Война не Мир

В руке у Ренаты болтался пакет апельсинов.

– Где ты была?
– спросила я, - почему ты ушла?

На мне были высокие каблуки, а на асфальте под пушистеньким новым снегом - раскатанная дорожка, поэтому вопросы я задавала, поднимаясь со льда.

Рената внимательно разглядывала меня сверху вниз.

– Послушай, возьми компьютер, - попросила я, - или я его раскурочу.

Она наклонилась и взяла у меня кофр.

Навстречу нам по дорожке шли два жильца. Они тащили коробку с плазменным телевизором. С началом войны люди стали скупать технику активней. Когда жильцы, тащившие телевизор, приблизились к скользкому месту, я крикнула «Осторожно!», и они оба, как по команде хлопнулись вниз.

Рената уронила мой компьютер в палисадник и бросилась им помогать.

Апельсины она купила хорошие.

После горячего чая и по куску пиццы мы, как бывало раньше, устроились в общей комнате, только я села на другой диван.

– Ты не собираешься праздновать?
– спросила Рената, не поворачивая головы от окна, - у тебя даже елки нет.

Я смутилась.

– Ты хочешь?
– спросила я. Вообще-то я собиралась работать.

– Было бы неплохо, - сказала она.

– Послушай, - попросила я, немного помедлив, - расскажи о том, как ты была маленькой?

Елку нам было уже не достать. Я подумала, что воспоминания о приятном могли бы заменить ей праздник.

В дверь позвонили.

– Это елка, - сказала Рената. Я кивнула и пошла открывать. Я могла поспорить, что это - монгол.

– Привет!
– обрадовалась я его круглой и плоской роже. Мы прожили на одной площадке почти четверть года очередной мировой. Из-за спины монгола торчало что-то зеленое.

– Ты принес елку, - безрадостно сказала я.

Я уже почти привыкла к тому, что между Ренатой, Кассандрой и бабушкой Вангой есть что-то общее. Не могу сказать, что мне это нравилось.

Почему монгол не уехал на родину, я могу догадаться. Кроме золотого черепа на его правой руке появилась бриллиантовая печатка, на запястье тоже что-то скромно сверкало каратами и вообще, он весь как-то похорошел и налился благородными соками. Я не стала спрашивать, что он замутил в сложившейся ситуации. Я как бы сама не тачала на заводе болванки снарядов.

Новый год мы встречали втроем. Монгол приглядывался к Ренате, а я думала, что отвечу, когда он спросит, есть ли у нее молодой человек.

Утром первым делом я позвонила, чтобы поздравить моего знакомого, который родился 1-го января. Козерог. Мой бойфренд родился 13-го. Это два дня рождения, о которых я вспоминаю без опозданий.

Принимая душ, я услышала смех. Веселились монгол и Рената. Я испугалась - слабоумные девчонки в психушках - жертвы склонных к размножению санитаров. Слабоумие, наверное, заразительно. Наспех смыв пену с волос, я выскочила из ванной.

– Серьезно? Ну и ну!
– донеслось до меня.

Под собственный смех монгол вышел из комнаты и деловито взял меня под локоток. На кухне он посерьезнел. Рената объяснила ему, что обычай наряжать зеленые елки пошел от лидера технократического движения, испытателя-экстремала по имени Сання, который выращивал и раздавал елки причудливой формы, чем и обратил в свою веру сердца избирателей. Традиция украшать дома елками установилась после скандала. Дама Санни оказалась переодетым мальчиком. Те, кто продолжал верить в его идеи, доказывали свою преданность елками. Отсюда же Санта.

– Как ты запомнил всю эту чушь?
– спросила я.

– Не знаю!
– страстно зашептал он, пожимая плечами, - она сказала, что там, откуда она, имена обычно кончаются на «я» или на «о». Дома ее зовут Рено.

Я потрясла головой. Я подозревала, что монголы до сих пор верят в духов, но чтобы в марсиан - не догадывалась.

– Да, у дамы тамошнего Санты было домашнее животное, козел, его звали Меня. Такие детали… - он развел руками.

– Надеюсь, ты понимаешь, что все это… - строго спросила я.

Я представила себе девчонку, годами слагающую свой собственный мир. За 25 лет должно было накопиться немало деталей.

– Хорошо, что ты сам все узнал, не надо тебе объяснять, - вздохнула я.

– Ты, это, если надо, за помощью обращайся, - монгол вертел в руках золотой брелочек, - я это оставлю себе?

Я взяла посмотреть. В центре золотого брелочка хорошей работы была изображена рельефная маленькая елочка с бантиками. Я покачала головой.

– Она подарила? Конечно, оставь.

Он крикнул Ренате «пока» и ушел. 1-ое близилось к вечеру.

Я потопталась на пороге.

– Рената, - позвала я.

В конце концов, надо было как-то решить проблему. Я не имею права воспитывать чужих сумасшедших.

– Рената, где ты живешь?

– Монгол и тот слушал. Почему ты не задавала мне этот вопрос раньше?

Действительно, - подумала я, но тут же спохватилась. Не хватало мне подростковых истерик и возгласов «это ты во всем виновата!».

– Задаю сейчас. Где ты живешь?

– На Плюке, - она смеялась.

– Понятно. А в Москве - где ты живешь?

Почему к полоумным не цепляют металлические таблички с выгравированным адресом?

– У тебя.

Я решила ее проверить:

– Назови адрес?

Она назвала мою улицу, дом и квартиру. Умница девочка. Так я ничего не добьюсь.

– Ты знаешь, здесь я чувствую себя новорожденной, - вдруг сказала она и положила голову мне на плечо, - мне приходится адаптироваться. Как тому твоему солдату, художнику.

Я отстранилась.

– Откуда ты про него знаешь?

По моим мыслительным органам пронеслась какая-то жуть.

– Твой плакат висел у меня за окном. Ты снималась в рекламе? У кого? Можешь показать, где это было?
– я вскочила, - давай, поедем туда прямо сейчас! Где ты видела моего жениха? Рылась в моем компьютере? Но у меня такой фотографии нет!

Вопросы сыпались из меня, как мюсли из прорванного пакета.

Через полчаса мы неслись по кольцу в сторону Тверской. Рената согласилась показать мне студию, где снималась для рекламы.

Я вспомнила, что в компьютере у меня вообще нет ни одной фотографии.

В старом доме на Фадеева, к которому мы подъехали, не горело ни одно окно, хотя на улице было уже темно.

– Ты уверенна?

Рената кивнула. В подъезде тоже было темно. Дом был вообще похож на заброшенный. Пока мы на ощупь поднимались по лестнице, я соображала, что буду делать, если мы случайно попадем в жилую квартиру и поднимем на уши незнакомых людей. И дальше - что я буду делать, если мне ничего не удастся разведать. Кто ее родственники, где документы, чем ее лечили и не надо ли держать на тумбочке таблетки от ишемии. Я о ней ничего не знаю. Она жила у меня, кажется, больше месяца. Наконец-то я удивилась своей легкости в отношениях.