Во тьме окаянной
Шрифт:
– Так-то оно так, только порушат все вокруг, подлецы. Деревеньки да починки пожгут… Дров за зиму знатно заготовлено… – ответил Яков и, выждав паузу, добавил с яростью: – Да не в ущербе дело! Безнаказанного разбоя и неотомщенной крови вкусят, оттого решат, что можно к Строгановым ходить, как в курятник хорю.
– Никак, Аникиевич, сам решил устроить облаву на Бегбелия? Первым ударить хочешь?
Строганов покрутил на столе ладонью, да и сжал в кулак:
– Знаешь, как про таковое Аника сказывает? Нет? Так послушай: «Тихо пойдешь – беда догонит, шибко поедешь –
Строганов встал на ноги и, подойдя к Спасу, пристально посмотрел в строгие немигающий очи:
– Пелым на Купалу придет… верный человек донес… знают, черти, когда русского голыми руками можно брать!
Яков Аникиевич повернулся лицом к Даниле. Смотрел на странного, темного человека, ему непонятного, на вид совсем не лютого, но которого страшился сам Аника, которым восхищался Григорий.
– Но накануне набега пойдут они волховать о походе; на змеином камне шаман камлать для Бегбелия станет. Охраны с ним десятка два стрелков… Вот тут и покажем силу, пообломаем зверю клыки да когти… Так что возьмешь проводника…
– Понял, Аникиевич. – Карий прервал Строганова. – Не надобно Петруше со мной идти. Сыскать дорогу труда не составит, а малец по неопытности пропасть может.
– Да ты не думай, что одного супротив ихней своры засылаю! – разгорячено сказал Строганов. – Отбери для прикрытия с десяток пищальников… Да своих людей возьми… Может, милует Бог, и взамен большой, обойдемся кровью малой…
На закате солнце играет умными красками, взыскуя не только души, но и разумения человеческого.
Сидевший на крыльце Савва с упоением смотрел на вечернюю зорю и, пытаясь выразить нахлынувшие чувства, лепил из глины птицу-свистунью:
– Пойте снизшедшее Слово, и огонь в росу претворшее, и превозносите всем жизнь подавающего Духа Всесвятаго во веки…
На негромкое пение Снегова из-за угла избы высунулась блондинистая голова приставленного Строгановым пастушка.
– Поджидаешь кого али ремеслом интересуешься? – Савва поманил Петрушу к себе. – Садись рядом, коли глазам любо!
Пастушок послушно присел подле послушника, с интересом разглядывая, как под ловкими пальцами из глины выходит чудесная птица с женской головой да пухлыми персями.
– Нравится? – Савва протянул пареньку почти готовую свистульку размером с ладонь.
– Баская! – вспыхнули восхищенно глаза мальчика. – Только не пойму, что за диковина такая чудная? И не птица, и не девка… Никак ангел?
– Внимательней глянь. – Снегов покрутил свистульку, показывая с разных сторон. – Разве таковы ангелы бывают? Али никогда их не видел?
– Как не видел? Разве я басурман, чтоб в церкву не ходить? – пробурчал Петруша. – Видывал, не таковы…
– Тогда почто ангелом называешь? Гамаюн это, птица вещая, что прилетает со стороны восточной, бурю принося на своих крыльях. – Савва изобразил расточающую грозы таинственную нездешнюю птицу. – Вот излажу, в печи просушу, да оживку сделаю, тогда и моей свистульке громы повиноваться станут!
– Не ведаю таких птиц… – Петруша опустил
глаза. – Да и робею малость…– Робеешь-то отчего? Я же не поп, а послушник. Никому не хозяин, и даже себе не господин…
– Люди сказывают, что ты зело учен, – вздохнул пастушок, – обо всем ведаешь почище любого строгановского приказчика!
– А тебе от сего какая печаль? Вон, как тяжело вздыхаешь! – Савва рассмеялся и потрепал мальчика по густой копне волос.
Петруша поднял на послушника глаза и выпалил на одном дыхании:
– Да страшуся, что сказывать на мои вопросы не станешь! Посмеешься над дурнем, да и прочь погонишь. А я из-за того, может, вовек истины не дознаюсь! Так и умру темным неучем…
– Вон оно что! Ты вопрошай, не робей! – Савва ласково посмотрел на паренька. – Сам Христос об истине заповедовал: даром получили, даром и давайте!
Петруша воодушевлено перекрестился:
– Сказано, что Бог сотворил человека из земного праха. Откуда же в нем тогда кости, кровь и думы разные? Разве таковое в прахе найти можно?
– Хочешь истину познать, так почаще смотри на Божий мир, – улыбнулся Савва. – Опосля смекай сам! К примеру, я вот как мыслю: когда Бог вылепил человека из глины, то увидел, что таковой глиняный болван годится лишь на свистульку!
– Да ну? – удивленно присвистнул Петруша, уставившись на глиняную птицу. – Но мы ж не истуканы, у нас внутри и кости имеются, и кровь живая течет…
– А все потому, – продолжил Савва, – что Господь для крепости вложил в Адама камни, от солнца отщипнул очи, от ветра заключил дыхание, сгустил огонь, и стала из него кровь. Жилы вставил из стеблей да кореньев Едемских, а мысли в человеке от облаков, что без руля и ветрил вечно плывут над миром!
– Неужто оттого человек горит, да не сгорает, цепляется за землю, да парит в выси небесной? – Пастушок вскочил на ноги и, раскинув руки, принялся кружиться подле Снегова.
– Вот видишь, как Божьей грамоте учиться просто! – кивнул Савва. – Подумал бы сам, то и без моих подсказок обо всем догадался! Знай, виждь и внемли знакам Господним. Неспроста рек псалмопевец, что истина возникнет из земли, и правда приникнет с небес…
– Эй, коваль, никак в кузне спишь! Али след твой отселе простыл? – Василько постучал плетью по козырьку кузни. – Давай, выходи, чего спрошу!
Из-за скрипнувшей двери показался огромный, закрытый кожаным фартуком живот, вслед за которым из кузни вынырнула большая безволосая голова.
– Почто баламутишь? – Никита схватил коня под уздцы и с силою потянул вниз.
– Ты того, не балуй! – вскрикнул казак. – С дурной силищей свалишь Монгола!
– А то! – ухмыльнулся кузнец. – Порой и кузнецу забава не в грех!
– Будя шутковать. С делом пожаловал. – Василько спрыгнул с коня и указал на копыта. – На каменьях-то ваших подковы разболталися, аж ходуном ходят! Перековать надобно.
– Отчего ж не перековать, ежели взяться умеючи, – согласно кивнул кузнец. – Только слез ты понапрасну. Прежде лошадиный ход смотреть стану.