Воспоминания мёртвого пилота

Кроме подробностей полёта наших разведчиков, о которых я уже знал от командира полка, в ней была расшифровка радиообмена командира звена истребителей-перехватчиков с пунктом управления полётов. Из неё следовало, что с авиабазы Ниигата, позывной "Сакура", были даны, а лётчиками в воздухе выполнены, следующие команды:

Командный пункт: - 243-й, обнаружить цель. (Пауза)

Лётчик: - "Сакура", 243-й, цель обнаружил. (Пауза)

Командный пункт: - 243-й, осуществить перехват

цели. (Пауза)

Лётчик: - "Сакура", 243-й, цель перехвачена. (Пауза)

Командный пункт: - 243-й, произвести захват головной цели локатором ракеты. (Пауза)

Лётчик: - "Сакура", 243-й, захват.

Закончив чтение телеграммы, начальник штаба сообщил, что японцы подобрали тела трёх членов погибшего экипажа и передали их нашим представителям. Судьба остальных четырех ребят, бывших в самолёте в том роковом полёте, осталась неизвестной. Затем подполковник высказал нам своё мнение по поводу этого чрезвычайного происшествия:

– Как вы понимаете, на магнитофонных плёнках, снятых с самолёта, командиром экипажа которого был в тот день капитан Григорьев, команды на запуск ракеты зафиксировано не было. Как не было и доклада лётчика истребителя об уничтожении перехваченной им цели. Из этого можно сделать три предположения:

Первое - ракета, захватив тепловой головкой самонаведения наш самолёт, запустилась сама, сорвалась с подкрыльевого пилона и поразила цель.

Второе - у лётчика-истребителя от ненависти к нам не выдержали нервы, и он по собственной инициативе угробил русский экипаж.

И третье, японцы использовали скрытые каналы управления своими боевыми самолётами, которые не были засечёны нашей радиоразведкой.

Учитывая качество японской техники и дисциплинированность народа, первые два предположения очень маловероятны. Но японские дипломаты, оправдываясь в нашем министерстве иностранных дел, наверняка выберут один из них. На этом всё. Можно разойтись.

Выйдя из класса, лётчики окружили меня в коридоре и принялись расспрашивать о том полёте. Убедившись, что я знаю о происшествии ровно столько же, сколько и они, офицеры разошлись по своим делам, не забыв съязвить при этом, что Советское правительство могло бы и поощрить Григорьева, храбро спавшего весь радиоретрансляционный полёт. Я отшучивался в ответ на их колкости, объясняя, что к благодарностям и грамотам отношусь также безразлично, как и к выговорам.

Не помню, когда меня хвалили последний раз, а вот очередной свой выговор я получил недавно и вот за что.

Глава 23

Это был очень спорный случай. В нормальном обществе за такой поступок могли бы прилично поощрить, но у нас, где всё поставлено с ног на голову, сделали наоборот, и мне досталось, как говорили в старину, по первое число.

Мой экипаж получил задание доставить на остров Итуруп, входивший в Курильскую гряду, около тонны различного груза и одну пассажирку. Причём меня предупредили в штабе, что я должен на острове заночевать, а утром следующего дня, забрав демобилизующихся матросов, обратный груз и эту же женщину, вылететь обратно.

До 1945 года этот остров принадлежал Японии. Прежние хозяева, используя труд корейских и китайских пленных, оборудовали на нём несколько военных аэродромов. Нам предстояло посетить уникальнейший из них. Его неординарность заключалась в том, что он был вырублен в горной цепи и лежал от восточного берега острова, омываемого водами Тихого океана, до западного, упираясь в Охотское море. Аэродром представлял собой идеальную мечту любого лётчика. Ветер над ним всегда дул только вдоль полосы. Либо с моря, либо с океана. От боковых ветров полосу защищали отвесные скалы, высота которых достигала ста метров. Командование флота держало на аэродроме военную комендатуру из двадцати восьми человек, во главе которой стоял майор. В планах генерального штаба эта маленькая авиабаза значилась как "аэродром подскока". Это означало, что самолёты, улетающие на боевое задание в океан и возвращающиеся обратно, могли здесь дозаправиться керосином. С учётом скалистого основания взлётно-посадочной полосы, максимальный взлётный вес приземляющихся и взлетающих самолётов был не ограничен.

В хорошую погоду аэродром был хорошо виден с расстояния тридцать, а иногда и сорок километров. Я заходил на посадку со стороны Охотского моря и любовался величественной панорамой вулкана "Богдан Хмельницкий". Лёгкий дым поднимался над его кратером. Недалеко от его подножья уютно расположился самый большой населённый пункт острова - город Курильск. Правый лётчик рассматривал пролив Екатерины и видневшийся за ним остров Кунашир. Только бедняга штурман не прекращал свои вычисления. Приземляться мы решили с прямой. Васильеву было необходимо точно рассчитать рубеж начала снижения.

Примерно за семь километров от аэродрома я увидел группу людей, стоящую у торца полосы. Они махали мне головными уборами и иногда подбрасывали их вверх. Было отчётливо видно, что люди безгранично рады нашему прилёту. Так меня ещё нигде не встречали. Пролетев над их головами на высоте десяти метров, мы приземлились и приступили к торможению. Сидящий в хвосте стрелок проинформировал нас о том, что встречающие бегут за нами по полосе. Это было похоже на коллективное умопомрачение. Но когда я узнал, что за груз мы им привезли, всё встало на свои места. В тридцати среднего размера деревянных ящиках находились сто восемьдесят круглых коробок с фильмами для их киноустановки.

Комендант аэродрома приветливо поздоровался со мной и поручил заботу об экипаже своему заместителю. После этого всё своё внимание он переключил на пассажирку, прилетевшую с нами. Мой начальник штаба предупредил меня о том, что со мной полетит не просто женщина, а кассир с большой суммой денег. Она должна доставить заработную плату всему личному составу за последние шесть месяцев. Но то ли он не знал, то ли не посчитал нужным сказать о том, что кассирша, по "счастливой случайности", является женой коменданта этого аэродрома. Когда прапорщик, исполняющий обязанности заместителя, рассказал мне об этом, стало ясно, почему заботу о "дорогих гостях" передоверили "вторым лицам".

Пока матросы разгружали самолёт, а техник заправлял крыльевые топливные баки керосином, я в сопровождении прапорщика совершил пешеходную прогулку по аэродрому. Собственно говоря, осматривать было нечего. Матросская казарма, штаб, столовая и четыре деревянных туалета располагались с одной стороны бетонки и врытые в землю по самые горловины топливные цистерны, с другой. Пасущаяся невдалеке отара овец завершала этот невзрачный пейзаж.

– Овец, как я вижу, даже собаки не охраняют, - прокомментировал я увиденное.

– А куда они денутся? На эти стены, - он показал на гладко стёсанную поверхность скал, - даже альпинисты не заберутся.

– Слышишь, Кузьмич, - обратился я к своему сопровождающему, - а зачем вы цистерну перед казармой установили?

– Это изобретение нашего майора. Называется оно "гарнизонная гауптвахта". Как только матрос напьётся или в самовольную отлучку в посёлок убежит, мы его в железную бочку сажаем. Ты, наверно, не обратил внимание, но там, в крышке дрелью дырки просверлены, чтобы арестованные не задохнулись. Крышка прикручивается болтами к горловине цистерны, и нарушитель устава не требует охраны. Как эти бараны. Сидит он там несколько суток, раз в день получая еду, и воет от тоски или прощение вымаливает.