Волчье счастье

Да, она у нас.

Хорошо.

Что она собой представляет? Она, случайно, не из тех, кто сбегает спустя неделю?

Нет, она не из таких.

Как ее зовут?

Сильвия.

Точно, Сильвия. А тебя как?

Фаусто.

Заходи к нам как-нибудь, Фаусто.

С радостью.

С таким человеком, как Дюфур, можно было говорить еще долго. Про «Квинтино Селла», и Монте-Роза, и ледники, которые Фаусто видел в детстве, и про все те горы, где он побывал за свою жизнь, — но Фаусто только поблагодарил Дюфура, попрощался со вторым пилотом и решил заняться поисками родственников бедолаги Санторсо.

14. Преступник

Вор пробрался в Фонтана Фредда, когда никого не было на страже. Он пришел еще до рассвета, явился с востока, со стороны горы Финестра — волк-одиночка, который бродил из одной долины в другую и рыскал в основном по лесу, выходя на дорогу лишь ночью или когда это было необходимо. Заря только занималась, снег еще не успел подтаять и был плотным, поэтому лапы не проваливались — волк не оставил за собой следов, разве что тонкие засечки когтей на обледенелом склоне. Он прошел мимо часовни, вдоль каменной стены, которая когда-то обозначала границу земель, и сквозь серую предрассветную дымку взбежал на небольшое плато.

Нюхая воздух, он вспомнил, что уже бывал в этих краях — это был глубинный слой памяти, где хранилось наследство предков. Именно эта родовая память диктовала волку, что нужно делать, и он без колебания подчинялся приказам — взбираться повыше в горы, потому что там безопаснее, укрываться в лесу, совершать перебежки под прикрытием ночи, сторониться людского жилья и не появляться на дорогах, — он следовал этим незыблемым правилам, хотя успел заметить, что многое изменилось с тех давних пор, когда они были установлены. Поселок просыпался. Волк почуял запах огня, людей и хлева, но теперь эти запахи были не столь явными по сравнению с временами, когда его — или его предков — прогнали отсюда.

Ветер переменился, подмел своим шлейфом горы и принес аромат леса. Принюхавшись, волк учуял серну, оленя и кабана: дичи стало больше, чем прежде, когда его родичам приходилось рыскать по чаще дни напролет в поисках какого-нибудь грызуна или барсука — голод так и оставался неутоленным, и волчья жизнь превращалась в непрерывную охоту. Теперь соперники ушли, и претендентов на добычу не осталось. Пища в изобилии, и охотиться стало легко. Волк подставил нос ветру, выжидая, когда он подует сильнее и принесет вести из долины, — и вести действительно пришли: человечий запах был почти неуловим, и тот, кто прошел мимо, уже исчез. Волк смотрел на невспаханные поля, на заросшие, затерянные тропки, и ему казалось, что он одной крови с диким краем, по которому странствовал. Сомнений нет, силы противника истощились — не до такой, правда, степени, что опасность миновала совсем, но вполне ощутимо для того, чтобы отважиться пойти на риск.

Волк почувствовал еще что-то, не похожее ни на голод, ни на охотничий азарт, ни на страх, осторожность, расчет. Это ощущение возникало каждый раз, когда он стоял на горном уступе и вглядывался в незнакомую долину. Оно было сродни восхищению, волк втягивал ноздрями воздух, манивший его даже больше, чем запах оленя или серны.

Часовне уже довелось видеть, как мимо проходили воры, браконьеры, контрабандисты и прочие преступники. Волк спустился с хребта; укутанный тишиной, он легко ступал по плотному снегу, крался по открытой местности, а потом растворился в гуще деревьев.

15. Дочь гор

Выяснилось, что у Санторсо есть дочь, она жила далеко, и он не звонил ей, однако до нее дошло известие о случившемся. Вскоре после телефонного разговора с отцом она позвонила Фаусто. По голосу трудно было судить о ее возрасте. Девушка хотела знать подробности о состоянии Санторсо, и Фаусто рассказал, что навещал его в больнице, и передал слова врача, не опустив никаких деталей. Она спросила, останется ли отец инвалидом. Сможет ли работать? Назначат ли ему пособие? Она смотрела на вещи под очень практичным углом зрения. Говорила почти без акцента: с Фонтана Фредда ее связывали только закрытое произношение гласных и едва заметная негибкость речи, которые выдавали в ней дочь гор.

Вы папин друг?

Пожалуй, так.

Я знаю, что вы познакомились этой зимой.

Верно. Я работал поваром в местном ресторане.

В ресторане моей мамы.

То есть?

Мама его хозяйка.

Бабетта твоя мама?

Да, но у нее совсем другое имя.

Все вдруг встало на свои места. Санторсо заходил в ресторан утром и коротал там все вечера, Бабетта обращалась с ним, как с братом. Как можно было, проводя в ресторане круглые дни, не догадаться об их отношениях?

Девушка сказала:

Вы мало знакомы с моим отцом.

Это правда.

Однако те, кто хорошо знают отца, не приезжали в больницу проведать его.

Фаусто не понимал, как ответить. Он чувствовал, что девушка загоняет его в тупик.

Так что спасибо, несмотря ни на что, добавила она. Хорошо, что вы навещаете отца. Сейчас мне нужно забронировать рейс на завтра.

Куда ты летишь?

В Лондон.

Ты там живешь?

Я живу в Брайтоне. Это на море.

Чем занимаешься? Учишься?

Нет, я работаю в гостинице.

Тебя кто-нибудь встретит в аэропорту?

Да, не волнуйтесь.

Весь вечер Фаусто думал об этом телефонном звонке. Думал о Санторсо и Бабетте, о том, что за парой они были. Интересно, сколько лет они прожили вместе и когда расстались. Их дочери лет двадцать. Неудивительно, если у нее жесткий характер — с такими-то родителями. Дочь революционерки и горца.

У Фаусто с Вероникой не было детей. Несколько раз они разговаривали об этом и всегда откладывали решение вопроса на будущее, а будущее так и не настало, и теперь неясно, к лучшему это или нет. От их истории не осталось ничего, а могло бы остаться — например, где-то далеко, в отеле на морском курорте. Ребенок был бы похож и на него, и на Веронику. Фаусто захотелось позвонить Сильвии и рассказать ей про Санторсо и его дочь, но потом он подумал, что звонить незачем. В тот вечер на него накатило одиночество. Как там говорила Вероника? Не будь идиотом? Фаусто вспомнил, как она разворачивалась и уходила, чтобы он не видел ее слез. Но что вообще здесь делает этот сорокалетний болван, у которого нет ни семьи, ни работы? Похоже, он просто гонится за прекрасной утопической мечтой жить-там-где-ты-счастлив. В мире был только один человек, рядом с которым он мог бы стать идиотом, и Фаусто даже знал, как им стать. Он вылил в раковину недопитый бокал и пошел спать, пообещав себе, что исполнит мечту.

16. Песни дороги

Ну и что мне можно есть? — спросил Санторсо.

Зеленый горошек. Фасоль. Нут. Сою.

Вот дрянь.

Вообще все зависит от того, как их приготовить.

А из мяса что можно?

Курицу.

Курица не мясо.

Это белое мясо. Рыбу тоже можно. Копченый лосось, филе трески.

А как насчет сыра?

О сыре можешь забыть.

Боже неправый.

Санторсо выписали из больницы. Фаусто вел машину, Санторсо вглядывался в дождливое утро за окном. Сначала он был задумчив, а когда за окном расстелилась знакомая долина, стал впитывать ее глазами. Он провел в больнице три недели. Говорил медсестрам, что никогда не отлучался из дома так надолго с тех пор, как отслужил в армии. За три недели весна раскрасила все по-новому: выросла трава по пояс, зацвели фруктовые деревья, изумрудная листва сверкала. Снег остался в горах только на высоте больше пятисот метров.

Красавица моя долина, а? — сказал Санторсо, не обращая внимание на дождь, который барабанил в ветровое стекло.

Согласен, красавица.

И что-то в ней всегда ускользает от нашего понимания.

Здесь есть, что постигать.

Сбавь скорость на этом повороте.

Фаусто притормозил возле стада волов, тесно сбившихся в ложбине. Дорога поднималась к майским пастбищам, они находились на средней высоте. С километр машина плелась позади длинной вереницы волов — им не было дела ни до дождя, ни до колокольчиков, позвякивавших у них на шеях, ни до собак, которые носились вдоль стада и постоянно отряхивали с шерсти воду.