Война меча и сковородки

– Это происки, - шепнула она ему, желая подбодрить.

Он кивнул, но не ответил.

Королева продолжала рассматривать свиток.

Бодеруне надоело ждать, и она вопросила:

– Ваше Величество будут столь милосердны, что вернут несчастной матери сына? Вы убедились, что я говорю правду?

Эта настойчивость окончательно вывела Эмер из себя:

– Ваше Королевское Величество, вы же не допустите публичного унижения моего мужа, - сказала она, сжимая кулаки.
– Эта женщина, - она указала на Бодеруну, - затеяла черное дело, чтобы лишить моего супруга ваших милостей. Не верьте ей. Свиток и подпись вашей сестры - всего лишь подделка. Ваша уважаемая сестра и епископ Беда мертвы и не смогут оправдаться. Не позвольте лживой бумаге опорочить их память. И не допустите позора моего мужа.

Но королева не вняла речам, и глаза ее вдруг по-змеиному прищурились:

– Вы так рьяно выступаете на защиту вашего мужа, - прошипела она, - а он стоит за вашей спиной. Ему ведь нечего бояться? Пусть выйдет и покажет, что он - мужчина, а не слабак, спрятавшийся за юбку жены.

– Но зачем, если этот документ - ложь!
– никогда еще Эмер не испытывала столь сильного гнева и столь сильной ненависти. Она ненавидела в этот момент всех - королеву, которая поступала несправедливо по отношению к Годрику, эту мерзавку Бодеруну, явившуюся невесть откуда, и Годрика, который стоял покорно, как баран.

– Этот документ - не ложь, - отчеканила вдруг королева.
– Я узнаю подпись своей сестры, потому что в ней есть тот знак, о котором знали только я и она. Это подписано ею, и засвидетельствовано епископом. Здесь большая епископская печать и печать рода Фламбаров. И я припоминаю, что во время рождения лорда Годрика печать находилась у моей сестры, потому что покойный лорд Фламбар уезжал воевать на границу.

Годрик невольно коснулся груди, проверяя - на месте ли печать. И в душе Эмер всколыхнулась надежда, что он обнаружит пропажу и все разъясниться... Не очень-то она верила в эти тайные знаки королевы и ее покойной сестры. Но Годрик оттянул ворот котты и извлек печать - ту самую, из сердолика.

– Значит, печать на месте, - подытожила королева.
– Сделайте оттиск, чтобы мы убедились в подлинности.

– Зачем проводить дознание здесь, при всех?
– снова возмутилась Эмер.
– Давайте перейдем в закрытый зал и решим всё без свидетелей. Королевскому дому не нужны сплетни.

– Они уже появились! Сплетни!
– королева пристукнула ладонью по подлокотнику кресла.
– И если мы скроем правду, лорду Фламбару никогда не избавиться от подозрений. Решим здесь и сейчас. Это не обсуждается. Скорее! Мы хотим сравнить оттиски.

Принесли красный воск и кармин, растопили и развели в кашицу, и Годрик самолично сделал несколько отпечатков - на пергаменте и на восковой пластине.

Оттиски поднесли королеве, и она долго изучала их, поджимая губы, как всегда делала, когда была недовольна.

– А сами что скажете, лорд Фламбар?
– спросила она, наконец, передавая леди Бертрис пергаментные листы и восковую пластину.

Годрик взял пергамент, принесенный Бодеруной. Ему хватило одного взгляда.

– Отпечатки одинаковые, - сказал он.

– Не может быть! Покажи!
– Эмер выхватила у леди Бертрис листы и сама принялась сличать оттиски печатей. Но чем больше она смотрела, тем больше убеждалась, что подделки быть не может. Даже маленький скол на уголке совпал.

– Что ж, ни у кого нет сомнений в подлинности, - провозгласила королева.
– Остается только убедиться в наличии родимого пятна. Оголитесь!

Эмер испустила такой гневный вопль, что даже гвардейцы вздрогнули от неожиданности.

– Вы не посмеете!
– она приготовилась продолжить спор, но тут Годрик попросту отодвинул ее в сторону и вышел на середину зала.

Онемев от ужаса, Эмер смотрела, как он снимает квезот, а потом расстегивает пояс. Он, такой высокомерный во всем, что касалось дворянского достоинства, раздевался перед собранием знатнейших людей Эстландии и перед самой королевой, словно находился один в собственной спальне. Подняв котту, он приспустил пояс штанов, и королева свела брови к переносью. Эмер прекрасно знала, что увидела правительница Эстландии - родимое пятно в виде птицы. Птица, расправившая крылья. Девушка застонала от бессилья.

– У него именно такое пятно, - сказал кто-то из лордов.

И впервые прозвучало тихое, но презрительное: «Медвежий башмак!»

Эмер помнила эту старинную традицию - приемный сын становился членом семьи, лишь когда вслед за названным отцом или матерью надевал башмак, сшитый из медвежьей шкуры. Медвежий башмак! Приемные дети не имели права наследования без особого завещания и всегда уступали в праве очередности принятия наследия отпрыскам по крови. Медвежий башмак! Даже позорнее, чем незаконнорожденный! Она закрыла лицо руками, пытаясь придти в себя.

– Виллан, - сказал кто-то, и у Эмер закружилась голова.

Её подхватили под локти и помогли сесть, но она вскочила почти сразу, отталкивая гвардейцев, которые хотели помочь.

– Это для вас он - виллан и медвежий башмак!
– сказала Бодеруна громко и четко.
– А для меня - мой единственный сын, моя плоть и кровь, и вы не смеете оскорблять его. Требую справедливости, Ваше Величество!

– И вы ее получите, - бросила королева.
– Свиток останется у нас, - она передала документ о покупке и усыновлении лорду Саби, который появился возле ее кресла, как призрак.
– Наше решение. Сэр Годрик признается приемным сыном нашей сестры Геновефы из Вира, но так как усыновление произошло втайне от ее супруга, лишается права носить фамилию Фламбар и лишается всех прав на наследство Фламбаров. Оружейные мастерские передаются в ведение леди Фледы. Пусть сэр Годрик вернет ключи от главной мастерской. И печать. Без промедления.

Сопровождаемый тихими смешками, Годрик снял с шеи цепочку с сердоликовой печатью, подошел к королеве и положил печать у ее ног. Его широкоплечая фигура, не утратившая достоинства даже без опояски, напомнила Эмер старинные южные статуи из королевского сада. Он казался ей самым красивым и благородным из всех живущих на земле. И вот - виллан. Простой виллан. Насмешка судьбы.

Отойдя от трона, он приблизился к леди Фледе, которая сидела рядом с дочерью:

– Разрешите попрощаться...

Но она отвернулась так резко, что Эмер мгновенно вскипела гневом. Вместе с матерью отвернулась и Острюд.

Годрик поклонился обеим, но заговаривать больше не пытался.

Кто-то толкнул Бодеруну к выходу, и она тяжело упала. Годрик подошел и преклонил колено, помогая ей подняться.

– Обопритесь о мою руку, матушка, - сказал он спокойно.

– Годрик!
– крикнула Эмер, бросаясь за ним.

Он оглянулся и остановил ее одним взглядом - холодным, чужим.

– Куда это ты собрался, волчий хвост тебе в глотку!
– закричала Эмер на него.
– Почему называешь эту женщину своей матерью?! Она - ведьма и лгунья! Мерзкая лгунья!
– и она даже замахнулась, чтобы ударить Бодеруну, но Годрик перехватил ее руку.