Вероника из Тарлинга

Луна осыпала зыбким серебром их тела, и костры бросали вверх снопы яростных искр, пока дым разносил по долине ароматы особых трав, наполнявших чресла мужчин неутомимой силой, а женское лоно склонностью к принятию семени.

Конта ждал ответа, но, потрясенная живостью картин, роящихся в ее голове, Вероника прошептала бессвязно:

— Метель из огненных цветов…

— Что?

— Вокруг меня. И ты тоже охвачен ею. Она повсюду — сам посмотри!

— Тебе страшно?

— Разве ты тоже видишь?

— Я вижу тебя, я слышу тебя и мне довольно. Я желаю тебя, Вероника. Назови меня своим мужем и отведи в свою спальню. Мы завтра же объявим по всему городу, что герцог де Маликор нашел избранницу. Конечно, мы сходим в храм и там принесем свои клятвы, но брак заключим в столице. Гальбо сам хочет нас благословить.

— Король? — ахнула она, широко раскрывая глаза.

Мысли путались, потому что Конта привлек ее к себе и осыпал поцелуями изгиб шеи, отодвинув тонкий платочек, слизывал капельки пота с тонкой ключицы. Осторожно коснулся щеки и губ, смешав ее горячее дыхание со своим.

— Говори, Вероника. Я не буду принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь.

Теперь ее глаза были полны слез. Сердце разрывалось от желания стать ему ближе, но сомнение вдруг налетело подобно порыву холодного ветра, заставив трепетать в сильных руках герцога.

— Может, тебе все равно и просто нужна женщина для постели — после застолья и общества привлекательных дам ты пришел сюда именно за этим? Тобой движет простое мужское желание? Я готова отдать все, что у меня есть, так немного… и не буду жалеть. Но если утром ты станешь другим, как тогда, в доме барона, и начнешь говорить со мной равнодушно… Я умру! Неважно, став твоей женой или нет. Я умру, если буду знать, что нужна тебе только для утоления похоти и любая может меня заменить.

Он взял ее лицо в ладони повернул так, чтобы видеть лучше в неясных отблесках пламени.

— Ни одна женщина не заменит тебя в моем сердце. Сейчас я это понимаю и готов признать, что поступаю скверно, подталкивая тебя к тому, на что ты пока не готова. Я буду ждать, сколько нужно. До церемонии в столице, если ты хочешь. Наваждение… твои глаза… губы… твой голос и вино в моей крови заставили меня быть почти грубым. Ты заслуживаешь иного, Вероника. Теперь я понимаю.

Внезапно он выпустил ее из объятий, схватившись за левую часть груди, и сморщившись от боли.

— Постой! Меня будто царапнула сталь, странно… здесь только твой медальон.

Конта вытащил из кармашка подарок Вероники и поднес к очагу, желая рассмотреть. Но тут же издал новый возглас изумления.

— Да он раскололся! Не понимаю, как такое могло случится!

Вероника бережно взяла с раскрытой ладони герцога знакомую вещицу. И впрямь, от самого крепления цепочки до основания пробегала широкая трещина с неровными краями.

— Чудеса! Я хранила его столько лет. Будет жаль, если хрусталь искрошится и птичка останется без защиты.

— Мы найдем снегирю другое гнездышко. Ему будет лучше на бархатном ложе, чем в холодном камне.

— Отчего же случился изъян? — огорчилась Вероника, искренне сожалея.

А Конта глубоко вздохнул, накрывая своей ладонью ее руку с медальоном.

— Во всем виновата "огненная метель". Наверно, я слишком крепко прижал тебя к себе, так крепко, что ледяные оковы не выдержали и почти распались. Еще несколько столь же горячих объятий и не удивлюсь, что даже сам снегирь оживет. Тебе же обещано чудо! Феи никогда не бросают слов на ветер. Хотя всегда могут оправдаться, что их неправильно поняли. Вот же проказницы!

— Фея? Ты хочешь сказать, что та старая гостья была настоящей феей?

— Думаю, так и есть.

— И она оставила для тебя медальон. Значит, вы с ней тоже встречались.

— Когда-нибудь я тебе расскажу.

— Да-да, мы еще не договорили о твоем прошлом! Хотя, пожалуй, я не захочу слышать о женщине, которую ты прежде любил.

— Нет, я скажу, иначе ты все равно будешь думать и даже придумывать лишнее. Но теперь мне легко вспоминать. Леди Аглее сказали, что Кайро превратил меня в калеку, изуродовал лицо. А я так хотел ее видеть, что по возвращении в Гальсбург первым делом явился к ней в дом. Я сильно хромал, у меня была сломана левая рука и пара ребер. Кровоточили отметины вот здесь — не стал их скрывать. Я спешил дать знать леди, что жив. А потом увидел в ее глазах ужас и отвращение. Она стала белее снега и упала на руки слуги. Я сбежал из столицы, желая найти смерть в бою, а потом передумал. Зачем умирать, когда стране нужны воины, способные биться за нее. Я был молод и силы быстро вернулись.

Ну, что ты, Вероника, не плачь… Это было так давно, что уже и шрамов почти не видно. Я напрасно тебя огорчил. Теперь расскажи мне свои секреты. Я настаиваю. И чтобы ты не сбежала, буду держать тебя на руках. Ведь мы помолвлены и могли стать мужем и женой, стоило тебе сказать несколько заветных слов.

Но должен признать, ты была права, а я вел себя, как мальчишка. И даже медальон феи осудил мою несдержанность, словно острым лезвием коснувшись груди. Действительно, колдовство…

Он усадил Веронику на свои колени и ласково прижал к себе. Пару мгновений она опасалась, что старенькое сиденье не выдержит их вдвоем, но потом решила, что в случае падения она-то окажется сверху, а настоящим мужчинам положено иметь крепкий зад, поэтому герцог не может сильно пострадать.

Стоит ли ему признаваться во всех своих пороках? И так ли они страшны на самом деле. А что, если он засмеется… или напротив, сурово осудит ее. В таком случае, нужно начать с самого простого.

— Еще девчонкой я отвлекала Рауля, чтобы знакомые пареньки с улицы Кожевников пролезли за стену замка. Я знала, что приятели набьют животы яблоками и сливами, спугнут мирных птиц в саду, но мне потом нравилось слушать их страшные рассказы о призраках, живущих в развалинах.

А когда я стала старше, сама забралась на дерево, чтобы по толстой ветке доползти до разбитого окна башни. Мне отчаянно хотелось попасть внутрь и лично все осмотреть. Помню, я оказалась в темном коридоре, который привел в просторный сводчатый зал, наверно, то была ваша трапезная. В ней находился огромный камин, запыленный, покрытый копотью.

На стене над ним висело оружие и доспехи, но сейчас отчетливо помню только шлем рядом с гербом Снегирей. А рядом старая волчья шкура и голова оленя с ветвистыми рогами… Ах, как у меня замирало сердце!

— Помню, — кивнул Конта, — в главном зале меня с детских лет поражала люстра, куда на праздники вставляли более пятидесяти свечей. Она сияло, словно солнце. А ты заметила роспись на потолке?

— Краски поблекли, но могу представить, как хороша была картина при свете огней. Люстра и сейчас там, только висит на трех цепях, остальные оборваны. Почему ты не хочешь навестить замок?

— Я уже был в часовне и поклонился праху родных, — уклончиво ответил Конта, сузив глаза. — Дом стал мне чужим. И тебе нельзя появляться там, Вероника. Но продолжай, я еще не услышал о твоих самых тяжких преступлениях.

— Боюсь, мне все труднее в них сознаваться. Когда я покидала замок через то же окно, иссохшаяся ветка неожиданно обломилась, и я свалилась прямо под ноги Раулю. Ох, как он бранился! Дошло до самого Бургомистра. Меня вызвали в ратушу и пригрозили строгим наказанием, но, кажется, глава Тарлинга лишь хотел утешить старого солдата. Как только Рауль ушел, опираясь на свою клюку, Бургомистр добродушно заговорил со мной и даже угостил сладостями. А у меня платье было испачкано травой и земля в волосах. Я сгорала от стыда и хотела только сбежать. И мне здорово попало от матушки. Рауль на всю улицу растрезвонил, что я веду себя неподобающим образом для девицы.