Восход жёлтого полумесяца

Инспектор учтиво и с некоторой рассеянностью кивает, осознавая, что ответом Шоиноце попал в самую суть незаданного вопроса. Он порывается что-то сказать, но Шоиноце сердито продолжает:

— Вся моя коллекция находится у меня дома, и я уверен в том, что она в полном порядке. Если бы с каким-либо экспонатом что-либо произошло, мне бы уже давно сообщили. У меня с этим строго! — коллекционер стучит пальцем по столу.

Инспектор вновь согласно кивает: мол, да, не сомневаюсь, что в вашей коллекции царит полный порядок и всё учтено.

— А Гомба ваш — форменный прохвост! — заявляет вдруг Шоиноце. — Как-то имел с ним дело. Трепло и полнейший болван! Так ему и передайте!

Инспектор вынужден опять кивнуть, поскольку трудно добавить что-либо: озвучить своё мнение, которое полностью совпадает с оценкой Шоиноце — выглядеть подхалимом, вступиться за Лонара Гомбу ради хоть какой-то независимости суждений — значит покривить душой. Поэтому инспектор тактично молчит, а Шоиноце ворчливо продолжает:

— Даже не уговаривайте меня вновь обратиться к этому вашему Гомбе — никогда этого себе не позволю! Профан и мерзавец! Хотел меня провести! — Шоиноце высказался и кажется, чуть охладил свой пыл. Пошевелил бровями, и складки на его старческом морщинистом лбу разошлись. — Как вам травы? — в более тёплом тоне интересуется он, обращаясь к Ямтлэи.

— Вкусно, — тихо и почтенно ответил тот и отхлебнул из чашки. — Тоже коллекционные?

— Почти, — Шоиноце совсем подобрел и приложился к своей кружке.

Напарники тайком обмениваются взглядами, Ямтлэи даже делает какие-то незаметные коллекционеру знаки в том смысле, что пора бы и уходить. На что ещё можно рассчитывать? Вряд ли Шоиноце сообщит им что-то важное.

И инспектор думает, что так оно и есть. Зачем они вообще пришли к нему? Что хотели от него услышать? Для проформы, вероятно, — с грустью признаёт инспектор. Как и многое из того, что они делают, исполняя свои обязанности. Всё та же проверка возможных вариантов, необходимость цепляться за любую возможность. Процедить весь Элщимающ ради пары песчинок аргентума — наиболее точно отражающая положение их дел поговорка.

Никаких подозрений Шоиноце не вызывает. Да и не может вызвать — с каких бы это предпосылок? Просто приехал в Большой город, мало ли поводов к этому можно сыскать? Частным образом, и никакой связи с известными событиями не обнаруживается.

Симпатичный, вообще-то, старик, — размышляет инспектор. А Гомба — и вправду прохвост, полностью согласен.

— Ну, что же, — инспектор поднимается со стула. — Нам пора. Благодарим вас за радушный приём!

— Инспектор, — говорит Шоиноце, — на всяких случай, оставьте мне свои координаты: может, зайду как-нибудь, потолкуем.

32. Катастрофа

Помещение небольшое. Скорее тесное, нежели уютное. Холодное, а не комфортное, как и положено негражданам-заключённым: сухие шершавые стены, серый каменный пол. Решётчатая, голубоватого металла дверь хоть и открыта, определённо не придаёт помещению приветливости или гостеприимности.

За толстыми прутьями, в коридоре, двое дозорных из персонала тюремного блока — скучают, но глядят на инспектора понимающе, даже с каким-то сочувствием: непросто ему сейчас. Если уж в выходной день выдернули на службу — значит, плохо дело, просто так в неслужебное время в участок не вызывают.

Значит, важный субъект содержался в этой камере, раз уж инспектора среднего класса вытащили посмотреть на то, что от него осталось, — видимо, нечто подобное думают дозорные, и вид у обоих учтивый, исполненные готовности помочь, посодействовать в изысканиях инспектора, подсказать, предоставить всю имеющуюся у них информацию, коей на самом деле не так уж и много.

Дежурный от личного состава участка со скорбным выражением лица разглядывает пятна крови на полу. Инспектор не знает его имени — тот служит в соседнем дивизионе — но помнит его как делового и хваткого сотрудника.

Скорее всего, из инспекторов, такой же скромный трудяга, которому выпала неудача дежурить именно сегодня. Теперь рапортов не оберёшься, да и за действия охраны тюремного блока отвечать придётся, хоть они напрямую ему не подчиняются. Был тут и не предупредил тяжкий инцидент — уже виновен, отписывайся теперь за жалкую и никчёмную жизнь негодяя и налётчика по имени Тгамо Знёрр.

Инспектор невольно представил себе физиономию покойного и подумал, что он, должно быть, и сейчас ухмыляется, даже после смерти не может отказать себе в удовольствии сделать мерзость. Небось, пустыми, омертвевшими ещё при жизни глазами буравит служащих танаториума. Гадко и пакостно.

— Куда смотрела охрана? — холодно спросил инспектор.

— Да как всегда — куда-то не туда, — ответил дежурный от личного состава и через прутья решётки посмотрел в коридор, на стоящих там дозорных.

Те насупились, отвечают хмурыми взглядами — мол, ругань в их адрес далеко не заслуженна.

— Тяжело уследить за всеми, — говорит один из них.

Дежурный от личного состава проницательно глядит инспектору в лицо, тот отводит взгляд.

— Сам понимаешь… — словно оправдываясь, говорит дежурный.

— Да уж, — вздыхает инспектор и становится в угол помещения.

Хотел было прислониться к стене, но побрезговал. Руки в карманах, кажется, опасается прикасаться к чему-либо в этой комнате.

— Такой важный был этот Знёрр? — чуть ли не сочувственно спрашивает дежурный. — Ключевой свидетель?

— Главный обвиняемый, — ещё раз тяжко вздыхает инспектор.

— Понятно, — не менее тяжко, с глубоким пониманием ситуации, произнёс дежурный.

Осторожно обошёл лужу высохшей крови, встал с другой её стороны.

— Искать теперь… — задумчиво и невпопад сказал инспектор.

Дежурный достаёт из кармана обрывок фольги, заглядывает в него и начинает рассказывать:

— С виду — типичная бытовая стычка. Такое, сам знаешь, не в редкость… Не с такими, конечно, последствиями… — дежурный морщась смотрит на засохшее пятно на полу. — Сосед по камере, — дежурный вновь заглядывает в обрывок фольги, — некий Шаоб… Проходит у нас по пустяковому делу — кажется, что-то из разряда мелких краж, дело ведёт Файеделем… Так вот, этот самый Шаоб… Используя подручные средства… В общем, драка или что-то в этом роде…

— Повод-то какой? — спросил инспектор тоскливо, безо всякой надежды на вразумительный ответ.

— Утверждает, что личная неприязнь, — беспомощно развёл руками дежурный. — Не поделили чего-то. Времени вдаваться в подробности у меня не было — провёл лишь первичный опрос… Пока заперли его в верхнем отстойнике. Приставил к нему троих дозорных — на всякий случай. Если есть желание, можешь прямо сейчас подняться наверх и приступить к более детальному допросу…

Инспектор кивает и краем глаза замечает какое-то оживление в коридоре.