Внуки

— Сомневаюсь, — возразил Венер. — Судя по тому, что приходится слышать и читать, фюрер намерен подвергнуть Москву, как и Ленинград, блокаде и взять их измором.

— А если русские, как в тысяча восемьсот двенадцатом году, предадут огню свой собственный город? — воскликнул Рохвиц.

— В наши дни это не так просто, как было во времена Наполеона, — ответил Венер.

— Так неужели же у вас, господин военный корреспондент, действительно не припасено для нас никакой сенсации? — еще раз спросил доктор Баллаб.

— Есть одна, правда, не такая уж значительная, но я могу сообщить о ней лишь под условием соблюдения строжайшей тайны до субботы.

— Только до субботы?

— Речь идет о передовой доктора Геббельса в «Рейхе». Доктор Геббельс сделал сенсационное открытие. Весь мир будет потрясен. Короче говоря, найдено завещание Петра Первого. Более ста лет русские его скрывали, и теперь оно будет опубликовано. Завещание Петра срывает покров с тайны русской политики в Европе. Оно содержит ни больше ни меньше как наказ планомерно проводить русификацию Европы, другими словами — установить в Европе русскую гегемонию… Разве это не сенсация? — с пафосом закончил Рохвиц.

— Еще бы! — пробормотал штурмбанфюрер. — Значит, они всю Европу хотели прибрать к рукам?

Государственный советник Баллаб обратился к Венеру:

— Скажите, дорогой министериальдиректор, есть у вас толковый словарь Майера? Но не новое издание, а шестое или же двадцать девятого года? Есть? Тогда, будьте добры, достаньте том на букву П.

Венер направился к шкафу, в котором стояли словари и какие-то толстые фолианты.

— Зачем это вам понадобилось, господин советник? — спросил штурмбанфюрер Бернинг.

— Я как-то… Впрочем, погодите минутку.

— Вот этот том! — сказал Венер. — …Па… Пе… Петер… Петр Первый, названный Великим. Русский царь…

— Нет, нет, не здесь, — сказал советник. — Прочтите в конце, где указана литература.

— Ага! Вот оно… «Так называемое завещание…» — Венер поднял глаза.

— Читайте дальше! — воскликнул доктор Баллаб. Он старался сохранить серьезность, но не смог. Рот его растянулся в циничной усмешке.

— «…так называемое завещание, по которому Петр Великий будто бы наказал русскому народу установить в будущем господство в Европе, является вымыслом Наполеона Первого».

Венер дочитал. Наступило молчание.

Его нарушил государственный советник Баллаб:

— Как видите, господа, наш доктор Геббельс является в данном случае преемником Наполеона. Старые сказки в новой редакции… Это подлинная сенсация, господин корреспондент.

— Это… это… да это ведь… Необходимо немедленно сообщить… доктору Геббельсу, — запинаясь, проговорил Рохвиц.

— Никакой необходимости, — ответил советник. — Откуда же он это взял, как вы думаете?

Штурмбанфюрер задумчиво уставился куда-то в пространство и беззвучно произнес:

— Слушая вас, господин советник, можно потерять душевное спокойствие.

Венер спросил:

— Скажите, создали мы, по-вашему, хотя бы что-нибудь разумное и правильное?

Доктор Баллаб рассмеялся и сказал:

— Вижу, что вы опять хотите понять меня превратно. О да, конечно, создали! И даже очень многое. Желаете знать, что сделано особенно умно, с психологической точки зрения прямо-таки гениально?… Это — высокое жалованье военнослужащим! Не только офицер, но и простой солдат ныне обладатели сберегательных книжек. А сбережения после победоносного окончания войны означают для одного — собственный дом, для другого — автомобиль или парусную яхту, а для того, кто собирается жениться, — домашнюю обстановку. Тем самым достигается то, что даже последний солдат наш знает, за что воюет.

— Вы действительно неисправимы, — громко рассмеялся Бернинг.

Венер молчал. Он воспринял эти слова как выпад по его адресу, — дом, автомобиль и парусная яхта.

До глубокой ночи оставался Венер в своем кабинете. Рут, лежа в спальне, слышала, как он неумелыми пальцами стучит на пишущей машинке.

Венер написал длинное донесение. Второй экземпляр он подколол в папку, где уже хранились другие копии. Страницы первого экземпляра он внимательно перечел, смял их, положил в большую четырехгранную пепельницу и со всех сторон поджег бумажный комок. Узким ножом для распечатывания конвертов он потыкал тлеющий пепел, пока все, до последнего клочка, не обуглилось.

Тогда он вышел на балкон и развеял пепел по ветру.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I

— План неплох, почтеннейший: посадить в котел, и пусть себе тушатся. Русские — специалисты по уличным боям, они хотят завлечь нас в города. — Генерал фон Фильц пренебрежительно махнул рукой и прибавил, смеясь: — Но из этого ничего не выйдет! Мы предпочитаем бой в открытом поле. Однако скажите, Клингер, почему на северо-западном участке войска не продвигаются вперед?

Полковник Клингер, человек среднего роста, с мясистым лицом и холодными серыми глазами, классический тип кадрового офицера, пожал плечами.

— Сопротивление растет, господин генерал.

— А хотя бы и так? — сказал генерал. — Ведь наши парни теперь точно кони, чующие теплое стойло и полные ясли. Тут уж все препятствия сметаются прочь.

— Полковник Гембергер рассказал мне удивительную историю, господин генерал. Вы ведь знаете, что он со своей танковой дивизией находится под Красиковом. И вот когда в последний раз подвозили боеприпасы, партизаны совершили ровным счетом семнадцать нападений на этот транспорт. Первое — как только польская граница осталась позади. Двадцать шесть человек вышли из строя. Но транспорт все же прибыл к месту назначения. Ну, что ж, решил полковник, дело все-таки сделано. Однако что бы вы думали? Каких-нибудь несколько часов спустя, ночью, сарай со всеми боеприпасами, а с ним еще три ближайших крестьянских дома взлетают на воздух. Потери — тридцать семь человек, и… боеприпасов как не бывало.

— Черт знает что! — проворчал генерал.

— Гембергер пришел в бешенство. Он приказал задерживать всех штатских без разбора. Несколько человек тут же расстреляли.

— На его месте и я поступил бы совершенно так же, — сказал генерал.

— Около ста человек еще до сих пор сидят. По всей деревне поставлены виселицы. Полковник клянется, что выведает местонахождение партизан. Но я вас уверяю, господин генерал, что таким путем от русских ничего не добьешься. Расстреливай, вешай их — стона от них не услышишь. Но стоит сровнять с землей их дома, перестрелять скот, поджечь хлеб — и они впадают в отчаянье, рвут на себе волосы, катаются по земле.

— Да ведь ни у кого из них нет собственности, — возразил генерал. — Ведь это все — коллективное. Ничего не понимаю! Их же это совершенно не должно трогать.

— Наверно, господин генерал! Они положительно безумеют, когда дело касается, так сказать, материальных ценностей. Они способны стоически пойти на смерть, только бы спасти этот свой коллективный скот или зерно. Я неоднократно наблюдал это. Вот увидите, виселицы не помогут Гембергеру, но если бы он пригрозил, что спалит всю деревню или перестреляет скот, это возымело бы действие.