Вековые тайны живописи. Ключи к великим шедеврам
Шрифт:
В самом деле, молодые, решительные, отчаянные и очень харизматичные герои Французской революции идеально подходили на роль героев романтизма, одиночек, противостоящих обстоятельствам и стихиям. А ослепительное сияние в Европе звезды Наполеона, в котором современники видели сверхчеловека, не могло не поражать воображение творцов, увидевших в нем доказательство того, что человеку, наделенному определенным характером, подвластно все.
Так буря и натиск истории подарили новых героев искусству. Ведь для того чтобы проявиться, герою нужны обстоятельства, и история конца XVIII – начала XIX века, сама напоминавшая роман, полный опасных и захватывающих приключений, в избытке таковые предоставила. Парадокс в том, что, стоя у истоков романтического движения, самим своим существованием способствуя его появлению, Революция и Империя не позволили романтизму развиться в полную силу. Догматичность и строгость революционной морали, на смену которой пришло единоличное
Это произошло сразу же после падения наполеоновской Империи. И тут уже романтизм во Франции было не остановить.
Более пятидесяти лет западный мир находился под суровым шармом одинокого и непонятого героя, бросающего вызов обществу, обстоятельствам, стихиям, да хоть самому дьяволу. Но помимо очарования силой воли, человеку свойственно попадать под шарм всего таинственного, сверхъестественного, мистического, того, что не поддается разумному объяснению. Все это в избытке предоставлял романтизм. Как и почти неограниченную творческую свободу, в качестве единственного лимита которой выступало зрительское одобрение.
Созидательный подъем в таком контексте практически неизбежен.
И он наступил.
XIX век стал временем небывалого развития искусства, взявшего на себя не только роль смыслового и эстетического наполнения человеческого существования через искусство, но и роль наставника, проводника, создателя новой идеологии и новой системы ценностей.
Я посвятила большую часть вступления именно французским событиям, руководствуясь тем соображением, что Франция в XIX столетии стала поистине «законодателем мод» в политической и культурной жизни Европы. Именно оттуда веяло тем «ветром перемен», под легким бризом или штормовым порывом которого менялся облик целого континента, названного в то время Старым Светом.
Это, разумеется, не исключало самобытного и значимого развития искусства и в других странах Европы. Помимо французской живописи, в этой главе мы коснемся живописи немецкой, испанской и английской. Что же до русской живописи, которая в XIX столетии выступила настолько ярко и громко, что не будет преувеличением говорить о феномене русского искусства этого времени, то она заслуживает отдельной книги.
Так что впереди у нас разнообразное и захватывающее путешествие по великой эпохе перемен, породившей живописные сокровища, которые мог подарить человечеству только этот героический и революционный век.
Революционная икона у Давида
Революция, подобно религии, не только создает свое учение, но и порождает святых. А значит, ей тоже нужны иконы. Перед нами – одна из революционных икон, на которой изображен мученик за веру. За революционную веру.
https://images.eksmo.ru/images/vekovye-tayny-zhivopisi/david.JPG
Жак-Луи Давид
Смерть Марата
1793, Королевские музеи изобразительных искусств Бельгии, Брюссель
Изображен ровно так, как и положено мученику: благостно-умиротворенным, воплощающим одновременно трогательную уязвимость и самоотверженную работу на благо человечества до последнего вздоха, сраженного ударом, нанесенным с подлой коварностью, воспользовавшейся добротой и милосердным сердцем святого.
Именно такое впечатление создается у зрителя при взгляде на картину кисти Жака-Луи Давида [163] , вошедшую в историю как «Смерть Марата». Это описательное название закрепилось за ней позже. Сам же художник оставил нам в качестве названия лишь посвящение, лаконичное и прямое, в духе античности: «Марату – Давид».
163
Жак-Луи Давид (1748–1825) – французский живописец, наиболее яркий представитель неоклассицизма, в течение многих лет контролировавший художественную деятельность Франции, официальный художник Французской республики и Французской империи, депутат Национального конвента и активный деятель Французской революции. После второго отречения Наполеона в 1815 г. эмигрировал из Франции и переехал в Бельгию, где и умер 10 лет спустя.
Революционеры любили красивые жесты, совершали их сами и ценили их в других. Данное произведение живописи – образец такого жеста: Давид создал картину за три месяца и преподнес ее в дар Национальному конвенту [164] . Она заняла почетное место на стене главного законодательного органа революционной Франции (членом которого, к слову сказать, являлся и сам Давид) рядом с другой его картиной,
на которой был изображен еще один мученик Революции – Лепелетье де Сен-Фаржо.164
Национальный конвент – законодательный орган во Франции во времена Французской революции, состоявший из избранных на местах депутатов. Конвент собрался 21 сентября 1793 г. с целью разработать и учредить новую республиканскую конституцию, но в результате управлял страной посредством 21 комитета, состоявшего из его членов, вплоть до 26 октября 1795 г.
Жан-Поль Марат был одним из самых радикальных и, кстати, немолодых (к 1793 году ему исполнилось 50 лет) революционеров. Немытый, некрасивый, ворчливый, вечно хмурый и подчеркнуто бедный, он выделялся среди ухоженных и надушенных щеголей Робеспьера и Сен-Жюста, состоятельных гедонистов Дантона и Барера, сдержанных и задумчивых чиновников Вадье и Карно. Славу Марату принес его смелый и хлесткий листок «Друг народа» [165] , от которого он и получил прозвище, закрепившееся за ним настолько прочно, что стало его вторым именем – Друг народа. Он требовал от революционного правительства решительности в борьбе с врагами Республики и доходил до того, что считал, что убийство 20 тысяч французов, сопротивляющихся революционным преобразованиям, может решить все проблемы, стоящие перед молодым государством.
165
«Друг народа» – нерегулярная газета, издававшаяся в Париже революционным активистом Жаном-Полем Маратом с 12 сентября 1789 г. по 13 июля 1793 г., день его смерти. Газета имела большое влияние на мелкую буржуазию и рабочих Парижа.
Неудивительно, что именно Марат стал главной мишенью громкого политического убийства, совершенного молодой девушкой Шарлоттой Корде, экзальтированной и самоотверженной, ставшей игрушкой в руках ловких манипуляторов из оппозиционного лагеря жирондистов [166] .
Шарлотта Корде приехала в Париж, купила нож в столичной лавке и пришла к Марату домой под видом просительницы. Он принял ее, сидя в ванной, где, мучимый экземой [167] , часто получал облегчение, потому и оборудовал вокруг нее свое рабочее место. Шарлотта протянула ему свое прошение и, пока он читал, всадила нож в грудь Марата. Быстро, четко, хладнокровно, иными словами – так, как умеют только фанатики и профессиональные убийцы. Девушка не пыталась скрыться, со спокойной безучастностью сдалась властям, была осуждена на смерть и гильотинирована три дня спустя после своего преступления.
166
Жирондисты – одна из парламентских фракций времен Французской революции, отстаивающая республиканский строй и широкие демократические свободы. Вступили в политическую борьбу с фракцией якобинцев, к которой принадлежали Марат, Робеспьер, Сен-Жюст и Дантон, и проиграли эту борьбу. 31 октября 1793 г. 21 жирондистский лидер поднялся на эшафот по приговору Революционного трибунала.
167
Экзема – острое или хроническое незаразное заболевание кожи, характеризующееся воспалением, зудом, сыпью и сухостью кожного покрова.
Тогда-то депутаты Национального конвента и поручили главному художнику Французской республики и своему коллеге Жаку-Луи Давиду создать картину, которая увековечила бы для истории мученичество одного из них.
Перед Давидом стояла непростая задача: противопоставить убитого Друга народа, немолодого, некрасивого и больного – прекрасной, юной, героической девушке, пожертвовавшей собой из желания избавить мир от «чудовища», каким представляли Марата роялисты. Образ Шарлотты Корде просто идеально подходил для возведения ее на пьедестал святости. Чем, разумеется, не преминули воспользоваться роялисты, превратив ее чуть ли не во вторую Жанну д’Арк.
Художник прекрасно осознавал всю ответственность в конструировании столь значимого для революционной идеологии образа, каким стал убитый Марат. Понимал он и то, что создает не просто картину: он строит философию, воздвигает монумент служению Революции, пишет манифест революционера. И уж коли полемика со сторонниками Шарлотты Корде (иными словами – с врагами Революции) перешла из политики в пространство религии, художник вошел в это пространство с дерзостной уверенностью, свойственной революционерам. Юной убийце, возведенной роялистами в ранг святой мученицы, он противопоставляет Марата-Христа, чем окончательно выигрывает битву идеологий, потому что крыть его оппонентам нечем.