Век перевода (2005)

"ПЕРЕЖИДАЯ ПОЛДЕНЬ…"

Пережидая полдень, бледен, сосредоточен, Под раскаленной стеною сада; Слушая трель дрозда, слыша, как змеи точат Землю среди терновых Побегов где-то рядом, В трещинках глины или на стеблях вики Буду следить за длинною чередою Красных муравьев, что под дрожащие вскрики Цикад то ссорятся, то взбираются гурьбою На холмики глины и водят хороводы. А там, за зеленью, слышен моря трепет, И чешуею его покрыты воды; И с голых скал летит скрипичный лепет Кузнечиков. На слепящем солнце, Идя вдоль стенки, что сверху украшают В осколках острых бутылочные донца, — Что в этом — жизнь и всё ее томленье, Я вновь почувствую с грустным удивленьем.

РОБЕРТ СТИВЕН ХОКЕР (1804–1875)

КОМЕТА 1861 ГОДА

Откуда ты, нежданный гость светил? В каких глубинах божества рожден? Кто ореол твой светом напоил, Кем на просторах мира ты зажжен? Зачем явился, странник высоты? Какой оракул возвещаешь нам? Паденье ль царств провозглашаешь ты, Развеяв свиток свой по небесам? Иль тьму духов в себе ты заключил, В мехах кузнечных ада раскален, Чей плен — огонь, чей сторож — Азраил, И грешниками мир твой населен? Трон падшего архангела, твой свет — Не битвы ль след в ужасной вышине, Знак омраченных горечью побед, Триумфа пленник в темной глубине. Но нет! Ты — бог и сеятель высот, И горсть твоя младых миров полна, Всё далее стремишь ты свой полет, А вслед течет лучистых солнц волна. Вперед лети! Но, как ты ни могуч, Своей ты не покинешь колеи, И ни единый самовольный луч Не озарит знамения твои; Всесильного Владыки раб! Пускай Как ночь твой лик, и нимб твой, как восток, Стремителен и грозен, — воссияй: Ты — лишь лампада, коей светит Бог!

РОБЕРТ БРИДЖЕС (1844–1930)

СНЕГ В ЛОНДОНЕ

Спал город, и летучий снег явился Средь темных стен — огромных хлопьев роем, Безмолвно, без конца, легко ложился. И, позднее движенье городское, Дремотный гул предместий заглушая Шел медленною пеленой сквозною, На крышах и оградах оседая, Различья скрыв любые под собой И в каждый угол исподволь вплывая. К утру покров семь дюймов толщиной Лежал повсюду, легок, чист, нехожен Под ясной и морозною зарей. И все проснулись раньше, так встревожен Был город этой ясностью нежданной. Был блеск для глаз почти что невозможен И уху тишина казалась странной — Ни криков, ни шагов, ни экипажей, Вот дети, обжигая льдистой манной Язык и горсти — огневой поклажей Снежка, дивятся по дороге в школу На дерево в уборе белой пряжи, И ну в сугроб! — И в сутолке веселой Кричат: «Ты на деревья погляди!» Почти что пуст заснеженный проселок, Бредут крестьяне — кто-то позади, А кто вперед ушел, идут нескоро, Хоть тачки налегке, — а впереди Под солнцем бледным пробудился город, Поднявшимся в лучистом ореоле, Над куполом громадного собора, Открыты двери, каждый поневоле Нетронутым снегам грозит войною И отмечает путь к дневной юдоли На белом фоне темною тропою; Но и они на миг сложили бремя Тревоги и трудов перед такою Внезапной красотой, и смолкли, и Распались чары тяжкие на время.

Джордан Катар {18}

ОСТИН ДОБСОН (1840–1921)

ЗАЛОГ ЛЮБВИ

«Martiis caelebs quid agam Kalendis miraris?»

Horace, III. 8 [11]

Чарльз, дум твоих мне ясен ход — Ты мыслишь: что меня гнетет? И для чего под ключ в комод, Вздохнув украдкой, Я спешно прячу с глаз долой Поблекший шарфик кружевной, Неверной, трепетной рукой Разгладив складки? Друг молодости, прям и строг, Сколь ты от истины далек! Не камень в печени — пролог К сему настрою! Сдержи кощунственный вопрос! Встарь шарф Ее касался кос… Hie illae lammae [12] — и слез Я не сокрою… Она уже немолода И замужем. Мы, иногда Встречаясь, кланяемся… Да, Друзья — не боле… Пустяк — но взволновалась грудь… Стерн не преминул бы всплакнуть; Как прах былого всколыхнуть, Не вызвав боли? Мой «ясный взгляд» давно поблек; Ее… не будь к святыням строг! Но… пожелтевший лоскуток Достал со дна я — И нежный лик, лукав и мил, Меня из мрака поманил, И в сердце юношеский пыл Взыграл, признаю. Мы норовим замкнуть сердца; Мотив, что льется без конца Из музыкального ларца, Глушим сурово; Но чуть пружину тронь — и вот Каскадом дребезжащих нот Шкатулка о любви поет Опять и снова. Что ж, смейся! Юноша во мне Воспрял — навстречу той весне, Что чудом расцветает вне Житейской прозы. Мы вновь вошли в Златой Портал: Матрона (ты ее встречал) И я — отнюдь не идеал Девичьей грезы. Вновь шарфик льнул к ее щеке, Играл оркестр вдалеке, — Мы шли вдвоем, рука в руке, Смеясь чему-то… Бог весть, куда лежал наш путь… Зачем ты вздумал помянуть Про меры Гладстона и суть Ирландской смуты! Ну что ж, Судьба, я — твой должник! Мне — общество любимых книг; И трубка — как я к ней привык! — Пыхтит исправно… Се! Брачных избежав силков, За Тех, что испокон веков Покоят сон холостяков, Пью тост заздравный!

11

«В мартовские календы что я, холостяк, делаю, дивишься ты?» (лат.). — Гораций. III. 8.

12

Досл.: «Вот откуда эти слезы» (Теренций. «Девушка с Андроса»): в переносном смысле — «вот в чем дело, вот в чем причина» (лат.).

ЭНДРЮ ЛЭНГ (1844–1912)

БАЛЛАДА О СИНЕМ ФАРФОРЕ

Сей восторг не прискучит вовек, Сей каприз никому не в укор — Забывая про времени бег, Любоваться на синий фарфор. Хрупкий контур хранит до сих пор Память древних веков — погляди! Нанесли же глазурь и узор При имперском дворе Хуан-ди. Вот драконы — левкоя побег Хвост одел им в цветочный убор. Ной, покинув надежный ковчег, Избежал ли клыкастых прожор? Был неистов их ярый напор, Золотилась броня на груди… Сколь портреты их тешили взор При имперском дворе Хуан-ди! Ваза: садик, где вишенья снег Кружит ветер, примчавшийся с гор, Стал влюбленным обителью нег. Смертной участи наперекор Взмыли птицами в синий простор, Скорбь оставив навек позади, Эти двое; так рек стихотвор При имперском дворе Хуан-ди. Посылка Добрый критик, язык твой остер, Но порочить меня погоди: Брал ли мудрый в расчет всякий вздор При имперском дворе Хуан-ди?

БАЛЛАДА О ГОРОДАХ БЫЛЫХ ВРЕМЕН К Э<дмунду> У<ильяму> Г<оссу>

Лежит во прахе Карфаген, Тьма поглотила Вавилон; Обильный златом Орхомен И град, что звал своим Язон, Коринф, храм сладострастных жен, И Херсонес… Спустя года, Что все вы, как не смутный сон? Где вы, былые города? Безмолвные руины стен Спят средь лесов былых времен: Гранит атлантов сокрушен, Померк блеск мраморных колонн, — Так Сеннаару предрешен Удел исчезнуть без следа. Эпохи стерли вязь имен. Где вы, былые города? Огнь, хлад и ветер перемен Безжалостный чинят урон: От Фив, чей люд на смерть и плен Был Эрифилой обречен, До града Ис — напевный звон Со дна звучит, и гор гряда Шлет эхо отзвуку вдогон: «Где вы, былые города?» Посылка Принц, жребий царств — тщета и тлен, Их грех, и радость, и беда, И труд — все сгинут под рефрен: Где вы, былые города?

ЭДМУНД УИЛЬЯМ ГОСС (1849–1928)

БАЛЛАДА О ГОРОДАХ БЫЛЫХ ВРЕМЕН К Э<ндрю> Л<энгу>

Где ныне города равнин? И где Вефиль, кумирен град? Где Калах — Фовела почин? Где Сеннаар? Алчбой объят, Царь Амрафел повел отряд В Сиддим — и сгинул без следа В смоле, и был низвергнут в ад; Где вы, былые города? Где ныне гордый исполин Карнак, громада из громад? И где Луксор? — Среди руин Шакалы рыщут, совы бдят, Змея свилась в тени аркад, Вязь знаков сгладили года; Так звуки в раковине спят… Где вы, былые города? Где Сузы, град былых годин? — Там Астинь ослепляла взгляд, Там счет кувшинов и корзин Вел бережливый Мифредат; Неемию ж от сузских врат Во имя Божьего труда Звал город, что поныне свят. Где вы, былые города? Посылка Принц, скорбной чередой утрат Их грех, и радость, и беда Забылись много лет назад. Где вы, былые города?

АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)

***

Не говори мне — слова излишни, — О чем колдунья поет Под сводами убеленного терна, Под отзвук сентябрьских нот, — Мне ведомы все ее повадки, Мы в дружбе не первый год. На бурый мох у сонного плеса Бросает шишку сосна; Весь день кричит в никуда кукушка, В долинных рощах — одна; И радость странствий баюкает сердце, Вычерпанное до дна. Неверный отсвет роняет в травы Изменчивая пора; Призваны в строй под лунами жатвы, Снопы стоят до утра; И буки к зиме срывают одежды, Пятная листвой ветра. Прими в удел, как я — эту осень, Всё, что без спора отдам, — Страны, где вязы в полях, и дорога, Блестя, уводит к холмам, И шорохом полнятся чащи леса — Многоколонный храм. Ибо природа бездумна, бездушна, Ей ни к чему ответ, Что за чужак, преступив границу, В лугах оставит свой след; Не спросит, с зарей рассыпая росы, Мои они — или нет.

УИЛЬЯМ ТОПАЗ МАКГОНАГОЛЛ (1825 или 1830–1902)

КРУШЕНИЕ ПОЕЗДА НА МОСТУ ЧЕРЕЗ ТЕЙ

Славный железнодорожный мост через реку Тей! Увы! — поделюсь печалью своей: Девяносто жизней отнял горчайший из дней (То есть суббота последняя 1879 года). Очень долго еще не забудут этого эпизода. Было семь часов и близилась ночь, А злокозненный ветер — он дул во всю мочь, Дождь потоками лил с небесной кручи, И недобро хмурились черные тучи, И Демон ветров ревел: «Эге-гей! То-то сдую я Мост через реку Тей!» Когда эдинбургский экспресс отошел от перрона, Было легко на душе у пассажиров вагона, Но подул Борей и пригнал ураган, И всяк задрожал, ибо страхом был обуян, И многие повторяли, к груди прижимая детей: «Господи, нас переправь по Мосту через Тей!» Но едва экспресс докатил до Уормит-Бей, Злобно и громко взревел Борей И сотряс опоры моста через реку Тей В последний субботний день 1879 года. Очень долго еще не забудут этого эпизода. Поезд мчал во весь дух, и часы текли, Вот уж красавец Данди замаячил вдали, И лица у пассажиров надеждою расцвели, Ибо всяк уповал, что отпразднует Новый год В кругу семьи и друзей, не зная забот, И всем пожелает счастья под Новый год. Поезд медленно полз по мосту через Тей, Пока не дополз до середины путей, Тут затрещали опоры — и распались на груду камней, И рухнули поезд и все, кто в нем был, прямо в Тей! Диавол Бури взревел сильней, Ведь девяносто жизней отнял горчайший из дней В субботу последнюю 1879 года. Очень долго еще не забудут этого эпизода. Как только стало известно об утрате моста, Передавались вести из уст в уста — И безутешный город горько рыдал: Небеса милосердные! Мост через Тей упал, И вместе с ним — эдинбургский экспресс. Всяк был весьма огорчен и поднялся стон до небес. Не уцелело ни одного пассажира, Чтобы поведать о страшной трагедии миру: О том, что стряслось в последний субботний день 1879 года. Очень долго еще не забудут этого эпизода. Это жуткое зрелище совсем не хотелось бы мне Наблюдать своими глазами в сумерках при луне, В то время как Демон Бури ярился и выл всё сильней Над железнодорожным мостом через реку Тей. О! Злополучный мост через реку Тей! На этом я завершаю повесть скорбей, Объявивши миру — просто и без затей, Что опоры несущие не рухнули бы, ей-ей, Как я доподлинно слышал от толковых людей, Когда б с обеих сторон опирались на контрфорсы, И немало толковых людей солидарны в этом вопросе. Ибо которые строят дома надежно, Тем умереть до срока никак не можно.

ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ ПОЖАРНОГО РОБЕРТА АЛЛАНА

В 1858 году, четырнадцатого октября В складском помещении случился пожар, возгоранию благодаря: На Бьюканан-Стрит, в городе Глазго, приключилось помянутое возгорание, А склад, уничтоженный ныне, занимали господа «Р. Вайли, Хилл и Компания». Огонь вспыхнул в три часа пополудни и всё сильней разгорался, О каковом бедствии город в неведении не остался; На лице очевидцев отразились панический страх и досада, В то время как вести, точно на крыльях, достигли пожарной бригады. Когда ж подоспели пожарные, о пожаре прослыша, Беспощадное пламя уже поднимались всё выше и выше, Яростно бушевало на всех этажах там и тут, И строение превратилось в золу за каких-нибудь двадцать минут. После чего обвалилась крыша, а с нею и весь фасад, С грохотом, напугавшим чуть не до смерти всех подряд, Потому что окрестные сооружения содрогнулись до основания, Что вызвало в городе очень большие переживания. По причине упавшей стены несколько человек пострадало, Те же, кто случился поблизости, тому огорчились немало. Но никто не издал и стона, будучи придавлен стеной, И со всей доступной скоростью был доставлен домой. Пожарные направляли струи туда, где пожара очаг, Но увы! — все их усилия успехом не увенчались никак, Ибо они из здания фирмы «Смит и Браун» брандспойты пускали в ход, Но загорелась крыша и тоже обрушилась в свой черед. Чудесным образом все пожарники спаслись из огня, Кроме Роберта Аллана — так звали героя дня, Каковой вместе с прочим мусором провалился на первый этаж, И того, что он выстрадал, словами просто не передашь. Он прибыл к месту пожара на Бьюканан-Стрит, На первой же из машин, стремителен и деловит, Вместе с Д. Ричи и Чарльзом Смитом, И проследовал прямо к зданиям, огнем повсюду объятым. На третьем этаже укрепился он, крепко и по-мужски Недрогнувшей рукою сжимая извивы кишки, И героически заливал пожар через слуховое окно — Так долго, как только было ему судьбою дано. Там оставался он без малого четверть часа, Пока из кишки поток воды изливался, И тут без предупреждения под ним провалился пол, И храбрый пожарный низвергся вниз: о, ужасный судьбы произвол! Там и застрял он в завалах, где настил и кирпичи. Но тут же измыслили план Чарли Смит и Д. Ричи Спустить герою веревку, закрепив ее потуже, После чего могучим рывком его извлекли наружу. Ему казалось, он провел в заточении много дней напролет — Не два часа, как на самом деле, а без малого год, — Но отважный герой был весел и бодр — и не помышлял унывать, Так что в кебе его увезли домой и уложили в кровать. Вы только подумайте о Роберте Аллане, добрые христиане! Перед нами — герой из героев, как я возвестил заране. Потому что, даже застрявши в огне поневоле, Он мужественно глаголет, что не чувствовал боли, А причина, добрые люди, по какой он не чувствовал боли, Лишь в том, что он уповал на Господа — и, клянусь вам, ни в чем боле. В завершение я прошу очень серьезно и строго Всех без исключения денно и нощно полагаться на Бога, Надеюсь, в частности, что Роберт Аллан будет так поступать и впредь, Раз Господь не дал ему в пламени умереть, — Ибо которые на Господа уповают, Те адских мучений впоследствии избегают.

Даниэль Клугер {19}

ФРАНСУА ВИЙОН (1431 — после 1463)

ИЗ «БАЛЛАД КОКИЙЯРОВ»

Баллада I

Парьяж — для деловых, конечно, рай. Рыжья полно, и фраер смотрит томно. Но мусоров, признаться, — через край, И потому втыкать по ширме стремно. Подломишь карася — в шалман с навара, А там — вино и хавка на столе. Но утром лишь очнешься от угара, Шнифты протрешь — а ты уже в петле! И чтобы в ад не унеслась душа, И чтоб не ждать, пока вас раскорячат — Сухих не потрошите, кореша, Когда за ними мусора маячат. А если все же довелось нарваться — Перо под ребра — и бревно в котле. В кенты со шмором нечего играться, Чтобы потом не скалиться в петле! А ежели вас все же повязали — Не стоит им горбатого лепить. Наколете вы мусора едва ли, И он едва ли будет вас любить. Он чует все, и он задаст вам жару. Ты, брат, в дерьме, а он сейчас в седле. Так сдай ему наводчика и шмару, А то — им слам, а ты висишь в петле! И ты, пахан, не ведьма на метле, С хозяина имел четыре срока, Тебе, ей-Богу, ни с какого бока Жмура играть и дергаться в петле!