Весь Нил Стивенсон в одном томе. Компиляция

Тристан, по-прежнему прилипнув взглядом к лицу Эржебет (и ее формам, я уверена), выпустил меня, так что я смогла расстегнуть комбинезон. Однако даже в нормальной одежде я ощущала себя колодой, пока мы все находились под очарованием этого элегантного существа. Нет, очарование — неправильное слово. Оно наводит на мысль о златокудрой сказочной принцессе. Эржебет была не такая. В ней чувствовалась угрожающая сила: не демонстративная агрессия школьной альфа-самки, а нечто природное, непринужденное. И она явно получала удовольствие от того, как нас всех поразило ее преображение.

— Ощущения были очень приятные, — безапелляционно продолжала она, обращаясь к Тристану. — Так что не смейте никогда больше говорить, что мне полезно, а что — нет.

— Ясно, — почти смиренно ответил он. Его взгляд, как намагниченный, все время устремлялся на ее

сиськи груди

бюст; потом он с заметным усилием вновь переводил их на ее лицо.

Последовала долгая пауза, пока мы осознавали происходящее, а Эржебет купалась в нашем общем внимании. Несколько голосов тихо произнесли: «Вау!» или нечто настолько же вразумительное. Нас больше ошеломил сам факт преображения, нежели его результат (хоть я и не в силах передать, насколько этот результат был впечатляющий), но в любом случае мы онемели — к ее нескрываемому удовольствию.

Наконец Тристан взял себя в руки.

— Итак, — начал он и негромко кашлянул, — значит, все хорошо. Как вы это сделали?

— Колдовство было большое. Сложное, — беспечно отвечала Эржебет. — Но я репетировала его в голове сто шестьдесят лет, шлифовала то, что придумала еще в Будапеште. Я хотела убедиться, что меня устраивает работа ОДЕКа. — Она улыбнулась и качнула бедрами, так что подол коктейльного платья волной колыхнулся у колен. — И — да, мне никогда не колдовалось так легко, как в этом ОДЕКе. Мне очень понравилось. Что наколдовать теперь?

— Какие виды магии вы обычно практиковали? — спросил Тристан. Не отрывая глаз от ее лица, он указал на столик, где стоял «Макбук эйр». — Стоукс.

Я послушно взяла ноутбук, села, открыла программу-диктофон и нажала «запись»; в качестве бэкапа я решила печатать их беседу и замерла, держа пальцы на клавиатуре.

Эржебет посерьезнела, но даже так она была гипнотически прекрасна.

— Я была молода, магия угасала, а время было очень бурное. Моя матушка состояла на службе у Лайоша Кошута, и если вы хоть что-нибудь знаете о нашей истории, то понимаете, что колдовство ее редко оказывалось действенным. Я помогала ей, когда она просила.

По-прежнему глядя на Эржебет, Тристан сделал мне знак.

— У Лайоша Кошута, — повторила я, печатая.

— Через «о», — сказала она мне.

— Через «о», знаю, — ответила я.

Ее волшебные темные глаза вновь обратились к Тристану.

— Мне нравится, что Мелисанда образованная, — одобрила Эржебет, словно это его личная заслуга, и продолжила: — Когда революция потерпела крах, после бегства Кошута в сорок девятом, аристократы стали приглашать меня и мою матушку показывать им глупые салонные фокусы. Мы меняли кому-нибудь цвет волос или заставляли кого-нибудь выбалтывать глупые детские тайны. Унизительное занятие, я его ненавидела, однако матушка очень тревожилась из-за угасания наших сил и боялась утратить покровительство этих ужасных людей. Она так лебезила перед ними, что я, дабы не видеть ее позора, уехала за границу.

— Куда? — спросил Тристан.

— Я хотела последовать за Кошутом, но его жена этому воспротивилась, и я на время отправилась в Швейцарию — учиться у одной могущественной ведьмы. Она стремилась передать младшим различные формы колдовства, в том числе уже невостребованные в ту эпоху, поскольку мир, видя упадок наших сил, обращался к нам все реже и реже. Задним числом ее усилия представляются несколько романтичными, как если бы сегодня учили определять долготу с помощью хронометра. Мало что из усвоенного пригодилось мне в дальнейшем, однако я по-прежнему благодарна ей за науку, хотя со временем оставила ее и вернулась к родителям в Будапешт.

— Так вы можете превратить кого-нибудь в тритона? — спросил Тристан, переходя к делу.

— Могу, конечно, — ответила она. — Что за глупый вопрос!

— А обратно превратить сможете? — быстро вставила я.

— Если захочу, — беспечно заметила Эржебет. Затем с легким вызовом глянула на Тристана. — Хотите меня проверить?

Он на мгновение задумался, оценивая ее на самых разных уровнях.

— Давайте начнем с неодушевленных предметов, — сказал он наконец. — Полагаю, это возможно? В смысле, можете вы… преображать неодушевленные предметы?

— Скажите, что вам нужно, — произнесла она, раздвигая губы — почти расплываясь — в чарующей улыбке.

Теперь они улыбались друг другу, словно лучшие друзья. Тристан взволнованно закусил нижнюю губу, что придало ему очаровательно глупый вид.

Потом он сцепил руки перед собой и даже чуть напружинил колени в полуприседе, словно тренер, просчитывающий план игры. Впервые я заметила — мимолетно — что у него ладный зад.

— На сегодня ограничимся несколькими шагами на самом базовом уровне. Стоукс будет записывать. Миз Стоукс будет записывать, — быстро поправился он, предвосхищая ее недовольство.

— Жаль, те глупые аристократы уже умерли, — с жаром произнесла Эржебет. — Как бы я им могла сейчас отомстить!

— Забудьте про них, — сказал Тристан, — у вас без того дел будет предостаточно.

До конца вечера он давал Эржебет простые задания, а мы смотрели и

офигевали

дивились. Не в моих силах передать наэлектризованную атмосферу, царившую в угрюмом офисном здании, наше изумление при виде того, как невероятное становилось очевидным. Хотя она начала с совершеннейших мелочей, сам факт, что у нас на глазах творится магия, поражал воображение. Приведу только один пример, а затем перейду к дальнейшим событиям, поскольку я все еще не привыкла писать пером и это оказалось труднее, нежели я думала вначале, — а мое время на исходе.

Сперва Тристан поставил в ОДЕК галлон белой краски и попросил Эржебет превратить ее в черную, что та и сделала, а после того как Максы взяли немного краски на анализ, вернула ей белый цвет (эту краску тоже взяли на анализ). Выяснилось, что Эржебет может придать краске любой цвет, например, точно в тон предмета, помещенного с нею в ОДЕК. (Ей не удавалось воспроизвести результат, если краска или предмет находились вне ОДЕКа — и ее, и Тристана это доводило до исступления). Затем он поручил ей сгибать металлические стержни в идеальные кольца, раскалывать камни, разбивать и восстанавливать стекло. К тому времени мы убедились, что никто, находящийся с ней в ОДЕКе, не может (по определению, вообще-то) сохранять ментальную когерентность, так что Эржебет теперь колдовала в одиночку. Ее действия внутри ОДЕКа оставались для нас полнейшей загадкой.

На каждое волшебство требовалось от пяти до двадцати минут. Поначалу успех взбодрил Эржебет, но после первого десятка экспериментов она начала выказывать признаки усталости. Тристан предпочел их не замечать и попытался выйти на новый уровень: попросил ее материализовать что-нибудь из ничего.

— Не бывает никакого «ничего». Даже в том, что вы называете вакуумом. Но сейчас я устала, — сказала она, облокотясь на панель управления. — Материализация — сложное вызывание и требует множества расчетов. И мне надоело колдовать по вашей указке, мистер Тристан Лионс. Может быть, завтра.