫЙ ВЕЧЕР

Старик — как протекает жизнь его? Встает с утра, не чувствуя утра, И тащится на кухню. Теплый кран Ему на руку выплеснет совет: «А раз уж тебе столько, столько лет…» Старик — что происходит по утрам? Проснулся летом. Но от этих ламп — Вечерний свет, лишь осени под стать… Поход свой в коридор он завершал Довольно долго — всё соображал, За что теперь приняться, что читать. Старик — да что ты в книгах не видал? Их быстро пролистают сквозняки И там, где есть о близости конца Слова, загнут страницам уголки. Во всеоружьи он поднимется, Столь многоопытен, глаза блестят… Старик, что скрыть глаза твои хотят? Задумается, давний день войны Всплывет в нем, жажда схваток и удач, И риска, приближающего дни Забвения. Из горла в этот миг Выходят, как разведчики из рва, Недолгие раскаты кашля — в них Звучит рычанье тигров молодых… Старик — да где же эти тигры, а? Еще он выйдет в джунгли, как ходил, Бывало; вдруг на зелень ляжет тень, — Мальчишка беззаботный, полон сил, Он выйдет на охоту, будет день. Старик оставит годы позади, Как долгое шоссе. В тот буйный час Машина, задыхаясь, загудит; В машине — сам он, жмет педали, мчась За временем, ушедшим навсегда… Старик, а знаешь, ведь в твои года… Он дремлет, он боится засыпать. Глаза прикрыты; каждую звезду Он спрашивает, правда ли в саду Раздался шепот: «в эту ночь — конец…» Старик, что вдруг увидел ты в окне? Окно открыто, в заоконный дым Вплывает незнакомец — предлагать Вновь обратиться тигром молодым. Всегда лишь брать и ни за что не дать Тому, что за окном, — не разрешить Ему в последний вечер рядом быть… Старик — чего он в этот вечер ждет? Не царь он — Не на меч он упадет.

ДАЛИЯ РАВИКОВИЧ (р. 1936)

СТРАСТЬ

Там узнала я страсть, какой никому не знать; Это было в субботний день, день седьмой, — Иглами к небу тянулись кедр и сосна. На всем был свет: он хотел как ручей взлетать; И кружок зрачка влюбился в круг золотой. Так узнала я страсть, какой никому не знать. И вечно готов был свет на верхушках кустов сиять, Плавясь в ручье, зажигаясь любой волной; Апельсин моей головы он глазами хотел глотать. Золотые кувшинки в ручье распахнули рты, чтоб глотать Всплески воды и стебельки над водой; Был субботний день, потому что он был седьмой, — Вожделенно, иголками к небу тянулись кедр и сосна, И тогда узнала я страсть, какой никому не знать.

РИВКА МИРЬЯМ (р. 1952)

ЭТИ ГОРЫ

Не знаю я, откуда эти горы пришли ко мне, Я их и спрашивать не стану. Уселись в мои светлые кресла, Салфетки с бахромой к вершинам подвязав. И так я рада, что они пришли: Иерусалимские горы или Хребет Нафтали, И не знаю — издалека ль пришли. Легкой рукою пирог разрезаю И крошку за крошкой во рты им бросаю: Иерусалимским горам или Хребту Нафтали, Потому что не знаю — откуда они пришли. О горы! О горы! На конях вы так долго скакали ко мне…

БАТ-ШЕВА ШЕРИФ (р. 1937)

Дай передышку Сыновьям этой доброй страны, Перегруженной разным добром, Напряженной, как зной. Недолги ее закаты, А живет она многие годы, Удобренная кровью сыновьей. Дай передышку.

ТЕОДОР РЁТКЕ (1908–1963)

СТЕКЛЯННЫЙ ДОМ

Кричат мои секреты. Нет, я не прячу глаз За стенками кареты: Я весь, как есть, для вас. Прозрачен мой очаг, И сам я тоже наг. Я бит. Но не затерян Победоносный смех. Я слаб, но я уверен, Что я сильнее всех. Пока я жду весны, Ко мне приходят сны: Всё к лучшему свернется, Меня забудет зал За то, что много солнца Я на себя не взял. И мы с большим трудом Построим просто дом.

БЕЗ ПТИЦ

Мир тем, кто слышит тайный шум, Когда бесшумен мир: Бесшумный ветер сушит ум И каменный мундир. И от безмолвной высоты Она упала ниц, Но в этих дебрях глухоты Нет и не будет птиц.

СОБИРАНИЕ МХА

Разрыхлять всем десятком пальцев податливые владения, Извлекать темно-зеленый лоскут, что сродни кладбищенской ограде, Толстый и нежный, как коврик с родного порога, Рыхлые углубления оставались внизу на земле, оплетенной корнями, А вечнозеленые листья и ягоды спокойно держались на поверхности, — Это было собирание мха. Но что-то всегда покидало меня, когда я откапывал эти ковры Зелени, или бросалось к моим локтям В желтоватом и губчатом мхе болот. А затем я обычно хандрил, возвращаясь трясучей дорогой, Словно я нарушил природный порядок вещей, Расстроил некий ритм, древнейший и огромной важности, Вырывая живое мясо планеты. Словно я освящаю, вопреки всем укладам жизни, осквернение.