Внуки

Она медленно направилась к амбару. Прошла мимо Герберта, даже не повернув головы.

Он поспешно запер ворота.

III

Ноябрьская ночь опустилась быстро. Светлая, но неясная: без конца падал снег. Широкая равнина до самого горизонта лежала под толстым белым покровом. Герберт Хардекопф, как он ни напрягал зрение, видел лишь ряд деревьев вдоль шоссе. Снежная завеса скрывала даль.

С северо-запада послышались орудийные залпы. Стреляли оттуда же, откуда вчера и позавчера. Ни ближе, ни дальше. Герберт научился безошибочно определять по слуху направление звука. За три дня, значит, они вперед не продвинулись. Он думал о том, какое огромное количество танков прошло за последние дни через Красиково. Не считая гранатометов и артиллерийских батарей. Повсюду поговаривали о новом широком наступлении. А вперед они все-таки не продвинулись. Жорж Дрезе рассказывал Герберту, что у захваченного в плен русского офицера спросили: «Почему вы не отступаете внутрь страны? Ведь Россия велика…» — «Нет, нет, — ответил офицер, — нам больше некуда отступать. За нами Москва». Русские ожесточенно защищают свою столицу. Поможет ли им это? До сих пор немецкие танки брали любые препятствия. И Герберт поймал себя на том, что у него вовсе нет желания, чтобы танки взяли и это препятствие, имя которому — Москва. Он знал, что, если не возьмут Москву, значит, не будет зимних квартир и хорошего довольствия. Ну, что же! Разве он воюет за зимние квартиры и хорошее довольствие?.. А за что он, в сущности, воюет?.. Виктор Брентен в Москве. На каком-нибудь участке фронта они, может, еще окажутся друг против друга… Но нет, этого не случится, русские не возьмут в армию немца. Вероятнее всего, Виктора интернировали, и он сидит где-нибудь в лагере. Нет, это тоже не так, поправил себя Герберт, Виктор-то антифашист. Антифашист?..

А разве он, Герберт, не антифашист?

Герберт Хардекопф испуганно оглянулся, точно боясь, что его мысли могут подслушать.

«Опасные это мысли», — подумал Герберт. Мысли, которые могут стоить ему жизни. Но вопрос был поставлен: «Кто я: антифашист? Если нет, значит, фашист?..» Такой вывод он отверг. Никогда и ни за что он не будет фашистом. Но он же воюет за дело фашистов. Он караулит заложников, взятых фашистами. Все русские, естественно, антифашисты — ведь они борются с фашистами. Опасные мысли! Эти опасные мысли буравили мозг Герберта Хардекопфа. Не раз уж они занимали его, но никогда еще так властно не вгрызались в душу, никогда не волновали так. Все теснее и теснее смыкались они вокруг главного вопроса: кто он? Он караулил несколько десятков врагов фашистов, а фашисты были его, Герберта, врагами; ведь он-то социалист и антифашист, а караулит антифашистов, которых фашисты хотят расстрелять. Он караулит их. Не исключено, что ему прикажут даже стрелять в них. Ни за что на свете он этого не сделает. Ни за что! Но он караулит их, следит, чтобы они не ушли от рук своих убийц. Значит, он… Значит, он делает все, что хотят фашисты?

Небольшой костер у его ног почти погас. Ночной ветер, резкий, ледяной, пронизывал насквозь. Но на разгоряченном лбу Герберта Хардекопфа выступила холодная испарина. Он предчувствовал, ощущал, чуял, что стоит перед шагом, решающим всю его дальнейшую жизнь. Он еще не связывал этого со своими размышлениями, хотя они-то и взбудоражили его. И опять он вспоминал о Викторе и думал, что Виктор, наверное, в Москве. По ту сторону. С антифашистами… Там, где следует быть.

Мела снежная вьюга — погода, как бы созданная для беглецов, если знать дорогу. А если все сорвется?.. Если сорвется, он успеет пустить себе пулю в лоб раньше, чем его схватят…

Нет, бежать нельзя.

Его самого разочаровал такой вывод. Нельзя, действительно никак нельзя. Пострадают родные. Отца, мать бросят в концлагерь, а может быть, и расстреляют. И Отто тоже заставят расплачиваться за брата. Нет, он не может, он не имеет права причинить им такие страдания.

Он затоптал ногой уголья, оставшиеся от костра. Его мучила мысль, что нельзя бежать. Фашистская система была густо сплетенной сетью; ни в одну петельку не проскользнешь.

Но как они узнают, что произошло? Ведь на него, скажем, могли напасть партизаны и утащить его? Можно было бы оставить на снегу такие следы, будто его утащили. Надо только знать, точно знать, где находятся партизаны. Где у них надежные укрытия, которые непосвященному действительно никогда не обнаружить.

Мгновенье Герберт Хардекопф стоял, вперив неподвижный взгляд в снежную ночь…

Затем он отпер амбар и, глядя в темноту, в которой ничего не мог различить, позвал:

— Ольга!

— Да? — откликнулась девушка.

— Поди сюда!

Она подошла. Герберт тяжело дышал. Он с опаской оглянулся.

— Скажи, — я спрашиваю потому, что хочу вам помочь, — крестьяне действительно знают, где находятся партизаны?

Девушка медлила с ответом. Но потом сказала:

— Знают.

Герберт слышал трепетное волнение в голосе девушки.

— Спроси их еще раз! Спроси!

Девушка сказала что-то по-русски. Люди в темноте встревоженно задвигались. Послышалось несколько голосов сразу. Пожилой крестьянин подошел к воротам амбара и что-то по-русски сказал Герберту.

— Что он говорит? — спросил Герберт у девушки.

— Он сказал, что ему точно известно, где партизаны, но кто не знает туда дороги, никогда их не найдет.

Герберт посмотрел на Ольгу. Глаза девушки лихорадочно блестели, лицо напряглось.

— Пойдем, — сказал он старику. — Покажи, куда идти.

Старик вышел за ним на снег и показал на восток, где, как уже знал Герберт, были леса.

— Далеко ли это?

Крестьянин подумал и сказал, что если идти без помех, то до рассвета можно добраться.

— Три часа ходу, — перевела девушка.

Но Герберт, уловив кое-что из ответа старика, сказал:

— Значит, всю ночь надо идти.

Тем временем у выхода из амбара столпились почти все находившиеся там крестьяне и крестьянки. Они переводили взгляд со своего односельчанина на немецкого солдата. Старый крестьянин, которого звали Анатолий Александрович, шепотом сказал своим землякам:

— Если он вздумает нас опять запереть, мы убьем его.

Герберт повернулся к Ольге:

— Скажи ему: пусть ведет нас. Бежим!

Девушка слабо вскрикнула и обеими руками зажала себе рот.

— И я с вами пойду к партизанам. Скажи ему это.

Она перевела его слова, дрожа от возбуждения.

Старый крестьянин подошел к Герберту и обнял его, как сына.

IV

Герберту представлялось, что это будет гораздо труднее: не привлекая внимания ночных патрулей, бежать студеной ночью по заснеженным полям целой толпой, где были старухи и дряхлые старики. Однако все делалось быстро и бесшумно, проворно и споро. Три крестьянина и крестьянка вместе с Гербертом пошли впереди; это были, по-видимому, выбранные вожаки. Их указания выполнялись беспрекословно. Велено было не разговаривать даже шепотом. Никто звука не проронил. Велено было построиться по двое и идти колонной. Замыкающим был пожилой колхозник. Оглянувшись, Герберт увидел длинную темную цепочку людей, конец которой терялся в ночной мгле.

Рядом с Гербертом семенила Ольга в реденьком вязаном светлом платке, покрывавшем ее голову и плечи, — тоненькая, хрупкая, небольшого роста. Герберт заглянул ей в лицо, худое, бледное, с большими серыми детскими глазами. Сначала она показалась ему трогательно беспомощной. Но, присмотревшись, он увидел ее не по годам умный взгляд — взгляд человека, умудренного опытом. Она держалась на полшага позади него. Он все время ощущал ее близость.

Впереди Герберта шел Анатолий Александрович. В правой руке у него была толстая палка; он с силой опирался на нее, глубоко втыкая в снег. При бледном свете звезд и туманной луны Герберт заметил, что в снегу остаются отпечатки ног. Его обуял ужас от мысли, что, если бы их хватились, преследователям ничего не стоило обнаружить их по этим следам. Точно назло, снегопад прекратился. Ветер, весь вечер бушевавший, утих, а мороз завершал дело, и следы в снегу затвердевали. Герберт толкнул своего ведущего и показал на отпечатки ног. Колхозник тотчас же понял его, кивнул, но пожал плечами, словно говоря, что тут ничем не поможешь. Он протянул руку прямо перед собой. Герберт взглянул в ту сторону и увидел неясные очертания леса, означавшего для них спасение; в этом лесу, как его заверили, находились партизаны.

Уже казалось, что беглецы вот-вот благополучно достигнут цели, как вдруг с правой стороны блеснул яркий свет автомобильных фар. Все ничком бросились в снег. Крестьянин дернул Герберта за шинель, и тот подполз к нему. Они лежали голова к голове и смотрели на медленно приближавшиеся снопы света.

Анатолий Александрович что-то шепнул Герберту, но тот его не понял. Тут Герберт почувствовал возле себя девушку. Она перевела:

— Он говорит, что те ищут.

— Нас? — спросил Герберт.

Крестьянин не ответил. Он поманил к себе одного паренька и шепнул ему несколько слов. Паренек исчез, и через минуту Герберт увидел, что все эти несколько десятков людей поползли на животах по снегу. «Боже мой, — подумал он, — следы теперь такие, что слепой и тот заметит». Теперь и крестьянин, вожак, лежавший впереди Герберта, пополз. Он сделал знак Герберту, чтобы тот следовал за ним. Они ползли навстречу медленно приближавшимся ярким фарам. Стал слышен шум моторов. Может быть, это отряд мотоциклистов, застрявший в снегу? А может, патруль обер-лейтенанта Тенне? Неужели бегство крестьян уже обнаружено? Нет, вряд ли. Герберта должны были сменить только утром. Это патруль мотоциклистов, застрявший в снегу…