Вкус жизни

«Лена какая-то скованная, никак не освоится. Ее нельзя упрекнуть в непорядочности или безразличии, но могла бы и одернуть, вразумить свою близкую подругу, чтобы та не ставила в неловкое положение девчонок. Только она умела ладить с Инной, и лишь она могла удерживать ее от всплесков отрицательных эмоций. Пора бы Лене перестать контролировать свое поведение. У нее как будто есть третий глаз, которым она все время отслеживает себя со стороны», – слегка досадуя, думает Кира.

– Не заводись, Аня, юмора не понимаешь. Не Инна, Шукшин так сказал, – чуть поколебавшись, встала на защиту Инны Жанна.

Она так тихо проговорила эти слова, что Лена еле их уловила.

– Девочки, давайте без панегирических переборов. Умничание недостойно мудрого человека. А тебе, Инна, стоит следить за каждым своим словом. Не досаждай людям, – просительно сказала Эмма.

– Прими мои извинения, – непредсказуемо отреагировала Инна, неожиданно быстро усмирив в себе несносного чертенка. И чтобы скрыть смущение, рассмеялась так, словно не о ней шла речь, а о ком-то здесь неприсутствующем. И только Кира заметила, что Инна не может отвести взгляда от будто бы гипнотизирующих ее пальцев Лены, выстукивающих ритмичную мелодию.

«Чувство вины наконец-то подтолкнуло ее к пониманию», – обрадовалась Жанна.

Тишину опять нарушило монотонное Анино стенание.

– Моя нынешняя жизнь – симфония моральных страданий. Бог весть почему я столкнулась с множеством неразрешимых проблем. Волею судеб… Одна мысль владеет мною неотступно: я не заслужила их. Не оправлюсь от одного шока, а тут другой. Я ощущаю жизнь как ловушку и подчас не могу совладать со своими эмоциями. К какому спасительному методу мне прибегнуть?

– Хочется на баррикады? – хмыкнула Инна.

– На данный момент меня особенно тревожит проблема роста коммунальных услуг по сравнению с ростом пенсии… Что за напасть! Квартплата – брешь в любом семейном бюджете, не залатаешь… Утюжат нас… Не греют душу обещания – они очень туманные, непонятные. Одни намерения, а где действия?

Я чувствую себя серенькой уточкой, выброшенной на лед. Когда нет денег, думаешь не головой, а желудком, – опять запричитала Аня тихим голосом, беспомощно разводя руками. – Раньше государство стояло на страже интересов трудящихся, а теперь ЖКХ никому не подчиняется, управы на них нет. Что хотят, то и воротят. Некому за нас заступиться.

Преимущество частной собственности налицо. Теперь каждому человеку приходится бороться в одиночку, самостоятельно изучать законы, чтобы чиновники не отфутболивали по каждому пустяку людей, бегающих по инстанциям хотя бы для того, чтобы добиться горячей воды в своей квартире. Адвокаты вызываются помочь, добросовестно предлагая платные услуги. Мы отряжаем выборных. Одни из них воюют, применяя кто околонаучную, кто народную лексику, ссорятся, другие униженно улыбаются, напрасно пытаясь вызвать на лицах чиновников хотя бы намек на ответную улыбку, разряжающую накаленную обстановку. И тем, и другим отказывают потому, что, насколько я могу судить по собственным наблюдениям, в законах существует много маленьких различий, тонкостей и лазеек, не вполне доступных пониманию обывателя. Мужество сразу оставляет представителей, и они с вздохами, стесняясь своего проигрыша, толкаясь, пятясь, поругиваясь и оправдываясь, поспешно расходятся по домам в полной уверенности, что никто им не поможет. И кончается все плевками и «пинками» в адрес тех, кто обязан нам за наши деньги создавать сносные условия проживания… А раньше заплатишь за квартиру – и живешь себе спокойно.

Вот она, обманчивая, легкомысленная вера в силу суммарного народного слова. Мы юридически безграмотны. Я сама даже приблизительно не могу сказать, какие претензии вправе предъявлять чиновникам, потому-то у меня и нет никакой надежды на мое благополучное проживание в ближайшем будущем.

В своей критике я исхожу из того, что ЖКХ выгодно недодавать нам тепла. Они, экономя на нас, увеличивают свои доходы и помогают заработать компаниям, которым мы платим, расходуя электроэнергию, обогревая свое жилище и грея воду на бытовые нужды в бойлерах. И это при том, что правительство призывает нас экономить ее, используя энергосберегающие лампочки.

Они же понимают, что бегать по инстанциям в поисках правды смогут единицы – и еще не факт, что сумеют чего-то добиться, – а те сотни тысяч людей, которым не до того – им надо работать, воспитывать детей – не станут тратить время на склоки, молча будут платить или накапливать долги. Почему мы должны бегать по судам, сутяжничать, попусту расходовать свои силы и время на борьбу с ЖКХ, гробить свои нервы, здоровье? Мы утрачиваем себя, превращаясь в вечных сквалыг, спорщиков, уподобляясь моськам из басни Крылова. Многие не выдерживают «пытки унижением» и бросают «хождение по мукам». На что и надеются управляющие компании…

А чиновники от ЖКХ, обуянные расточительством, выстраивают себе за наш счет великолепные хоромы, кутят в ресторанах. Некоторые из них не сегодня-завтра сбегут за границу. Наши лбы предназначены для того, чтобы мы растерянно хлопали по ним ладонями и чтобы чиновники стучали по ним, желая услышать звонкую пустоту?.. Вот они и трещат.

Кому еще выгодна наша беспомощность? Судьям, адвокатам?.. А раньше таких проблем не было – каждый знал свое дело, которому учился, – а теперь они лепятся одна к другой. И кто поможет предотвратить обрушивающиеся на нас беды? Унылость наших перспектив в настоящее время озаряется лишь слабой попыткой верить в самое высокое руководство, – все больше заводясь, уже с озлоблением говорит Аня.

– Россия тебе не такая! Из Америки приехала моя школьная подруга. Отпуск у нее десять дней. Отпуск по уходу за ребенком после родов – один месяц. А за моей внучкой три года место сохранялось, и пособие она полтора года получала, – сказала Эмма.

– А жить на него можно было? – спросила Инна.

– У нее муж есть, – ответила Эмма. Она не захотела вдаваться в подробности и добавлять в разговор негатива. Инна, видя, что Эмма не поддается на ее уловки, замолчала. Разговор на эту тему не клеился.

– …Возраст не прибавляет нам мудрости, разве что унылости и занудливости, – улыбнулась Лиля. – Мы свое отпели, отплясали. Сопротивление старости и есть наша жизнь.

– Не скажи! Моей сестре далеко за семьдесят, а она ходит в хор ветеранов своего завода и стишки пописывает в местную газету, – впрямую восприняла слова Лили грустная, но неунывающая Мила.

– Это у нее результат предпенсионного или послепенсионного обострения? – пошутила Инна.

– Ты помнишь Юру Маренкова?– спросила Кира.

– Юрку?

– Юрия Алексеевича собственной персоной! Так вот его хобби – плавание.

– Правда? – недоверчиво глянула Инна. – Ему в обед сто лет, а он все плавает?

– Ему нет семидесяти.

– Теперь – в его-то годы! – он многократный чемпион мира по плаванию в своей возрастной категории. Каждый год пачками привозит награды из разных стран.

– Во дает! По всему миру раскатывает да еще призы и медали сшибает?

– Да. И в основном золото и серебро завоевывает. В этом году в Дании и Австралии выступил успешно. А ты говоришь – Юрка. Рита стихи пишет. Сборник «избранных» недавно издала. Алла вон прозой балуется помимо научных трудов. Как бы то ни было, а литература стала неотъемлемой частью их жизни. И скажу тебе честно – мне кажется, лучшей. Такие вот у них теперь прекрасные оттенки жизни. И заметь: без всякой мании величия. Хоть и говорят, что фраза «Талантливый человек во всем талантлив» избитая, изжеванная, но ведь верная, и никуда от этого не деться… Ладно-ладно, не смущайтесь, я больше не буду вас расхваливать, – смеется Кира. – А вспомни преподавателей нашего вуза. Василий, тот, что Васильевич, маслом природу пишет, Михаил, который Александрович – гуашью балуется, а Фима виртуозно играет на многих музыкальных инструментах, в том числе и на балалайке. Представляешь, еврей – и вдруг балалайка! К тому же прелестно, с чувством поет. Завидуешь?