Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
========== Курить (Чикуса) ==========
О, и карманы промокли. Не покурить. Чертов дождь. Да и наплевать. Вытаскиваю из кармана толстовки пачку «Мальборо», кидаю на колченогую тумбочку у дивана. Табак раскис, похож на песок с линии прибоя. Романтика! Хах. Падаю на диван, в бедро впивается пружина. Выкинуть тебя на помойку, что ли? Заколебал. А спать тогда на чем?.. Риторический вопрос. Стаскиваю насквозь промокшую серую толстовку, черную футболку, отжимаю их, не вставая с дивана. Хочу курить. И выдыхать горячий дым к серому потолку. Не судьба.
Натягиваю футболку обратно, толстовку вешаю на спинку дивана. В этой части здания потолок не протекает, и даже окна забиты фанерой — можно переждать этот чёртов ливень. Хлынул на Намимори полчаса назад, застал меня в пригороде, промочил последнюю пачку сигарет. Гадство. Холодно. Потираю предплечья, понимаю, что не согреюсь. Осень в Намимори не самая жаркая, а ночи в Кокуё-ленд не самые безмятежные. Здесь нет отопления, а одеяла сгорели в последнем пожаре. Да почти всё
Хочу курить. А еще согреться. Только не получается. Потираю предплечья, пытаюсь разогнать мурашки. Толку ноль. Достаю из тумбочки бутылку виски, стакан, наливаю в него янтарной жидкости до половины, ставлю на покрытую щербинами деревяшку, она же — столешница моей кособокой тумбы. Темно, хоть глаз выколи, а в фанеру на окнах лупит дождь. Никого нет дома, свали уже. Распускаю волосы, потому как они чертовски длинные и не просохнут, пока собраны в «хвост», скидываю армейские берцы, единственное, что не промокло сегодня, и устраиваюсь на диване поудобнее. Ну, как «поудобнее» — чтоб не сильно пружина колола. Беру стакан, смотрю в полок. Нестерпимо хочу прикурить и сплюнуть на пол, избавляясь от горечи первой затяжки. Ты всегда говорил, что девушке такая привычка категорически противопоказана. Я смеялась и отвечала, что мне плевать на чьё-либо мнение, в том числе — очкарика, любящего игрушки йо-йо и, похоже, впавшего из-за них в детство. А ты почему-то не обижался. Просто заваливал меня работой и говорил, что я имею право продолжать плевать на пол, потому как я скорее парень в юбке, чем девушка. Только я никогда не носила юбки, откуда ты такое выкопал, Чикуса?
Смотрю в стакан, ухмыляюсь. Глупо. Всё равно не согреюсь. Только хуже сделаю: потом башка раскалываться будет. Снова усмехаюсь и залпом выпиваю янтарную жидкость, обжигающую горло, царапающую его, как наждак. Никогда не умела пить. А ты умел — никогда не пьянел. Даже когда вы с Кеном спорили «кто больше выпьет», ты всегда выигрывал и не страдал похмельем. Аж завидую, правда. Наливаю еще виски и снова выпиваю залпом. Желудок сводит рвотный позыв: я с утра ничего не ела. Да и наплевать, зато так можно быстрее опьянеть. Кашляю, пытаюсь отдышаться и снова захожусь в приступе кашля. Надоело. Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю. О, уже лучше. Третий стакан, и по телу разливается долгожданное тепло. Теперь я, наверное, не заболею, мигрень не в счет. Тошнит, голова начинает кружиться. О, пробрало. Четвертый стакан, мысли путаются. Как ты не пьянел? Ну как? И почему не научил? Да ты вообще ничему меня не научил, Чикуса! Какого чёрта тогда спас, привел в банду Кокуё, дал в тебя втрескаться, как полной дуре? О, истерика, что ли? Надо покурить, чтоб успокоиться. А, чёрт. Забыла. Дождь, я тебя вдвойне ненавижу: ты пытаешься заставить меня рыдать, да еще и сигареты промочил. Зараза.
Наливаю пятый стакан, ставлю на тумбу, смотрю в потолок. Дыхание обжигает воздух. Распластываюсь по дивану, считаю секунды. Раз, два… Слушай, Чикуса, мне вот интересно: ты же гений… был. Ты всегда всё просчитывал наперед, тогда почему не просчитал, что на Кокуё-ленд нападут? И почему в тот день Мукуро не было на базе? Где он шлялся с Хром и Франом, когда я, ты, Кен и ММ отбивались от этой толпы фанатиков с факелами? Инквизиторы чёртовы. Ненавижу. Хотя ненавидеть уже некого: шеф их всех убил… потом. Когда вернулся. Когда прорывался в горящий дом. Ой, блин, а вообще знаешь, тогда было хорошо — жарко. А сейчас всё время холодно. Еще выпить? Да нет, а то попрощаюсь с виски, а он дорогой. Хотя мне-то лесом, всё равно бутылку спёрла. Я же «мафия». Хах. Самоирония — это хорошо. Потому что я не такая, как ты, Чикуса, как ваши мафиозные дружки, как шеф, вещавший что-то о ненависти к мафии и пахавший на нее, как проклятый. Никогда не была такой. Я же беспризорница, и мораль у меня хромает на обе ноги. Хотя я уже не помню, почему эта самая «мораль» исчезла, и это хорошо. Нечего засорять голову лишними воспоминаниями.
Подтягиваю колени к груди и снова кашляю. Диван заунывно скрипит. О, еще одна плакальщица на мою голову. Да пошли вы, нытики. Слишком мне меня напоминаете. Беру стакан, верчу в руках, рассматриваю через грани стекла огонь виски. Желтый — тоже цвет огня. Значит, виски горит не только если его поджечь. И жжение в горле тому доказательство. Огонь вообще хорошая штука. Он согревает. И сжигает дотла. Ну, как в тот день. Помнишь, Чикуса, как мы дрались, помнишь, как ММ ранили, помнишь, как ты заставил меня оттащить ее в задние комнаты? А вы с Кеном, как бравые рыцари, остались на передовой, защищать дам. Скажи, по какой такой обдолбавшейся логике я, «парень в юбке», носивший джинсы, должна была оставаться с этой раненой
фанаткой ананасовой составляющей Кокуё? Почему ты приказал ее охранять и оказать помощь? И почему, когда тебя ранили, меня не было рядом? Потому что я идиотка и послушалась приказа своего сэмпая. Ненавижу тот факт, что ты был правой рукой шефа, Чикуса. Ненавижу шефа, который шлялся не пойми где. Ненавижу себя за то, что не помогла тебе. Всё ненавижу. И только тебя — не могу. Тебя и огонь, но это и так понятно. Тоже мне, уточнила! Хах.Башка кружится, желудок сводит, в ушах звенит. Зато не мерзну больше. Но и согреться не смогла: я с того дня вообще не могу этого сделать. Надо покурить… А табака нет. И твоей улыбки нет — нечему меня согреть. Ненавижу дождь: он плачет! Почему рыдать можно, а улыбаться — нет? Тупые правила! Чикуса, почему в жизни не работает закон равенства и переноса части уравнения? А ты еще говорил, что математика — основа основ! Да, блин, конечно! И где теперь твоя математика? Там же, где была, когда ты меня посылал этой… ММ рану перевязывать! А рана-то пустяковая была, она сама бы справилась. Я так спешила, так торопилась, а она что-то говорила про то, что вы сами справитесь, и нам надо просто дождаться шефа… Ненавижу ее за эти слова. И за то, что она отказалась сама зашивать рану. Потому что пока я ее зашила и перевязала, дом подожгли. А потом ты зашел в комнату, и я спросила: «А Кен?» — но ты только покачал головой. Он не вернулся. Только тело обуглившееся потом, после пожара, нашли. А ты опустил глаза и пошел ко мне. И на полу за тобой оставались темные капли. Как будто шел дождь. Теплый, грибной, с крупными каплями. Только почему-то красными. С тех пор я его ненавижу, Чикуса. Как и себя.
Чёрт, почему этот монотонный стук в окно так раздражает? Может, потому что он такой постоянный, что кажется, будто это не закончится никогда? Так ничего бесконечного в этом мире нет — чего я злюсь? Не знаю. Да и плевать. А ты дождь любил. Как и я когда-то. Помнишь, выходили на крышу, как только начинался ливень, особенно ночью, и ты вещал какую-то заумную ерунду про созвездия и математические законы, которые являются основой основ? Я мало что понимала: беспризорница, подобранная на улице мафиози, жившем в полуразвалившемся доме, не самый интеллектуальный собеседник. Зато мне нравилось вслушиваться в звуки твоего голоса и ловить блеск стекол очков, когда луна светила особенно ярко. Ну, скажем так: романтик во мне не сдохнет, наверно, даже в канун Армагеддона. Зато поспать он любит — например, когда я прикуриваю. Курить… Чёрт! Тупая зависимость!
А ты ни от чего не зависел. Разве что от шефа, но он «кто-то» а не «что-то», о, размялась в риторике. Как ты когда-то, по ночам, на крыше. Ты любил со мной говорить, потому что я всегда слушала, не перебивая, буквально с открытым ртом, правда, ни черта не понимая, но это были мелочи. Ты знал, что я не блещу интеллектом, и пытался поделиться своим. Не прокатило. Лучше б ты тогда не пытался заставить меня запомнить названия созвездий, а улыбался. Потому что у тебя красивая улыбка. Вот блин, я это сказала. Позор! Но она и правда красивая, а ты улыбнулся мне лишь однажды. Почему, Чикуса? Почему, чёрт тебя возьми? И почему меня это так бесит?!
Стакан летит в стену. Темные потеки украшают серый бетон. Острые осколки сыплются на грязный пол. И только потом, словно сквозь вату, в уши прорывается звон разбитого стекла. О как. Истеричка. Это был последний. Хах. Хватаю бутылку, делаю небольшой глоток, с громким стуком ставлю на тумбу и понимаю, что меня трясет. Опять холодно, голова раскалывается. Хочу увидеть тебя. Хочу согреться. Кажется, пора…
Усмехаюсь, смотрю на потолок, сплевываю на пол и открываю ящик тумбочки. Выуживаю небольшой целлофановый пакетик, достаю из него крошечный сверток. Дети, не мешайте кокаин и виски, это повредит вашему здоровью! Особенно если наркота новейшая, с непонятными добавками. Хах. К тому же она еще и дорогая, так что я работаю, где только могу. Хах, ты говорил, что все профессии нужны обществу. Я уборщица, посудомойка и еще фиг знает кто — даже на кладбище за небольшую плату дорожки подметаю по вечерам. И знаешь, ни фига общество не видит, что такие «профессии» ему «нужны». Философия пошла, надо поспешить… А то задумаюсь о бренности бытия, а оно мне надо? Разворачиваю сверток, ссыпаю белый порошок на картонку, лежавшую в пакете. Перемешиваю металлической пластиной, разделяю на две полосы, беру трубочку, прикладываю к носу. Вот сейчас мне будет…
Затяжка.
…совсем плохо. И оно того стоит, Чикуса. Вдыхаю вторую кокаиновую полосу, откашливаюсь, попутно потирая нос и глаза. Скручиваю пакет, пока не накрыло, прячу в ящик. А по телу уже ползет оцепенение. Звон в ушах стихает, сердце начинает вырываться из груди, кажется, что кровь сейчас закипит, а мир вокруг медленно, но верно затягивает серая пелена. Распластываюсь на диване. В бедро впивается пружина. Плевать. Вытягиваюсь во весь рост, ступни висят над полом, голова на подлокотнике, руки на груди. Дааа, то, что надо. Серый мир прорезают алые сполохи, слышу треск огня, где-то кричит ММ, зовет кого-то… Кто такой «Мукуро-сама»? Да плевать. В дверном проеме стоишь ты, Чикуса, а под ноги тебе продолжает литься красный дождь. Ты прижимаешь руку к животу, пошатываясь, подходишь ко мне и садишься рядом. Практически падаешь, но я не могу съязвить, что у тебя откровенно фиговая координация. Не сейчас. Потому что всё не так, как раньше, когда в Кокуё было весело.