Война меча и сковородки

Девушка успела перевернуть на спину заветную золотую монету, опасаясь, что Годрик увидит талисман в такой неподходящий момент. Да, он повел себя, как настоящий муж. И сказал слова, которые взволновали ее до глубины души. И даже то, что он не продолжил ссору с Тилвином, понравилось Эмер. Но сдаваться на милость сразу, когда еще живы воспоминания об оскорблениях и обидах, которым он ее подверг?..

– Даже если не помирились, предлагаю никому не говорить об этом. Пусть это будет наша тайна. Твоя и моя, - Годрик подошел к Эмер и медленно спустил с ее плеч рубашку, касаясь кончиками пальцев кожи.
– Нежнее шелка...

– сказал он тихо.

Прикосновение обожгло, как капли горячего металла, но Эмер не поддалась слабости и отвернулась, подхватывая рубашку возле локтей и прикрывая едва не обнажившуюся грудь.

– Я расцениваю твои речи об исполнении супружеского долга просто как способ оградить меня, - сказала девушка.
– Благодарю, что помог. И ложь бывает во спасение. Не знаю, что бы произошло, не подоспей ты вовремя и...

Годрик осторожно, но настойчиво потянул рубашку:

– А я не лгал, - сказал он.
– Фламбары тоже не бросают слов на ветер. Я хочу получить тебя этой ночью. Хочу, чтобы ты исполнила клятву, которую дала в столице, у алтаря. И хочу, чтобы ты стала моей настоящей женой.

Эмер вскинула голову, слыша и не веря.

– Какой ты быстрый, - сказала она, отчаянно краснея.
– С чего ты решил, что перед разводом я дам тебе все это?

– Никакого развода не будет.

– Не будет?!

– Разве мы хотим этого?

– Но ты всегда говорил...
– залепетала Эмер и замолчала.

Подобные превращения двух близких людей за столь короткое время - это было слишком для понимания. Какие силы обрушились сегодня на Дарем, если рассудительный и сдержанный Тилвин потерял самообладание, а язвительный насмешник Годрик обернулся смирным, как ягненок?

– Не веришь? Я тебя прекрасно понимаю, - Годрик взял ее за подбородок и осторожно заставил повернуться к свету.
– Всегда считал, что у тебя карие глаза. А теперь вижу - серые. Рыжая с серыми глазами... Это красиво.

– Ты пьян, что ли?
– пробормотала Эмер.

– Наверное, - Годрик легко коснулся ее губ губами.
– Почему-то всегда ощущаю головокружение, когда целую тебя.

И он поцеловал ее снова, уже долгим, томительным поцелуем.

– Ты ведь проявишь великодушие и простишь меня?
– прошептал он, отрываясь от нее на секунду, перед тем, как снова припасть к ее губам.

– Разве ты просил прощения?
– спросила Эмер, как только он дал ей возможность дышать.

– А разве не просил? Тогда спешу исправиться и прошу сейчас. Прости, я вел себя по отношению к тебе не лучшим образом...

– Ты вел себя отвратительно, - поддакнула Эмер, очень уютно устраиваясь в его объятиях.

– Согласен, отвратительно...

– Как свинья.

– Ну не то чтобы очень!
– на секунду ему изменила обычная невозмутимость.

– Хорошо, как свин, - милостиво согласилась Эмер.
– Продолжай извиняться.

– Разве этого недостаточно?
– он потянулся, чтобы поцеловать ее, но девушка проворно выставила между ними руку.

– Эй! Я требую, чтобы ты извинялся точно так же, как меня позорил - при королеве. Нет, не надо падать на колени и заливаться слезами, достаточно просто подвести меня к Её Величеству и прилюдно поцеловать мне руку. И чтобы смотрел с любовью и обожанием. Понял?

Годрик улыбнулся:

– Понял. Пусть будет так.

– Какой-то ты слишком сговорчивый, - проворчала Эмер, прикидывая, не продешевила ли.

– Но у меня свое условие.

– Ты еще смеешь ставить мне условия? После всего, что натворил?

– Ты заставила меня пробежаться голым по саду, - напомнил он.

– О!
– Эмер возвела глаза к потолку.
– Мы уже и позабыли об этом. Так чего ты там хочешь?

– Хочу, чтобы сегодня ты стала моей женой. По-настоящему.

– А... я...

– Да или нет?

Губы его были совсем близко, и глаза смотрели тепло и проникновенно, и запах янтаря и мерзлой земли опьянял, как самый дурманящий фимиам. Эмер почувствовала, что слабеет, и тщетно взывала к собственной гордости, здравомыслию и старалась припомнить прежние обиды.

– Да или нет?
– повторил он, легко поглаживая ее плечи.

– Да, - Эмер обхватила его за шею, потянулась за поцелуем и прогнала все мысли гулять под облаками. Думать совершенно не хотелось, и тем более - вспоминать, что он сказал ей вчера, позавчера или месяц назад. В конце концов, какое это сейчас имело значение? Он рядом, он обнимает, он говорит, что делает это искренне и просит прощения. И она верит ему. Просто не может не верить.

– Как сговорчива моя жена, - прошептал Годрик ей на ухо, касаясь губами виска.
– Как легко усмирить этого отважного рыцаря...

Они целовались со все возрастающей страстью, и не заметили, как последняя преграда между ними - рубашка из тонкого полотна - соскользнула на пол.

Эмер шагнула назад, и Годрик повалил ее поперек постели, придавив весом своего тела.

– Ты мне все кости переломаешь, медведь, - сказала она, поглаживая его по затылку и пытаясь нащупать тесьму, стягивавшую волосы.
– Мне так нравится, когда пряди падают на лицо...

– Сделаем так, как тебе нравится, - он развязал тесьму и встряхнул головой, распуская волосы.

– Может ещё и разденешься?
– предложила Эмер, которую вдруг заколотило, как в лихорадке.

– Если не остановимся, то королеве придется ждать нас очень долго, - сказал Годрик, перемежая слова и поцелуи.

– Королева подождет.

Он полностью с ней согласился, потому что принялся целовать с удвоенным пылом. Руки его ласкали Эмер с таким умением, что она на секунду огорчилась подобной опытности, припомнив Кютерейю. Но эти сожаления исчезли, едва муж огладил ее грудь, скользнул ладонью по бедру и коснулся потаенного женского места, принуждая девушку раскрыться навстречу, и Эмер подчинилась, горя таким же огнем, как и он.

– Мне кажется, я умру, Годрик, - простонала она, запрокидывая голову, пока он целовал ее шею и спускался ниже.

– От этого не умирают, милая, - он приподнялся, и Эмер с протестующим возгласом потянулась, чтобы вернуть его обратно.

Но Годрик лишь расстегнул пояс, снял квезот и котту, и бросил их на пол. Пока он развязывал вязки на штанах, Эмер изнывала от нетерпенья. Она потянулась помочь, но только затянула два узла.

– Все, к чему прикасается моя жена, становится таким запутанным, - пошутил он.