Восход жёлтого полумесяца

— Гийра — да, — Арэмо поглаживает плечи мужа. — А вот Омжлусо так не может, оттого и переживает.

Фретинил тяжко вздохнул. Он мог бы сказать то же самое про себя, однако воздерживается от подобных сентиментальностей. Он и сам иногда ощущает себя не на своём месте, будто бы не его эта служба. Но если признается сейчас, перечеркнёт ранее сказанное, и тогда получится мешанина из смыслов и пустословия.

— Не от мира сего… — говорит Арэмо.

— Что?

— Этот Омжлусо — не от мира сего…

— Рэмо, — вздыхает Фретинил с упрёком, — ты сама не от мира сего.

А она в ответ тихо смеётся.

Чувственная и загадочная Арэмо — иногда Фретинил, как, впрочем, и многие из окружающих, относится к её словам всерьёз. Но всё же, в основном — не очень. Довольно часто бывает такое, что подсмеивается над ней. Ему стыдно за своё поведение, но ничего с собой поделать не может. Особенно когда она совсем разомлеет и начинает говорить различную ерунду. Как, например, сейчас.

— Не от мира сего Омжлусо, — задумчиво говорит Арэмо, и Фретинил уверен, что взгляд у неё сейчас туманный. — Он мне напоминает лампирида из легенды.

Фретинил лишь усмехается в ответ, и звучит это несколько грубовато.

— Почему ты смеёшься? — обижается Арэмо. — Что смешного я сказала?

— Да нет, ничего, — более серьёзным тоном говорит Фретинил. — Тебе показалось… — а сам вновь не может удержаться.

— Ничего смешного, — Арэмо по обыкновению насупилась. — У меня есть книжка — вполне себе солидный труд… Так вот, там есть картинки, на одной из них изображены лампириды, которые внешне очень похожи на Омжлусо… Не веришь? Сейчас принесу…

— Верю, верю, — успокаивает Фретинил, находит рукой ладонь Арэмо и осторожно её поглаживает. — Не уходи.

Фретинил, разумеется, слышал эту легенду — стара как мир, как большинство историй, о которых говорит Арэмо. Тысячу раз она пересказывала этот миф, и вот теперь придумала, что Омжлусо похож на лампирида.

Якобы, жили когда-то странные существа, которые внешне от остальных тауганян ничем не отличались. Разве что были чуть светлее, но это уже — необходимый элемент предания. Зато внутренне было в них что-то особенное, что-то такое, что позволяло им — ни много ни мало — путешествовать между мирами. Запросто так — взять и подняться с Таугана и переместиться на какую-то другую планету. Легенда же — почему бы и нет?

Иногда Арэмо идёт ещё дальше и домысливает неканоничные детали, за которые истинные ценители древностей её, вероятно, побили бы. Она фантазирует, что вполне возможно, что сами тауганяне произошли от этих эфирных лампирид. Ссылается на некие исторические свидетельства, которые на самом деле, естественно, наукой не признаются.

Поддавшись уговорам супруги, Фретинил как-то раз даже сел почитать рекомендованную ею статью, однако хватило его тогда минут на десять. Всерьёз отнестись к мистификации у него не получилось — как он ни старался.

Согласно принятой в узких кругах эстетствующих романтиков точки зрения, лампириды исчезли в незапамятные времена. По одной из версий, пропали так же внезапно, как и появились — если, конечно, не присутствовали на Таугане с момента его сотворения. Куда ушли или почему выродились, никто не знает. Да и как можно знать, если это — легенда?

— Фафе…

Фретинил слышит, как дрогнул её голос, а рука наоборот — замерла.

— Да? — отзывается он.

— А как там дела у Годы? — вдруг спрашивает Арэмо, и в её тоне проскальзывают холодные и неприятные нотки. — Ты видел её?

— Ммм… — задумался Фретинил, стараясь вести себя естественно и непринуждённо, будто бы не заметил странного и неожиданного в вопросе супруги. — Кажется, нет, не видел… Да, точно — я не видел её после вечеринки.

— Хорошо, — тихо и, как кажется Фретинилу, зловеще протянула Арэмо. — Передавай ей привет при случае, — Арэмо разворачивается и уходит.

35. Знак преследования

А вот это уже совершенно точно перебор, — говорит себе Фретинил, со злостью взирая на стену.

Ведь это же явно адресовано в его сторону. Словно клеймо, и как неприятно, что рисунок определённо похож на полумесяц. Ростом с взрослого мужчину, вызывающе бел на тёмном зелёном фоне стены и находится аккурат возле входной двери в четверть Фретинила.

Расположился удобно, глядя на него, Фретинилу в голову почему-то приходит слово «комфортно», будто бы всегда тут был и радовал глаз соседей и прочих обитателей дома, вызывал восхищённые оценки гостей. Нагло наклонился, полулежит и указывает на дверь Фретинила.

Разумеется, последнее ему только кажется, и он вполне осознаёт иллюзорность эффекта, который создан его собственным воображением и навязан уязвлённым ощущением спокойствия, но легче от этого не становится.

Что толку понимать, что заблуждаешься, когда суть вопроса не в этом, а в том, что по двору расхаживает маньяк с кисточкой в руках и рисует невесть что и там, где ему вздумается. И Фретинил уже забыл, зачем он вообще открыл дверь и вышел в коридор — вероятно, выполнить какую-то просьбу Арэмо — он уже не помнит, вылетело из головы. Весь охваченный негодованием, он стоит и тупо злится на проделки мерзостного маляра.

Всего лишь полосы — две аккуратные белые полосы, забавная стилизованная картинка, но Фретинилу сейчас не до забав. В целом личность уравновешенная и даже меланхоличная, однако сейчас ему на глаза лучше не попадаться. А уж если бы рядом оказался автор гадкого произведения, то вероятно, адекватными и уставными мерами тут не обошлось бы.

Спокойно! — взывает к себе Фретинил и несколько раз глубоко вздыхает.

Нелегко, но почти тут же состояние нормализуется, гнев постепенно отпускает его.

Едва заметно скрипнула дверь, и в коридор выглядывает Арэмо.

— Что тут? — спросила она, увидев озадаченное лицо мужа.

Арэмо выходит, становится рядом и разглядывает размалёванную стену.

— Полумесяц, — констатирует Фретинил, приподняв руку и указывая на фигуру.

Хоть он и старается быть невозмутимым, супруга замечает его недовольство и не рискует резко высказываться — дабы не спровоцировать Фретинила к ещё большему раздражению.

— Опять, — осторожно отзывается Арэмо, с опаской наблюдая за мужем.