Винни Ковальский - гнус частного сыска

По её лицу потекли слёзы, размазывая румяна.

– Но ведь дьякон, Мак-Лири, опознал его как Джеффри Гринфильда, - растерянно напомнил Мэлоун. Ковальский отпустил немного пришедшую в себя девушку и оправил свой канареечный галстук.

– Это вы у него спросите, почему. Думаю, вам пора арестовать Мак-Лири.

– А где в таком случае настоящий патер?

– Настоящий патер, - усмехнулся Ковальский, - скорее всего, в этот момент продаёт кому-нибудь англосаксонскую чашу. Не падайте духом, мон шер, кое-какие зацепки у нас есть. Нам нужен антиквар, к которому приходил коротко стриженный молодой человек лет двадцати семи и предлагал чашу донорманнской эпохи.

– Почему коротко стриженный?

– Потому что, поменявшись одеждой с Крэмпом, он должен был сам замаскировать тонзуру, а самый простой способ это сделать - остричься под машинку.

– Поменявшись одеждой с Крэмпом...
– как попугай, повторил Мэлоун.
– Ну и ну! Значит, он ушёл в одежде Крэмпа. Его-то вещи все были в доме... Ладно, придётся заняться лондонскими антикварами.

7.

Слуга-араб с наглой рожей, к виду которой Раймонд Фримен уже притерпелся, без единого слова пропустил его в квартиру. Епископ вошёл в гостиную, полную сигарного дыма. Ковальский приподнялся ему навстречу с оттоманки.

– Salvete, ваше преосвященство, - он церемонно указал на кресло.
– Садитесь. У меня есть для вас две новости - хорошая и плохая.

Обливаясь потом от жары и волнения, епископ уселся и сложил руки на коленях. Ковальский оглянулся через плечо на дверной проём.

– Сказать Али, чтобы он принёс вам выпить?

– Не надо, - поспешно сказал Фримен, крутя на пальце перстень.
– Что у вас за новости?

– Хорошая новость состоит в том, что отца Гринфильда никто не убивал. Он жив и прекрасно себя чувствует.

– Как?!

Лицо епископа побелело, став такого же цвета, как напудренный лоб Ковальского. Он схватился за подлокотник кресла.

– Вы бы лучше расстегнули ворот, - прагматично посоветовал сыщик, - так и в обморок упасть недолго.

– Джеффри жив, - проговорил Фримен, стянув с головы лиловую шапочку и утирая ею пот.
– Не могу поверить этому счастью.

– Верить не обязательно, - Ковальский вытянулся на оттоманке.
– Плохая новость состоит в том, что жить ему всё равно осталось не больше месяца.

Епископ закусил шапочку зубами. Его взгляд, обращённый к Ковальскому, сделался совершенно безумным.

– Вы не ослышались, - отвечая на его немой вопрос, сказал Ковальский.
– Отца Гринфильда повесят за убийство рабочего Мэтью Крэмпа, которого он задушил, остриг маникюрными ножницами и выдал за собственный труп.

– Боже праведный!
– вырвалось у Фримена. Его голова со светским пробором в красивых сединах поникла; он уставился на пряжки собственных туфель.

– Не этого я ждал, когда начал частное расследование.

– Я не подписываю перед клиентами обязательства, что результаты расследования окажутся приятными, - сказал Ковальский. Терзая в руках шапочку, Фримен взглянул на сыщика.

– Сколько с меня?

– Много ждать от служителя Петра не приходится, - Ковальский протянул епископу авторучку с позолоченным пером, - в этой-то стране. Семь фунтов, и мы в расчёте.

Как во сне, епископ выписал чек. Не в силах больше ни о чём говорить и даже думать, он попрощался с Ковальским и покинул квартиру.

Поляк стоял под дверью в передней, вслушиваясь в затихающие шаги Фримена на лестнице. Когда звук перестал быть различимым, он подошёл к спальне, приоткрыл дверь на дюйм и тихо сказал:

– Мой гость ушёл. Вы можете выйти.

Вернувшись в гостиную, Ковальский занял своё привычное место на оттоманке. Вслед за ним туда осторожной поступью вошёл стройный молодой человек в серой рубашке с закатанными рукавами и грязных молескиновых брюках. Его тёмные волосы, отраставшие после стрижки плохой машинкой, походили на затоптанный газон. Этот маскарад беглого каторжника не вязался с его лицом - тонким, одухотворённым лицом Джеффри Гринфильда.

– Присядьте, - пригласил Ковальский, но Гринфильд замешкался.

– Я испачкаю вам тут.

– Товар у вас?

– Разумеется.

Сняв с плеча брезентовую сумку, в каких рабочие носят инструменты, он извлёк оттуда предмет, обёрнутый в несколько слоёв бумаги. Бумага была сорвана, и на столике перед Ковальским очутился небольшой золотой потир. Он выглядел скромно в сравнении с роскошной церковной утварью эпохи барокко, но знаток сразу мог понять его ценность, усиленную тем, что почти всё средневековое золото в Англии ушло в переплавку при Оливере Кромвеле и уцелело очень немного. "Шестой век, самое позднее седьмой", - определил Ковальский.

– Во сколько вы его оцениваете?
– нетерпеливо спросил Гринфильд. Ковальский приложил палец к губам, встал с оттоманки и закрыл дверь гостиной.

– Вы слишком громко разговариваете, дражайший.

Мокрый от пота Гринфильд расстегнул две пуговицы на рубашке. Нервы у него явно пошаливали.

– Что вы за него дадите?
– полушёпотом повторил он. Ковальский смотрел на него ясными синими глазами Снежной королевы.

– Виселицу, душенька.

– Неудачный юмор, сэр, - позеленев, проговорил бывший священник. Улыбка сошла с лица Ковальского.

– Конечно, неудачный! Куда уж мне сравниться с вами! Это было остроумно - выстричь Крэмпу тонзуру маникюрными ножницами, чтобы его приняли за вас. На беду, у Крэмпа был тот же рост и цвет волос. Вы умно выбрали способ убийства, догадавшись, что от удушения черты лица исказятся, а жаркая погода довершит остальное. Должно быть, вы нашли предлог заставить Крэмпа порыться в секретере, чтобы он оставил на нём свои отпечатки пальцев, и как раз в этот момент накинули ему на шею петлю. Просто поразительно, как эта импровизация была продумана вами в течение каких-то полутора-двух часов, пока вы выясняли отношения с Крэмпом из-за чаши. Вы даже инсценировали взлом, а, чтобы окончательно всё запутать, оставили часть денег в ящике. Вот только с ножницами вы поступили глупо. Было бы лучше забрать их с собой и выбросить на свалку. Что делать, даже изобретательные преступники делают глупости.

У Гринфильда подкосились ноги, и он оперся о спинку дивана.

– Вы полицейский?
– хрипло спросил он. Ковальский обмахивался китайским веером с павлинами.

– Разве я похож на полицейского?

– Тогда откуда вы всё знаете? Ах, вот оно что, - Гринфильда словно озарило пониманием.
– Вы этот... частный детектив? Как в рассказах Честертона?

– Странно же повлиял на вас Честертон.

– Вы не можете сдать меня полиции, - дрожащим голосом сказал Гринфильд.
– Я готов скинуть цену на чашу.