Волшебный пояс Жанны д’Арк

Что ж, дед оказался вновь прав.

Катрина полюбила мужа.

Нет, она не была столь глупа, чтобы безоговорочно поверить в страсть, которая охватила Жиля, но он и вправду был ласков, весел и учтив. Он вел себя не так, как отец, который позволял себе не замечать матушку, а порой и поколачивал ее… и не только ее… Нет, с Катрин в Тиффож обращались с превеликим почтением, и ей это нравилось. По душе пришлась и щедрость супруга.

Он преподнес Катрин шелка и бархаты, и чернобурых лисиц, и прекраснейший кружевной воротник… и кубок золотой, и сетку для волос с жемчугами.

Он приглашал в Тиффож купцов и говорил, что скоро они отправятся ко двору, а значит, Катрин должна блистать. Что ж, ради этого она готова была простить ему многое.

Отец, конечно, был недоволен, но смирился.

Да и Церковь, как и предсказывал Жан де Креон, брак благословила… Правда, в отличие от Церкви, Господь оказался куда более ревнив. И первенец Катрин прожил лишь три дня.

– Так бывает, – сказал Жан де Креон. – Пусть примет Господь невинную душу его…

Катрин плакала.

Впрочем, слезы эти ушли, как уходили и прежде, и все вернулось на круги своя.

Тиффож.

Жиль.

И Жан де Креон, полюбивший вести долгие пространные беседы о смысле веры и жизни.

Катрин старалась не обращать внимания на саднящую боль, поселившуюся где-то внутри. Дети часто умирают… у всех умирают… и один ушел, другой родится.

Но небеса не спешили утешать ее.

А затем Жиль все-таки решился отбыть ко двору.

Утром Жанна вновь почти решилась уехать.

Она вытащила сумку, которую убрали в шкаф, и одежду принялась складывать, радуясь, что этой одежды немного. Ей было совестно, что она, Жанна, вот так сбегает, но совесть совестью, а дальше находиться в доме было невозможно.

В конце концов, она же сразу сказала, что только на выходные…

– Сбегаешь, – Алиция Виссарионовна вошла без стука. – Слабохарактерная, как твой папаша.

– Оставьте его в покое!

Алиция Виссарионовна не услышала.

– Так и не набрался духу позвонить мне. Твоя мамаша была слишком упряма, а он… Я ведь предлагала ему деньги, и неплохие…

Она вошла, ступала медленно, подволакивая левую ногу, и на трость опиралась, и выглядела больной, бледной, если не сказать – серой.

– Очень неплохие деньги… Мог бы устроиться в этой жизни, и все были бы счастливы.

– Все или вы? – Жанна бросила в сумку платьице, купленное в прошлом году на распродаже. Тогда платьице показалось ей миленьким, но теперь она почти ненавидела его и другие свои вещи за то, что они были дешевыми.

Старуха же села на стул и, вытянув трость, ткнула ею в мягкий бок сумки.

– Я была бы счастлива. И твоя матушка, полагаю, когда очнулась бы от этого… любовного дурмана, тоже поняла бы, что я желаю ей исключительно добра. Сядь. Побеседуем.

И Жанна присела.

– Мне не о чем с вами говорить. Мне ваши деньги не нужны.

– Неужели? – Конец трости забрался в сумку. Алиция Виссарионовна разрывала вещи, вытягивая то одну, то другую. – Тебе нравится твоя жизнь? Которая от зарплаты до зарплаты? И сама эта зарплата, больше на подачку похожая? Ее ведь хватает еле-еле… И никакого отдыха, никакого просвета, никаких маленьких радостей, вроде приличного белья… ладно, белья… но посмотри, что за уродство на тебе надето! А обувь? Ненавижу неудобную обувь!

– Вы пришли сюда, чтобы сказать мне это?

– Я пришла сюда, – Алиция Виссарионовна оставила в покое сумку, – чтобы удержать тебя от очередной глупости. Кирилл – хороший мальчик. Воспитанный. Умный. С характером, что важно… Он сумеет тебя обеспечить…

В этом Жанна не сомневалась ни на секунду.

– Сватаете?

– Почему нет? – Кажется, Алиция Виссарионовна в сватовстве не усматривала дурного. – Или ты, как и твоя матушка, готова жизнь угробить за-ради великой любви? Жанна, не будь дурой. Любовь пройдет, останется привычка и человек, с которым как-то нужно будет уживаться. С Кириллом ужиться легко. Вы всегда сумеете найти компромисс…

– Что вам от меня надо? Скажите прямо.

– Прямо? – Алиция Виссарионовна оперлась на трость. – Хорошо. Кирилл – славный мальчик, но не из нашей семьи. Он не может быть наследником. Но иных наследников, кроме него, я не вижу.

– И вы тоже хотите, чтобы я вышла за него замуж?

– Тоже?

– Кирилл предложил.

– Я же говорю, славный мальчик. Сообразительный. – Алиция Виссарионовна улыбнулась, и от улыбки ее Жанне сделалось не по себе. – Но ты отказала?

– Я сказала, что подумаю.

– Значит, не настолько глупа, как мне показалось вначале.

Очаровательный комплимент.

– Деточка, – Алиция Виссарионовна откинулась на спинку стула и поморщилась, – уж прости, но времени у меня осталось не так много, чтобы тратить его на всякие глупости, вроде вежливой лжи. Ты и вправду сперва показалась мне недалекой девицей того самого курячьего склада, который я терпеть не могу.

– Какого, простите, склада?

– Курячьего, – любезно повторила Алиция Виссарионовна. – Есть такие… особи, которые к виду человеческому относятся исключительно формально. А на самом деле по состоянию души являются обыкновенными курами, у которых все мечтания сводятся к тому, чтобы найти петуха поярче и курятник потеплей. Ольга такая…

– Послушайте! – Жанна поднялась, не зная, чего больше хочет, выставить назойливую старуху вон, что вряд ли получится, или самой сбежать. – Как вы… Почему вы такая?

– Какая? – Алиция Виссарионовна приподняла бровь.

– Вы и в самом деле не понимаете?

– Расскажи.

– Вы… вы же их сломали! Всех сломали! Изуродовали… мама моя ушла… Да, вы можете говорить, что папу она не любила или что любовь эта была неправильная, но они были счастливы! И не надо утверждать, что я не понимаю… не знаю… Знаю! Я видела! Дома всегда было светло! И тепло… Курятник? Может, и курятник… Нашей квартире до вашего особняка далеко, только вот здесь люди не живут, а выживают! А дома… Я всегда возвращалась, зная, что там меня ждут. И любят. И… и мама улыбнется, а отец спросит о том, как у меня дела… и рассказать ему можно обо всем, он не станет смеяться, не станет говорить, что я глупая или неуклюжая… он поддержит…