Волшебный пояс Жанны д’Арк

…О том, что двор уныл.

…И король слаб.

…Он не похож на короля, каковым представлял его себе Жиль. Монарху надлежит быть примером для подданных… он эталон доблести и славы, а это немощное создание, кого оно способно вдохновить? И король в глубине души знает об этой своей слабости, а потому пытается казаться выше, важнее, чем есть на самом деле.

Катрин слушала.

Утешала.

Ах, если бы она еще наследника сумела подарить…

После того, первого ребенка Господь еще дважды благословлял их брак… или это не благословение было, но проклятье? Двое мертворожденных… и слезы Катрин, которую Жиль пытался утешать, но чувствовал, сколь бессильны были слова перед ее горем.

И он горевал, но иначе.

А дед все зудел, что совершил ошибку и что еще не поздно ее исправить… Жиль молод, а при дворе полно девиц, которые не откажутся составить ему партию… а что до Катрин, то… всякое случается.

– Только попробуй, – сказал Жиль, стиснув кулаки. – Она моя жена. Ею и останется. А если ты…

Он заглянул в светлые ледяные глаза старика.

– Если ты тронешь ее… – Он повторил это медленно, так, чтобы старик понял, что Жиль весьма серьезен. – Я уйду в монастырь.

– Ты не разумен, мальчик мой.

– Пускай…

Старик отступил.

Поверил? Похоже, что поверил, поскольку не в прежнем его характере было отступать. Он больше не заговаривал о повторной женитьбе, но лишь намекал, что если Господь не дает законных детей, то не грех было бы завести пару-тройку незаконных. А там, глядишь, как-нибудь и…

В этих словах имелась своя правда.

Катрин огорчится, но… Жиль не имеет права род вовсе без наследника оставить. Впрочем, исполнять заветы деда он не спешил. А нынешнее ранение, не столь опасное, сколь болезненное, вовсе лишило Жиля постельных утех на весьма длительный срок.

Остались беседы.

– Люди устали от войны, – продолжил Гийом. – Крови пролилось слишком много… и народ уже готов поддержать англичан.

– Что?

Если прежде Гийом не сказал ничего нового, то теперь…

Жиль обернулся, глянул на приятеля.

Гийома при дворе не любили откровенно и яро, но род его и былые заслуги мешали королю просто отослать неугодного. Да и то, разве сделал Гийом хоть что-то, дабы заслужить гнев короля? Он был почтителен… и что за беда, ежели порой в этой почтительности проскальзывало нечто насмешливое, издевательское будто бы?

Он богат.

Знатен.

Некрасив.

Пожалуй, было в его облике нечто этакое, сонно-гадючье, неторопливое, ядовитое… Гийом был невысок и плотно сбит. Его бочкообразное тело, лишенное и толики изящества, не способны были облагородить ни костюм, ни драгоценные камни. Доспехи и то смотрелись на Гийоме нелепо, однако же при всем том воином он был весьма и весьма неплохим.

– Я говорю, что люди настолько устали воевать, что им уже безразлично, какой из королей займет трон. Они примут любого, кто пообещает, что эта война прекратится.

– Ты говоришь о…

– Крестьяне…

– Чернь.

– Крестьяне, – поправил Гийом. – Впрочем, не столь уж важно, как их называть… Ты вот полагаешь их чернью, но вместе с тем, дорогой мой друг, разве не эта чернь дает хлеб, который ты ешь, и золото, которое ты столь щедро тратишь? Не эта ли чернь возделывает твои земли? Растит для тебя зерно и скот? Не только для тебя… для всех них. И не эта ли чернь умирает на этой войне? Их бьют и англичане, и бургундцы, и наши благор-р-родные рыцари…

– Предлагаешь пожалеть?

– Предлагаю подумать для разнообразия головой, раз уж Господь в мудрости своей посадил ее на твои плечи. Что будет, если вся эта, столь презираемая тобою чернь встанет на сторону англичан?

– Рыцари…

– Рыцарей сотни. Крестьян – сотни тысяч… и да, ты думаешь о солдатах, но откуда они берутся, как не из черни?

Все-таки, когда Гийом вот так улыбался, Жилю становилось не по себе.

И… и он прав?

Чужую правоту непросто признать, тем более такую, но крестьян и вправду много больше, чем рыцарей. И Жиль не настолько наивен, чтобы недооценить ярость черни. Ему случалось усмирять и бунты… Конечно, десяток оружных солдат с легкостью управлялся с сотней… но не с тысячей.

– Вижу, ты не так туп, как остальные, – с удовлетворением произнес Гийом, кивая кому-то в толпе придворных. – Они все думают, что Господь наделил их властью, не понимая, что власть эта иллюзорна. Они кичатся цветами родовых гербов, а уже завтра их знамена падут в грязь…

Гийом замолчал.

Странный человек. Опасный. Интересный.

Пожалуй, Жиль мог бы согласиться с ним еще в одном: в презрении к королевскому двору, при котором собралось множество людей, совершенно пустых, способных лишь на то, чтобы славить истинного короля. Он же с готовностью принимал лживые их клятвы и уверения в преданности.

А что ему еще оставалось?

– Правда в том, что ныне в войне наступило опасное равновесие. – Гийом извлек из кармана нефритовые четки. Тощие его пальцы перебирали бусину за бусиной, и те сталкивались друг с другом, издавая сухой костяной звук. – Мы не способны одержать победу. И у англичан не хватает сил одолеть нас. Да, за ними Париж, но… Париж – еще не Франция.

Гийом вновь замолчал. Ему случалось прерывать беседу и замирать, погружаясь в собственные мысли, чтобы спустя минуту или две продолжить разговор.

– Нужно оружие.

– У нас оружия достаточно…

– Ты не прав, друг. Я не о мечах, я о таком оружии, которое… народ – это сила, но пока никто не использует эту силу себе во благо.

– Предлагаешь отправить армию из крестьян под стены Орлеана?