Война меча и сковородки

– А ты болтаешь даже тогда, когда надо молчать и вздыхать!

– Хорошо, - сказал он, склоняясь над ней.
– Я молчу и вздыхаю.

Он и правда замолчал, и некоторое время тишину в спальне нарушало только их прерывистое дыханье. Годрик справился-таки с вязками на штанах и разделся, явив готовность подтвердить слова любви делом. Эмер распахнула объятия, и он лег на нее, забросив одну ее руку себе на шею, но жена беспокойно завозилась под ним, и он послушно приподнялся на локтях, опасаясь, что опять придавил слишком сильно.

Но ее интересовало кое-что другое.

– Дай поглажу, - выдохнула она, глядя широко распахнутыми глазами.

Годрик позволил и это, перекатившись на бок. Эмер дотронулась до него осторожно, и пальцы дрожали, как у воровки.

– На ристалище ты была смелее, - он взял ее за руку и прижал к себе, пониже живота.
– Видишь? Совсем нестрашно.

Но страшно было, хотя Эмер и пыталась храбриться. Пожалуй, теперь было пострашнее, чем когда по ее коленям ползла змея. Только страх был иного рода. Тогда она боялась за собственную жизнь, а теперь испугалась самой жизни.

Почувствовав ее неуверенность, Годрик поцеловал Эмер нежно, как в соловьином лесу ночью, и уперевшись лбом ей в лоб сказал:

– Не дрожи так. Все недоразумения позади, я не обижу, моя железная роза. Просто доверяй мне...

Закрыв глаза усилием воли, Эмер подчинилась его ласкам, трепеща перед неизвестным, страшась и желая этого.

Но вдруг слабое движение воздуха охладило ее горящие щеки. Сквозь ресницы Эмер увидела открытую дверь в черный коридор, где не горели даже факелы, и едва не лишилась сознания от стыда и ужаса.

– Вы совсем стыд потеряли, - сказал кто-то тихо над их головами.

Годрик и Эмер мгновенно остановились, причем, Годрик попытался прикрыть Эмер, которая лежала в чем мать родила, принаряженная только распущенными волосами.

Возле кровати стояла Острюд смотрела на них странно, без привычного осуждения и презрения. Скорее, она была печальна.

«Расстроена, что братец решил-таки помириться с ненавистной невесткой», - подумала Эмер.

Но язвительности, присущей золовке, не помешала никакая печаль:

– Всем известно, что она из дикого края, - сказала Острюд, - но тебе, братец, стыдно перенимать подобную дикость!

– Выйди, - попросил Годрик.
– Моей жене надо одеться.

Острюд повернулась, как деревянная кукла на ниточке, и вышла.

– Неважно получилось, - извинился Годрик перед Эмер.

– Это к лучшему, - она спихнула его в сторону и поднялась. Схватила рубашку и нырнула в нее, чтобы скрыть пылающие от стыда щеки.
– Королева ждет. Нам надо поспешить.

– Эмер!
– Годрик спрыгнул с кровати и развернул жену лицом к себе, выпутав из ярдов беленого полотна, чтобы посмотреть в глаза.
– То, что мы не закончили, мы повторим сегодня ночью. Если будешь согласна. И завтра ты уедешь из Дарема моей женой.

– И вернусь в Дарем твоей женой, - Эмер предостерегающе выставила указательный палец.

– Несомненно, - Годрик взял ее за руку и торжественно поцеловал сначала в палец, а потом в ладонь, словно скрепляя клятву.
– Если сама этого захочешь. Обещаю, что не стану больше тебя неволить.

Он обнял ее, а потом снова завладел губами и не отпускал так долго, что Эмер совсем задохнулась.

– После этого я точно никуда от тебя не уеду, Годрик Фламбар, - пообещала она, обретя дыхание.
– Никогда.

– Моя просьба ничего не значит?

– Значит. Я рада, что ты заботишься обо мне. Но и я хочу заботиться о тебе. Позволь мне это.

– Не позволю. Потому что ты дорога мне не меньше. И я не хочу, чтобы ты рисковала жизнью. Достало случая в церкви. Ты чудом осталась жива, а меня даже не было рядом, чтобы помочь. Какой же я муж, если не могу позаботиться о своей жене? Ты уедешь, пока я не разберусь со всеми убийцами, не раскрою все тайны и не рассекречу всех злоумышленников. А потом вернешься, и мы будем ковать мечи и ножи...

– Те, что на восточный манер!
– подхватила она увлеченно.
– Полоска стали между двумя полосками железа! Ты ведь разрешишь мне еще поковать?

– Разве можно тебе что-то запретить, - усмехнулся он.

– И кузни Фламбаров станут знамениты во всем мире!
– продолжала мечтать Эмер.

– И я передам все, что знаю, нашим сыновьям.

– И дочерям!

– Конечно, если они пойдут в свою матушку - рыжие и буйные.

– Годрик, я правда не сплю?
– спросила она встревожено.
– Ты не обманываешь меня? Ты говоришь искренне?

Он прижал ее ладони к своему лицу, а потом отнял их и посмотрел Эмер прямо в глаза:

– Сегодня я не сказал тебе ни слова лжи, Эмер из Роренброка. Если пожелаешь - поклянусь всем, что мне дорого.

– Нет!
– испугалась она еще больше.
– Не надо клятв. Яркое пламя запрещает клятвы, не будем его гневить. Но для всего этого мне, действительно, надо уехать? Разреши остаться. Я не буду в тягость!
– горячо уверила она.
– Я буду полезна!

– После сегодняшней ночи, если будет угодно яркому пламени, ты будешь в тягости, - сказал он.
– Разве ты подвергнешь опасности нашего сына?

Против этого Эмер ничего не смогла возразить. Сердце подпрыгнуло, а потом помчалось в бешеной скачке. Наш сын - как же это чудесно звучало!

– Раз говоришь правду, то... То я сделаю все, что угодно. Уеду хоть на край света! Но ненадолго, Годрик Фламбар!

– Вот это мне нравится, - согласился он с улыбкой.

Они вошли в зал, украшенный празднично, рука об руку. И лицо королевы, на котором лежала печать тревоги, просветлело, пока она смотрела на красивую юную пару, приближавшуюся, чтобы засвидетельствовать почтение.

– Цвета Фламбаров?
– спросила Ее Величество.
– Вы обрадовали нас, графиня. И удивили, что уж скрывать.

– Я сама обрадована и удивлена, - ответила Эмер с поклоном.

– И я тоже - обрадован и удивлен, - заверил их обоих Годрик и поцеловал руку жене. Перед королевой и придворными, и перед всеми гостями Дарема, как и обещался.

– Мы видим, что война меча и сковородки завершена, - сказала королева со смешком.
– Кто же победитель?

– В любви не бывает победителя, - ответил Годрик, не сводя глаз с Эмер.
– Или выигрывают оба, или оба оказываются проигравшими.