Владимир Ост

– А чего ты не хочешь частным маклером начать работать, раз уж тебе в агентства путь заказан? – спросил Наводничий у Владимира.

– Да, не знаю. Что-то меня тошнит от всего, что связано с недвижимостью… Пока поработаю грузчиком. Дебильная, конечно, работенка.

– А чего ты хочешь? Я – в смысле какую бы ты работу в идеале себе хотел? – спросил Василий.

– Не знаю, – сказал Осташов. – Посмотрим. А ты как? Так и будешь до пенсии бегать между редакциями?

– Нет. Зачем же? Я вот накоплю денег, куплю себе супераппаратуру для студийной съемки. И буду делать только элитные карточки на обложки.

– Телок снимать будешь? – сказал Хлобыстин.

– Да, Гришаня, обзавидуйся – буду телок снимать. И голых – тоже.

– И работу будешь на дом брать? – сказал Владимир.

– Да я прямо дома себе фотостудию и запипеню. А ты, Гриш, что делать в жизни хочешь?

– Да какая разница – лишь бы денег рубить. Вот сказали бы мне: «Копай здесь яму, кубометр – двадцать баксов», – я бы, знаешь, какой котлованище отрыл? Мама дорогая!..

– О, как раз в тему, Гриш, – сказал Осташов. – Пошли?

– Куда?

– В «Союзпечать», говно качать. Ты – носом, я – насосом. Ты – качать, а я – деньги получать.

– Ха-ха, это из кино, что ли, какого-то?

– Не из какого не из кино. Детская считалка. Вы в детстве так не говорили?

– Не-а, – Хлобыстин закурил. – А вообще, я вам скажу, лучше всего – это, конечно, ограбить банк … Ничего, ребя, и по нашей улице проедет инкассатор.

– Обана, – сказал Наводничий.

Восклицание, впрочем, касалось не Хлобыстина, которого Василий уже не слушал. Наводничий смотрел в окно, в ту сторону, где шел ремонт фасада. И где теперь было припарковано уже два автомобиля – вторым был тоже «Мерседес», тоже черный, но совершенно новый и гораздо более величественный, чем первый, а именно шестисотый. Рядом стоял седоватый господин, очень импозантный, подтянутый, в длинном стильном пальто. За спиной господина высился массивный детина, как видно, его телохранитель.

– Это же Михаил Ярычев. Собственной персоной, – сказал Наводничий.

– Это… который в верхах крутится? – сказал Хлобыстин.

– Он сам и есть верхи. Любопытно, что здесь может делать депутат госдумы? – сказал Василий и немедленно взял с заднего сиденья свой кофр, и достал из него фотоаппарат.

Депутат, между тем, молча сверху вниз смотрел на бывшего осташовского клиента, Ивана Кукина, который, попеременно глядел то на уже прикрепленную вывеску учреждения, то на депутата Ярычева – в ожидании его вердикта.

«САКИРМАХРЕПЯКА» – гласила надпись.

– Что за хренотень они прилепили? – спросил Хлобыстин.

Этот же вопрос интересовал и его друзей, сидящих в «Жигулях», а также, похоже, и Ярычева, который в полной тишине негромко, но грозно сказал Ивану:

– Вань, прочти, пожалуйста, это вслух.

– Михаил Алексеевич! Это неважно, как буквы идут, мы просто их побыстрее хотели привесить, чтобы успеть к вашему приез…

– Ва-ня, – твердо остановил его Ярычев. – Я сказал – прочти.

– Сакир, махрепяка, – в два этапа прочитал Иван, поскольку за раз прочитать эту абракадабру было сложно. – Но это все нормально. Если по уму повесить, получится «парикмахерская», мы буквы потом перевесим. Просто торопились, и я думал, вы, самое главное, в целом оформление посмотрите, как тут все…

Ярычев захохотал.

Он согнулся и хохотал не в силах остановиться.

– О-о-ой, – Михаил Алексеевич наконец перевел дух. – Ну, зятек! Я тебя так и буду теперь звать – Махре, ха-ха-ха, Махрепяка. Вот ты и есть Махрепяка!

Кукин улыбался, как видно, радуясь тому, что туча миновала. Смеялись и рабочие.

Осташов с Хлобыстиным тоже смеялись в машине. И только Наводничий даже не улыбался. Не теряя времени даром, он снимал происходящее на фотокамеру через полуоткрытое заднее окно. Причем действовал осторожно, прячась от взглядов ярычевского телохранителя за фигуру Григория.

– А почему «парикмахерская», а не «салон красоты»? – весело спросил Ярычев у Кукина.

– Народ не пойдет, – ответил Иван. – Подумают, что здесь дорого, и даже не зайдут.

– Да? – Михаил Алексеевич потер затылок. – Ладно, подумаем еще. А в целом я доволен. Молодец. Ну все, я поехал. Пока, Махрепяка, ха-ха-ха!

Депутат уселся в машину (телохранитель предупредительно открыл ему заднюю дверцу шестисотого, затем аккуратно закрыл ее и занял свое место впереди).

– Как вам депутат? – спросил друзей Наводничий.

– Крутой, – сказал Григорий.

– Я был как-то на его встрече с избирателями – фоторепортаж делал, – сказал Василий. – Туда он приехал на старой раздолбанной «Волге», ха-ха-ха. А вдали от избирателей, видали, на чем катается?

– Это шестисотый мерин? – сказал Осташов. – Я их, честно говоря, не различаю.

– Ясный пень, шестисотый. Только номер у него какой-то говеный, – сказал Хлобыстин. – У нормальных крутых, там, ноль-ноль-один, или сто один, или еще как-то так. А у него – семь-шесть-два. Как у лоха.

– Не семь-шесть-два, а семь – шестьдесят два, – сказал Владимир. – Врубаешься?

– А! Точно, – сказал Василий. – Это у него калибр «Калашника».

– О, бля, какой ты у нас, Вовец, оказывается, догадливый, – сказал Хлобыстин.

Осташов не хотел развеивать это лестное мнение о себе, и поэтому несколько секунд сомневался, стоит ли говорить, что он не сам догадался про номер машины, а узнал это от Кукина, который не в меру разоткровенничался во время покупки квартиры. Но, посомневавшись, Владимир все-таки рассказал друзьям – в том числе, и о том, что Иван побаивается тестя. Побаивается, но все равно изменяет его приемной дочери. Причем, водит своих любовниц как раз в ту квартиру, которую тайно купил на деньги Ярычева при его, Осташова, посредничестве.

– Хорошая история, – сказал Наводничий. – Можно было бы ее продать.

– Да? – Григорий очень оживился. – Давай продадим. А кому?

– В том и дело, что сейчас некому. Выборы только прошли. Если б немножко раньше это узнать, тогда бы конкуренты Ярычева купили бы такой материал.

– А хрена ты молчал? – Хлобыстин пихнул в плечо Осташова.

– Да откуда я знал, что это кому-то интересно? – сказал Осташов. – Да и вообще, по-моему, бред все это.

– Желательно, конечно, было бы на видео снять, как этот Махрепяка пялит телок, – размышлял вслух Наводничий. – Вованище, ты помнишь, где эта хата?