Вэкфильдский священник

— Да я никакъ не могу взять въ толкъ, о чемъ вы говорите, возразилъ Моисей, — вотъ еслибы вы задавали сразу по одному вопросу, мн думается, что я могъ бы вамъ отвтить.

— О, слуга покорный! воскликнулъ сквайръ:- вы хотите, я вижу, чтобы я вамъ все разжевалъ, да и въ ротъ положилъ. Нтъ, сэръ, на такихъ основаніяхъ я съ вами разсуждать не могу.

Эта выходка заставила всхъ поднять Моисея на смхъ, и бдный юноша, не проронивъ больше ни словечка, высидлъ весь обдъ съ вытянутымъ лицомъ, тогда какъ вокругъ него вс были очень веселы.

Такія шутки были мн вовсе не по вкусу, но Оливія была, очевидно, иного о нихъ мннія и принимала за чистйшее остроуміе то, что было въ сущности доказательствомъ хорошей памяти. Она считала сквайра замчательнымъ джентльменомъ и, принимая во вниманіе, какъ много значатъ въ такихъ случаяхъ красивая наружность, щегольская одежда и богатство, съ ея стороны это было довольно извинительно. При всемъ своемъ дйствительномъ невжеств, мистеръ Торнчиль говорилъ хорошо и обо всхъ обыкновенныхъ предметахъ могъ разглагольствовать вполн развязно. Что же мудренаго, что при такихъ данныхъ онъ могъ понравиться двушк, съ дтства пріученной придавать громадное значеніе своей собственной вншности, а слдовательно высоко цнившей вншнія качества и въ другихъ.

Когда гости ухали, ыы опять принялись превозносить молодого помщика. Такъ какъ его взгляды и разговоры обращались главнымъ образомъ къ Оливіи, становилось несомнннымъ, что онъ познакомился съ нами только ради ея. Это вызвало безконечныя шутки и поддразниваніе со стороны брата и сестры, но Оливія поддавалась этому не безъ удовольствія. А моя Дэбора такъ была счастлива и довольна успхами дочери, какъ будто самолично одержала побду.

— Теперь, мой дорогой, я сознаюсь теб, сказала она мн, - что я сама подучила двочекъ, какъ надо поощрять ухаживаніе нашего сквайра. Я всегда была немножко честолюбива и теперь ты видишь, что это было не напрасно: кто знаетъ, чмъ все это можетъ кончиться?

— Вотъ именно, кто знаетъ! отвчалъ я съ сокрушеніемъ:- признаюсь, все это мн очень не по-сердцу. По мн, было бы гораздо лучше, если бы дло шло о человк бдномъ, но честномъ, чмъ водиться съ такимъ джентльменомъ, который и богатъ, и важенъ, но въ душ безбожникъ. Если онъ таковъ, какимъ мн представляется, то да будетъ вамъ напередъ извстно, что я ни за что не соглашусь выдать свою дочь за вольнодумца.

— Охъ, батюшка, не будьте къ нему слишкомъ строги! воскликнулъ Моисей:- Богъ вдь судитъ людей по дламъ ихъ, а не по тому, что бродитъ у нихъ въ голов. Мало ли какія гршныя фантазіи находятъ на человка; иной разъ и не отвяжешься отъ нихъ. Можетъ быть этому джентльмену поневол приходятъ вольныя мысли насчетъ религіи? Положимъ, что онъ о ней думаетъ совершенно неправильно, но если это непроизвольно, чмъ же онъ виноватъ? Это все равно, что поручить коменданту защиту города, не обнесеннаго стной; разв его вина, коли непріятель войдетъ въ городъ и расположится въ немъ?

— Правда, сынъ мой, отвчалъ я:- но если комендантъ самъ приглашаетъ непріятеля занять городъ, то вся вина падаетъ на него. А это именно и случается съ тми людьми, которые охотно поддаются заблужденію. Грхъ не въ томъ, чтобы соглашаться съ очевидностью, а въ томъ, чтобы нарочно закрывать глаза передъ многими обстоятельствами, доказывающими противное. Хотя бы вначал ошибочное мнніе составлялось въ насъ и поневол, но если мы пребываемъ въ немъ по собственному побужденію или допускаемъ его овладть нами безъ зрлаго размышленія, то это съ нашей стороны доказываетъ или порочность, за которую мы заслуживаемъ наказанія, или же неразуміе, за которое справедливо будутъ презирать насъ.

Тутъ въ разговоръ вмшалась моя жена и, оставивъ въ сторон мои доводы, стала доказывать, что въ кругу нашихъ знакомыхъ не мало есть толковыхъ людей, завдомыхъ вольнодумцевъ, изъ которыхъ, однако же, выходили превосходные мужья; а съ другой стороны бываютъ и такія умныя двушки, которыя способны обратить своихъ мужей на путь истинный.

— Почему знать, другъ мой, прибавила она, — на что способна наша Оливія? Эта двочка обо всякомъ предмет уметъ наговорить съ три короба; и, насколько я понимаю, она очень начитана по части философскихъ диспутовъ.

— Что ты, моя милая, да какіе же диспуты она читала? Я, кажется, такихъ книгъ ей даже въ руки не давалъ. Ты, наврное, что нибудь спутала.

— Нтъ, папа, ничего не спутала, вступилась Оливія, — и это правда, что я начиталась довольно всякихъ диспутовъ. Вотъ, напримръ, я прочла споръ Твакума со Сквэромъ [1] ; разсужденія Робинзона Крузе съ дикаремъ Пятницей; и даже теперь читаю статью о препирательствахъ передъ Судилищемъ Любви.

— И прекрасно, сказалъ я, — сейчасъ видно, что ты умница и какъ нельзя лучше подготовилась къ миссіонерской дятельности. Поди же, помоги матери готовить пирогъ съ крыжовникомъ.

1

Твакумъ и Сквэръ — дйствующія лица въ роман Фильдинга «Томъ Джонсъ».

VIII. Любовь, не общающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго

На слдующій день мистеръ Борчель опять зашелъ къ намъ. Его учащенныя посщенія по нкоторымъ соображеніямъ начинали тревожить меня, однако не могъ же я отказать ему отъ дому ни съ того, ни съ сего. Впрочемъ, его визиты были намъ не въ убытокъ, потому что онъ такъ усердно помогалъ намъ во всхъ полевыхъ работахъ, что положительно заслуживалъ нашу хлбъ-соль. Къ тому же, своими забавными прибаутками онъ такъ развеселялъ всю компанію, что съ нимъ намъ легче было работать, и былъ вообще такъ деликатенъ, уменъ и неприхотливъ, что я поневол то смялся надъ нимъ, то жаллъ его, но постепенно привязывался къ нему всмъ сердцемъ. Единственное, что мн въ немъ не нравилось, было явное предпочтеніе, какое онъ оказывалъ моей дочери: онъ въ шутку уже называлъ ее своей маленькой возлюбленной, и когда приносилъ нашимъ двочкамъ въ подарокъ ленты, Софь всегда доставались самыя красивыя. Не знаю, какъ это случилось, но мы стали замчать, что съ каждымъ разомъ онъ становился все любезне, остроуміе его теряло свою сухость, а простота манеръ принимала характеръ высшей житейской мудрости.

Мы обдали въ пол и услись или, врне, полулежа расположились вокругъ скромной трапезы; скатерть была разостлана на копн сна и мистеръ Борчель оживлялъ всхъ своею веселостью. Къ довершенію нашего удовольствія, два черныхъ дрозда звонко перекликались съ одной изгороди на другую, а прирученный снигирь прилеталъ клевать крошки изъ нашихъ рукъ; словомъ, мы были настроены самымъ мирнымъ образомъ.

— Въ такую пору, сказала Софія, — мн всегда приходитъ на память то прелестное стихотвореніе Гэя, гд онъ описываетъ двухъ счастливыхъ любовниковъ, умирающихъ въ объятіяхъ другъ друга. Въ этихъ стихахъ такъ много чувства, что я сто разъ перечитывала ихъ, всегда съ новымъ восторгомъ.

— А по-моему, подхватилъ Моисей, — даже лучшія мста этой баллады никуда негодятся въ сравненіи съ «Галатеей» Овидія. Вотъ римскіе поэты дйствительно знали толкъ въ контрастахъ и умли пользоваться ими для достиженія сильнйшихъ эфектовъ, а въ этомъ вдь весь секретъ трогательной поэзіи.

— Замчательно, сказалъ мистеръ Борчель, — что оба поэта, упомянутые вами, были причиною, что въ ихъ отечествахъ привился вкусъ къ фальшивой напыщенности: у нихъ каждая строка загромождена эпитетами. Зато наимене даровитые писатели скоро догадались, что очень легко подражать имъ именно этимъ способомъ, и ныншняя англійская литература, такъ же какъ латинская во времена упадка, представляетъ рядъ роскошныхъ картинъ безъ всякаго смысла и содержанія: это просто наборъ словъ, красивыхъ и звучныхъ, но ничего не говорящихъ воображенію. Но вы находите, можетъ быть, что, подвергая другихъ столь строгой критик, я обязанъ дать имъ случай отплатить мн тою же монетой? Согласенъ и сознаюсь, что только затмъ и высказалъ эти замчанія, чтобы имть поводъ прочесть вамъ одну балладу, которая, можетъ быть, тоже плоха, но во всякомъ случа свободна отъ указанныхъ мною недостатковъ.

БАЛЛАДА.

«Веди меня, пустыни житель, Святой анахоретъ; Близка желанная обитель: Привтный вижу свтъ. Усталъ я; тьма кругомъ густая; Запалъ въ глуши мой слдъ; Все безконечнй степь пустая, Чмъ дальше я впередъ». — Мой сынъ (въ отвтъ пустыни житель), Ты призракомъ прельщенъ: Опасенъ твой путеводитель — Надъ бездной свтитъ онъ. Здсь чадамъ нищеты бездомнымъ Отверзта дверь моя, И скудныхъ благъ удломъ скромнымъ Длюсь отъ сердца я. Войди въ гостепріимну келью: Вотъ, сынъ мой, предъ тобой И брашно съ жесткою постелью, И сладкій мой покой. Есть стадо: но безгршныхъ кровью Руки я не багрилъ: Меня Творецъ своей любовью Щадить ихъ научилъ. Обдъ сбираю непорочный Съ пригорковъ и съ полей; Деревья плодъ даютъ мн сочный, Питье даетъ ручей. Войди же въ домъ; заботъ мы чужды, Нтъ блага въ сует: Намъ малыя даны здсь нужды; На малый мигъ и т. Какъ свжая роса денницы Былъ сладокъ сей привтъ; И робкій гость, склоня зницы, Идетъ за старцемъ вслдъ. Въ дичи глухой, непроходимой Его таился кровъ — Пріютъ для сироты гонимой, Для странника — покровъ. Не пышны въ хижин уборы, Тамъ бдность и покой; И скрипнули дверей растворы Предъ мирною четой. И старецъ зритъ гостепріимный, Что гость его унылъ; И свтлый огонекъ онъ въ дымной Печурк разложилъ. Плоды и зелень предлагаетъ, Съ приправой добрыхъ словъ; Бесдой скуку позлащаетъ Медлительныхъ часовъ. Играетъ рзвый котъ предъ ними, Въ углу кричитъ сверчокъ, Трещитъ межъ листьями сухими Веселый огонекъ; Но молчаливъ пришлецъ угрюмый, Печаль въ его чертахъ, Душа полна прискорбной думой И слезы на глазахъ. Ему пустынникъ отвчаетъ Сочувственной тоской: — О, юный странникъ, что смущаетъ Такъ рано твой покой? Иль быть убогимъ и бездомнымъ Творецъ теб судилъ? Иль преданъ другомъ вроломнымъ? Или вотще любилъ? Увы! какъ жалки и презрнны Утхи благъ земныхъ! А тотъ, кто плачетъ, ихъ лишенный, Еще презрннй ихъ. Приманчивъ лести взоръ лукавый: Но вдь она вослдъ Бжитъ за счастіемъ, за славой, И прочь отъ нашихъ бдъ. Любовь — давно слыветъ игрою, Наборомъ сладкихъ словъ; Незрима въ мір, лишь порою Живетъ у голубковъ. Но, другъ… ты робостью стыдливой Свой нжный полъ открылъ… — И странникъ очи, торопливо Красня, опустилъ. Краса сквозь легкій проникаетъ Стыдливости покровъ: Такъ утро тихое сіяетъ Сквозь дымку облаковъ. Трепещутъ перси, взоръ склоненный, Какъ роза цвтъ ланитъ… И дву-прелесть изумленный Отшельникъ въ гост зритъ. «Простишь ли, старецъ, дерзновенье, Что робкою стопой Вошла въ твое уединенье, Гд Богъ Одинъ съ тобой! Любовь надеждъ моихъ губитель, Моихъ виновникъ бдъ: Ищу покоя; но мучитель — Тоска за мною вслдъ. Отецъ мой знатностію, славой И пышностью гремлъ, А я была его забавой, Онъ все во мн имлъ. Стекались рыцари толпою, Мн предлагая въ даръ Т — чистый, сходный съ ихъ душою, А т — притворный жаръ. И каждый лестью вроломной Привлечь меня мечталъ… Но въ ихъ толп Эдвинъ былъ скромный; Эдвинъ, любя, молчалъ. Ему съ смиренной нищетою Судьба одно дала: Плнять возвышенной душою, И та — моей была! Роса на роз, цвтъ душистый Фіалки полевой, Едва-ль сравниться могутъ съ чистой Эдвиновой душой. Но цвтъ съ небесною росою Живутъ одинъ лишь мигъ: Онъ одаренъ былъ ихъ красою, Я — легкостію ихъ. Я гордой, хладною казалась, Онъ втайн былъ мн милъ. Увы! любя, я восхищалась, Когда онъ слезы лилъ! Несчастный!.. Онъ не снесъ презрнья: Въ пустыню онъ помчалъ Свою любовь, свои мученья, И тамъ въ слезахъ увялъ. Но я виновна: мн страданье, Мн утопать въ слезахъ, Мн будь пустыня та изгнанье, Гд скрытъ Эдвиновъ прахъ. Надъ тихою его могилой Конецъ свой встрчу я: Пусть приношеньемъ тни милой Вся будетъ жизнь моя!» — Мальвина! старецъ восклицаетъ, И палъ къ ея ногамъ… О, чудо! ихъ Эдвинъ лобзаетъ, Эдвинъ предъ нею самъ. «Другъ незабвенный, другъ единый! Опять на вкъ я твой: Полна душа моя Мальвиной, Я здсь дышалъ тобой. Забудь о прошломъ; нтъ разлуки, Самъ Богъ вщаетъ намъ: Отнын, радости и муки, Все въ жизни — пополамъ. Ахъ, будь и самый часъ кончины Для двухъ сердецъ одинъ: Пусть съ милой жизнію Мальвины Угаснетъ и Эдвинъ!» [2]

2

Переводъ этой баллады принадлежитъ В. А. Жуковскому и былъ сдланъ въ 1813 году.