Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция
Шрифт:
Это был фурор. Мэри Кэтрин получала массу удовольствия. Она не разобрала практически ни единого слова из папиной речи. Дети из всех ветвей ее расширенной семьи смотрели на нее как на богиню, ролевую модель и почетную старшую сестру. Она обладала особым статусом большой девочки, которая умеет водить машину, целоваться и не боится бросать и ловить футбольный мяч. В итоге к ней выстроилась очередь хорошо одетых маленьких детей, которые желали выразить ей свое почтение, восхититься платьем, продемонстрировать свои сокровища, вручить подарки, завязать шнурки, показать редкие бейсбольные карточки и спросить, где их мама.
В итоге она понятия не имела, что вообще происходит, пока вдруг все вокруг — фанаты, обитатели подиума, просто все — внезапно не вскочили на ноги и не разразились
Казалось, что он в тысяче миль от нее. Не человеческое существо, а электронная фикция, сотворенная компьютерами в медиалаборатории. Рональд Рейган был актером. Уильям Э. Коззано временами казался спецэффектом.
Затем воздух немного очистился, а он остался стоять, пропуская звуковые волны над головой, потом повернулся к ней — его глаза метались от лица к лицу, в дыму, между фальшфейеров и шариков, пока не нашли ее, поймали ее взгляд — и улыбнулся ей и только ей одной.
Она улыбнулась в ответ. Она знала, чтоб оба они сейчас думают о маме.
Она понятия не имела, что ей сейчас следовало делать и что, собственно, происходит. Однако ей хотелось быть рядом с отцом, и потому прошла по подиуму и поднялась по лесенке на трибуну. Он обнял ее за талию, едва она ступила на верхнюю ступеньку, и прижал к себе. Уровень шума вырос еще на несколько децибел, если это было вообще возможно, и она сделала то, что полагалось: стала смотреть не на отца, а на толпу, прямо в батарею объективов, и махать рукой. Она чувствовала ужас и одиночество, но присутствие отца давало надежду, что она сумеет все это пережить. Как же хорошо, что он вернулся.
Огромный баннер развернули над верхним рядом трибун: «КОЗЗАНО В ПРЕЗИДЕНТЫ». Эти слова Мэри Кэтрин встречала не раз и не два, но увидев их напечатанными десятифутовым буквами здесь, над трибунами школьного стадиона, она поняла, что все взаправду. И еще она сообразила наконец, отчего весь этот бедлам: отец сделал это. Он возвестил о своем выдвижении. Он вступил в президентскую кампанию.
Остаток дня она была совершенно не властна над собой. Это было все равно, что угодить в самый эпицентр бунта — совершенно безвредного бунта. Это было как самая большая, шумная, пьяная свадьба всех времен, возведенная в десятую степень; и вместо одного фотографа, отдающего указания, что кому делать, тут их была целая армия. Мэри Кэтрин столько раз ослепили вспышкой, что она начала видеть вещи, которых на самом деле не было — как будто фотовспышка была воротами в тайное измерение. Политическое действо превратилась в потный фестиваль обнимашек, поцелуев и рукопожатий на открытом воздухе, постепенно перемещающийся через город в парк Тасколы, в котором половина свиней Среднего Запада вращалась на вертелах в гигантских коптящих мобильных жаровнях. Туалеты из зеленого пластика выстроились вдоль границы парка, как церемониальная стража на коронации. Столы для пикника общей длиной в милю были покрыты красно-бело-синими скатертями и уставлены лимонадом, ледяным чаем, пуншем, водой, кофе и пивом.
Мэри Кэтрин шаг за шагом прокладывала путь сквозь все это столпотворение, останавливаясь примерно через каждый ярд, чтобы кого-нибудь поприветствовать. После первой тысячи приветствий она совершенно лишилась способности запоминать лица. Некоторое время она беседовала с приятной женщиной; Мэри Кэтрин считала эту женщину своей старой учительницей из воскресной школы, пока не сообразила, что болтает с женой судьи Верховного суда. Она поприветствовала Алтею Кувер, внучку Дуэйна Кувера и свою соученицу по колледжу.
Она постоянно сталкивалась с людьми, которых узнавала, но при этом, как ни странно, встречала впервые в жизни. Это были кинозвезды, профессиональные спортсмены, сенаторы и музыканты. Она знала их в лицо так же хорошо, как собственных дядюшек и тетушек, и поэтому ей не казалось странным, что все они разгуливают тут по ее Тасколе.В какой-то момент она наткнулась на Ки Огла, и ей хватило присутствия духа сообщить ему, что им следует поговорить, как только представится возможность. Прямо сейчас возможность явно отсутствовала, ибо произносил речь перед двумя группами чирлидеров — из Тасколы и Рантула, которые успели принять душ и навести марафет. Он признал свою полную неспособность выбрать лучшую группу и пообещал обеспечить униформой обе. В итоге только час спустя он разыскал Мэри Кэтрин на периферии празднества.
Она стояла на домашней плите софтбольного ромба, повесив блейзер на гвоздь, торчащий из деревянной отбойной стенки. В руках у нее была алюминиевая бита, которой он отбивала мячи полудюжины подростков, разместившихся на внешнем и внутреннем поле — игра называлась «Пять сотен». В знак почтения к ее высокому рождению, ловкости и снайперской меткости они титуловали ее «Бэттером всех времен и народов». Она отбивала мячи. Они ловили их, считая свои очки, и снова швыряли в нее. Контролируя траекторию каждого, она ухитрялась поддерживать очень плотный счет. Через некоторое время рядом возникла японская съемочная группа, которая принялась снимать происходящее. Она не возражала.
— Замечаю некоторую предвзятость, — протянул кто-то, когда она отбила низкий мяч в сторону малыша, только что вступившего в игру.
Она повернулась кругом. Это был Огл, глядящий на ее через щель в стенке.
— Как давно вы здесь? — спросила она.
— Пару минут. Я хотел подойти сразу, но это испортило бы визуальный ряд, — сказал он, кивая на японцев. Она не смогла разобрать, говорит он серьезно или насмехается над собой.
— Свой визуальный ряд они уже получили, — сказала она. — Может, вам стоит подойти, пока я не пропустила мяч и не испортила этот ряд.
— Ладно, ребята! — крикнул Огл, появляясь из-за стенки. — Теперь у вас есть еще и кэтчер всех времен и народов! Первый, кто засандалит мне по голове, получит двести очков!
С поля взлетел мяч, нацеленный точнехонько ему в голову.
Огл притворился, что не замечает его, а затем вскинул руки и поймал его в паре дюймов от лица.
— Ух ты! — воскликнул он с испуганным видом и пораженно затряс головой. Дети возопили.
Огл мягко перебросил мяч Мэри Кэтрин. Она поймала его одной рукой и повернулась лицом к полю. Дети прыгали и хлопали перчатками. Маленький Питер Доменичи как раз пересекал поле, поэтому она подбросила мяч в воздух и легким ударом отправила его в сторону малыша. Ему не надо было и напрягаться, чтобы поймать мяч, но он все равно его упустил.
— Нам надо обсудить пару вещей, — сказала она.
— Я весь внимание, — сказал Огл, насмешливо оттопыривая уши.
Уши у него действительно были весьма обширные. Мяч, с силой пущенный Питером, летел ему прямо в правый висок; в последнее мгновение он отпустил ухо и извлек мяч из воздуха. Поле издало стон разочарования.
— Все, что происходит, настолько масштабно, что я не знаю, откуда начать, — сказала она. — У меня столько вопросов.
— Вы ни при каких условиях не сможете понять все, — сказал Огл, перебрасывая ей мяч. — Это моя работа. Поэтому просто расскажите о главных своих сомнениях.
Мэри Кэтрин отбила сложный низкий мяч в сторону одного из своих таскольских кузенов.
— Чьей идеей была пробежка от вертолета к подиуму?
Огл прищурился на нее, раздумывая.
— Мне уже трудно вспомнить, кто первый ее предложил. Но ваш отец с радостью ее подхватил. И я не пытался его отговорить.
— Вы думаете, это было разумно, учитывая его состояние?
— Ну, он ведь пробегает три мили в день.
— Да, но в костюме, под давлением стресса, перед всеми этими камерами — что, если бы возникли проблемы? Даже у здоровых людей вроде Буша и Картера бывали проблемы во время пробежек.