Война не Мир

– Я с редакцией, - сказала я, поднялась и на всякий спросила, - чья идея?

– Журнала? Моя!
– усмехнулась издатель, - ты мне звякни, если он там. Все его ненавидят.

Насчет идеи журнала она врала. Это была не ее идея.

Насколько я в курсе, даже милиция воротит нос от семейных разборок. Но когда человек говорит «все ненавидят», для меня это жуткий признак. Ненавидеть все могут фашиста в деревне. После того, как ее сожгут. И то найдется всепрощающая душа. Значит, «все» по любому брехня.

– Чья идея?
– спросила я, как только увидела ее парня. Он понуро сидел на диване и пытался подключиться к Интернету через мобильный.

– Ну как ты думаешь?

– не то спросил, не то слегка пожаловался он.

– Твоя.

Я перезвонила издателю и сказала, чтобы не приходила. Типа здесь он, и все страшно.

– Ой, Лопухова, ты там давай держись, если что, мы поможем!
– она засмеялась, типа поставила смайл после неприличной просьбы.

Мы проговорили с ее парнем какое-то время. Я напомнила про съемку в редакции и еще разную мелочь и спросила, хочет ли он, чтобы его идея загнулась. Он ответил, что ему все равно. Просто обидно.

– Пусть она не думает, что я буду как-то там вставлять палки или тащить сюда ребят. У меня таких идей, как эта… Ну, еще будут.

На середине разговора в кабинет ворвалась издатель. За ней следом неслись ее муж, пара водил и еще какие-то буйволы.

Я сразу подумала, что нам копец, и никаких идей больше никогда не родится. Но ничего, больше криков не было. Хватание за грудки не считается, в особо нервной ситуации это даже особая этика.

Парень отчалил с нашего горизонта, и названия журнала нам менять не пришлось.

– Ты смотри, какой падаль, соточку он хотел!
– от радости победы издатель слегка заговаривалась, - ты только людям ничего не говори, пусть не волнуются. Да, кстати, ты выбрала себе туфли из тех шмоток, что мы снимали? По-моему, там не было твоего размера…

Я вышла из кабинета, редакция сидела, как будто на ее глазах произошел взрыв Хиросимы. И очередь за Нагасаки.

Трудно быть подчиненным. А туфли на каблуках в военное время я не ношу, даже халявные.

Хорошо, подумала я, что в другой редакции я могу почувствовать себя еще подчиненней.

– Слышала?
– спросила с утра фоторедактор. Она уже привыкла, что я нормальный человек, и со мной теперь можно поговорить о новостях, - шпион повесился.

Я плеснула немного кофе себе на джинсы. Она протянула салфетку.

– Как повесился? Какой шпион?

– Да хэ их сейчас разберешь. Вроде, бывший. Дня три назад пришел домой и, кажется, по пьяни. Вчера нашли. За бывшими же следят…

– Фотка есть?
– спросила я.

– Издеваешься? Какая фотка?

Меня это не успокоило.

– Я домой, - заявила я и покидала все, что попало под руку в сумку.

– За фиг?

– Свидание. Личная жизнь.

– А мой сосед по даче свою собаку убил, - как бы нехотя сказала она мне вслед.

Я зацепила с вешалки курточку и вынеслась из редакции. По дороге на светофоре я сообразила, что телефона Ренаты у меня нет.

Домой я доехала в глубоком стопоре. По дороге Рената представлялась мне то последней надеждой, то первым врагом одуревшего человечества, то персональным глюком давно не спавшего журналиста. Но самое ужасное - что-то заставляло меня бояться. За нее, за себя или за всю планету - не знаю. Какая-то часть моих замутненных мозгов, наверное, начала проясняться.

Три дня назад я могла бы помочь человеку, с которым пьянствовала в кафе, но он показался мне повернутым брехуном. По идее все, что он говорил, было бред, и я даже не знала, был ли он тем самым шпионом, который повесился. Я не знала ничего, но, если бы я поверила ему хоть на момент…

Сруливая с кольца, я боялась опоздать - правда, куда именно, я пока еще не представляла. Возможно, мое сознание, правда, замутнено. Я никогда не очищала его накопленным опытом мудростей, оно не прозрачно, и теперь я не в состоянии отличить правду от глюка и хорошее от плохого, как дальтоник светофорный сигнал. Вокруг меня происходят вещи, которых не должно быть в реальности, но при попытке определиться в ряду и выстроить значимости, в моей голове случается сбой. Три дня назад я могла помочь человеку. 6 лет назад я могла бы отправить письмо. Год за годом я могла бы публиковать интервью. Но все, что я делала - верила, что человечеству нужен полный и беспробудный глянец.

Итого, год за годом я жила с ощущением того, что прав кто-то еще, но не я.

Общее сознание, как давно говорил мне художник, - чистое, и потому там все понятно и просто. Нужно только немного равняться. Каждый может проверить и скоррелировать твою адекватность, подсказать, куда двигать, и, если попросишь, подтвердить: да, шпион повесился. Почему? Хм. Наверное, предал родину. Да, какой-то производитель колбасы валял дурака и закапывал свою продукцию за Можайском. Должно быть, он хотел уйти от налогов. Да, издатель вывела на чистую воду подонка, который просил соточку за свою же идею. Но это случилось просто потому, что его все ненавидят.

Все, что я могла сказать себе о текущем моменте: этого не должно быть в реальности. И, наверное, мне захотелось хоть что-то исправить…

– Ну где ты носишься, - обиженно воскликнула Рената, едва я распахнула дверь. Она стояла в пеньюаре поверх майки и джинсов и держала в руках хлебницу с тостами.

– Твоя любимая еда?
– буркнула я. Рената растерянно отступила. Я убрала ее с дороги и ломанулась к нашему телевизору.

Мысленно оглянувшись назад, я увидела, что Рената изо всех сил хлопает недоуменно ресницами, за моей спиной. Мне даже показалось, что она слегка не похожа на себя, будто стала еще красивее. Но это особенности освещения при взгляде со стороны да еще на секунду в прошлое …

Я включила канал новостей.

– Столичные мародеры выламывают пластиковые окна, - энергично вещала диктор, - сотрудники органов безопасности предполагают, что нападения на частные квартиры связаны с недавней разборкой между конкурирующими фирмами «Московские Рамы» и «Волька»…

– Ты видишь, - не отрываясь от экрана, спросила я, - глянец закончился.

– Популярная английская молодежная группа разгромила студию в Лондоне, - продолжал телевизор, - в числе жертв: продюсер группы Алан Фаркер, звукорежиссеры и фанат, который зашел попросить автограф. Лидер группы, получив многочисленные ранения, госпитализирован. По словам очевидцев, при виде фаната, входящего в студию, музыкант пытался раздавить себе горло снятым с ноги кованным сапогом…

Я повернулась к Ренате.

– Ты можешь себе это представить?

– Могу, - она хрустнула тостом и сделала несколько быстрых шагов по комнате, - я к тебе когда, бля, пришла?

– Да иди ты!

Мы едва не подрались.

– Ну, довольно, - крепко держа меня за запястья, сказала она, - давай за работу.

Она заправила белые пряди за уши и стащила с себя дурацкий пеньюар. Потом она присела и извлекала из-под кресла тот самый компьютер - дизайн для брюнеток, который я не так давно хотела себе заказать. От восторга я ойкнула. Рената откинула крышечку и провела по кнопкам. Комп мгновенно вспыхнул экраном и издал преданно-сдержанный звук. Я подтащила его к себе. На ощупь он был вроде мраморной столешницы в лобби дорогого отеля. Между клавой и крышкой в панели было круглое углубление, очевидно, для чашки кофе.