Вернуться в Антарктиду

Этот город приютил ее и пожалел. Он стал ее спасением. Ей не следовало его бояться, а лишь бесконечно благодарить за то, что позволил жить, дал передышку, укрыл от бурь и страстей. Тяжелые будни, как ни странно, не плодили в ней негатива, Мила равнодушно встречала и настороженность, и упреки, и несправедливость. Это все было мелочью, ей ли не знать, что такое кромешный ад? Все страсти отныне таились только в ней самой, в ее воспоминаниях и ночных кошмарах.

И все же постепенно она отмирала. В ней просыпалось любопытство. Милка начала ненадолго выходить за ограду пансионата: в магазин, в книжную лавку, а то и на прогулку по набережной, знакомясь ближе с неизведанным пространством. Все было ей в диковинку: необычный говор, необычные лица, необычные орнаменты на плакатах и вывесках, дублирующихся на двух языках.

Прежде Милка никогда не бывала в Уфе и не мечтала в ней оказаться. Выбор на нее пал случайно. Она просто купила билеты на ближайшие рейсы. Специально брала на разные направления, чтобы запутать погоню, ведь без паспорта уехать невозможно, а у Дмитрия было много неожиданных знакомств, которые помогли бы ему вычислить, куда отправилась беглянка. Скорый поезд «Южный Урал» отходил первым, буквально через двадцать минут, и Мила подумала, что так Дима точно не успеет ее настигнуть.

Тем не менее, все эти минуты, показавшиеся ей бесконечными, она провела в жутком стрессе: бежала по переходам и платформам, шарахалась от встречных людей и прятала лицо от камер наблюдения, прикрываясь краешком шейного кокетливого платочка. Когда поезд тронулся, а Дима не пришел, она испытала такое неподдельное счастье, словно выиграла престижный конкурс. Ее даже не пугало, что едет она в никуда...

…Напротив закрытых ворот остановился черный внедорожник. Милка еще издали видела, как он заворачивал в их тупичок, но думала, что он направится к стоянке у супермаркета. Однако водитель пропустил съезд и вырулил прямо к пансионату. Хлопнула дверца, выпустив наружу элегантного мужчину лет тридцати-сорока.

Милка прижалась носом к стеклу, чувствуя, как ее сердце забилось быстрей. Любой незнакомец был потенциально опасен, потому что мог работать на Дмитрия, который ни за что не смирится с ее исчезновением.

На прибывшем было черное двубортное пальто и пестрый шарф, небрежно намотанный в несколько слоев поверх воротника, как это было модно носить в Москве среди представителей творческих профессий. При этом голова мужчины оставалась непокрытой, и редкие снежинки, кружась, опускались на светлые волосы. Они были прямые и по длине чуть больше, чем принято. Так могли бы выглядеть импресарио, частные психотерапевты и коллекционеры, на которых Мила насмотрелась в теткиной квартире в переулке Сивцев Вражек.

«Не военный, не из службы безопасности – эти вечно ходят с коротким бобиком», - с облегчением подумала Мила, хотя ассоциации с московскими реалиями ей очень не понравились.

И все же она решила, что это какой-то родственник, прибывший навестить престарелого родителя. Пансионат «Счастливая старость» был дорогим заведением, и клиенты у него были соответствующие.

Однако посетитель повел себя странно. Вместо того, чтобы поставить машину на сигнализацию и отправиться выполнять сыновий долг, каким его понимают богачи, сбагрившие на сиделок своих стариков, мужчина замер на тротуаре, внимательно оглядывая строения, полускрытые кирпичным забором. Особое внимание он уделил охранным системам, размещенным по периметру.

Нервным движением Милка вытерла о форменный халатик вспотевшие ладони. «Что-то не так…» - мелькнуло тревожное, но она продолжала наблюдать, готовая, впрочем, сорваться с места в любой момент. Возможно, светловолосый только присматривался к заведению, подыскивая подходящее?

Со своего наблюдательного пункта на третьем этаже ей было видно его лицо. К своему неудовольствию Мила должна была признать, что человек у ворот был красив. Природа наградила его той неброской, но мужественной красотой, что отличала на картинах древних викингов. Прямой нос с изящной горбинкой, гармоничные черты, высокий лоб и темные глаза под такими же русыми, как волосы, бровями, заставили замереть ее женское сердце, но не это смутило Милку. Вернее, не только это.

Совершенно безосновательно ей представилось, что этот мужчина не может быть черствым эгоистом – а именно такие, по ее мнению, помещали в дом престарелых ставших бесполезными отцов и матерей. Черствым эгоистам было недосуг ухаживать за кем-то, кроме себя. Они брезговали нанимать сиделку, чтобы не видеть ежедневно сморщенных лиц, постепенно теряющих достоинство под натиском старости и болезни. Им не нравился запах и вид вечно разобранной постели, пусть даже эта постель оставалась за запертыми дверьми отдельной спальни. Платежеспособный контингент пансионата был характерным и специфичным, и стоящий у ворот мужчина никак не вписывался в его прокрустово ложе, несмотря на элегантный прикид. В его манере себя держать проскальзывало нечто сдержанное и суровое, но в то же время ничто в нем не отталкивало и не внушало интуитивного презрения.

Милке казалось, что «викинг» не был нарциссом и прожигателем жизни, никогда не державшим в руках ничего тяжелей кредитной карточки. Но не был он и «акулой» бизнес-проектов - хотя бы потому, что у «акул» злые, полнящиеся брезгливостью лица. Они готовы слопать любого, а человек у ворот, скорей, протянет руку нуждающемуся, чем поспешит втоптать его в грязь. Во всяком случае, ей почему-то хотелось так про него думать.

Мужчина заметил ее в окне, и девушка отшатнулась, едва не сверзившись с подоконника. Его взгляд обжег, и хотя зрительный контакт длился одно мгновение, Милка успела задохнуться и задрожать всем телом.

Уцепившись рукой за стену, она встала на ватные ноги, боясь снова выглянуть на улицу.

Нет, незнакомец не походил на того, кто стал бы иметь дело с ее мужем, и с кем Дмитрий сам бы охотно имел дело. Между человеком внизу, умеющим носить яркие шарфы и не бояться мороза, и ее жестоким супругом, казалось, было мало общего, но Милка все равно переполошилась, буквально до обморока. Прошло несколько минут, пока она снова заставила себя приблизить нос к стеклу. К тому моменту черный внедорожник, развернувшись, уже отъезжал от пансионата. Мужчина к ним так и не зашел.

Глядя вслед огромной машине, Милка испытала одновременно и облегчение, и острое разочарование. Она не понимала себя. После насилия и унижений, которыми запомнилась ей семейная жизнь, ей представлялось, что больше никогда она не посмотрит ни на одного представителя противоположного пола без затаенного страха. Этот страх жил в ней и сейчас, но к нему примешивались и другие, совсем неожиданные чувства.

– Милка!

Раздавшийся из глубины коридора голос сиделки Тонечки заставил ее вздрогнуть. Сердце снова забилось в горле.

– Милка, ты где? В седьмые апартаменты срочно нужно новое постельное белье, мы там все заблевали!

– Да, я сейчас! – отозвалась Милка.

Бросив последний взгляд на улицу, она заспешила в кладовку. Работа не ждет, и если ее застанут за бездельем, ей не поздоровится.

Мила вовсе не хотела быть выгнанной за порог и остаться без крова, денег и такой, хотя бы и примитивной, защиты, как здешние кирпичные стены и наполовину отключенная охранная сигнализация. Она цеплялась за свое прибежище и будет за него цепляться, пока не ощутит себя готовой к очередным переменам.