Война не Мир
Шрифт:
Быть шпионом - в этом есть что-то нелепое. Быть рассекреченным шпионом - мне кажется, это слива.
Где-то у апологетов я читала, что термин «промывка мозгов» произошел от китайского выражения hse nao (буквально: мытье мозга). Особая процедура освобождения сознания от ненужных идей.
В войне с северной Кореей американцы активно использовали психологическое воздействие на противника. Американцы взрывали в воздухе упаковки с листовками, отчего листы рассыпались по территории, на танках стояли громкоговорители и в городах работали радиостанции. Для разъяснительной работы среди населения была сформирована целая рота. Американцы добивались лояльности. Они объясняли, что ведут борьбу против коммунистической агрессии.
Через два года от начала военных действий из американской армии дезертировали почти пятьдесят тысяч человек и продолжали сбегать пачками. Все потому, что Южные корейцы плюс СССР тоже вели психологическую обработку пиндосов. СССР распространял среди амеров листовки, похожие на любимые американцами газеты. В листовках говорилось о расовой дискриминации в американской армии, дискредитировалось американское правительство и высмеивались толстопузые империалисты. Солдатам вручали рождественские открытки с пожеланиями вернуться домой в новом году. Кажется, мы уже проделывали такое перед революцией. Моральный дух вражеской армии был промыт. В корейской войне пропало без вести 8000 американских солдат.
Китайские коммунисты подвергали взятых в плен в Корее американцев hse nao. Пленных заставляли долго-долго бежать и потом объясняли устройство мира. Из некоторых делали Маньчжурского Кандидата, однако.
После войны в Корее США пересмотрели свой взгляд на психологическую атаку. Говорят, что в знаменитом артефакте «Наставление FM-33-5», слова «политическая информация» были исправлены на «идеи»: «Психологическая война - это мероприятия, при помощи которых передаются идеи». Примерно так.
Я подумала о том, что и в этот космос мы полетели первыми.
Когда в лаборатории Павлова случился потоп, выжившие собаки вдруг забыли свои условные рефлексы. Павлов сказал, что у них промылись мозги. Еще я вспомнила, что в немецких концлагерях пленным лили на голову холодную воду. В Китае термин hse nao появился только в 50-м, то есть, позже.
Бывший шпион и я оказались стойкими к алкоголю. Невзирая на то, что после портвейна мы перешли на польский абсент без сахара, все, на что нас проперло, это уговаривать друг друга спасти бедное человечество. Шпион он был или нет, мне было его жаль.
Первый номер эротического журнала, несмотря на самодельную съемку и прочие происки издателя, все равно получился хорошим. Мы почти не давали рекламу, период после нового года известен спадом потребительских мотивов, но тираж, тем не менее, разобрали на 80%. Для никому не знакомого издания это сумасшедшая цифра. Да еще в военное время.
Перебегая от стоянки к подъезду, я часто представляла, что стою под громкоговорителем и слушаю новости с линии фронта. Странная какая-то война. Жизнь не замерла, а наоборот. Я не вижу, чтобы мужчин забирали в армию. Вспыхнувшая было истерия по поводу еды как-то схлынула. Прилавки, как прежде, стояли полными, никто не скупал консервы и спички, производители продолжали дарить 20% бесплатно. Только по телевизору объявили о раскрытии преступных махинаций какого-то комбината, который за Можайском взрывал собственную же колбасу.
– Обнаружено 80 захоронений продуктов, - сказала диктор и перешла к обзору театральной недели.
Вернулся с Байкала главный, загорелый. Отдыхающие проходили в тайге курс молодого бойца - входит в стоимость путевки.
К арт-диретору приставили наставницу из крутого глянца. Издательская жизнь Москвы похожа на Нарцисса и озеро. Только влюбляется не он сам, а отражение. Каждый журнал покрупнее имел своего спутника помельче, иногда не одного, а нескольких. Основная причина понятна - разделение предметов народного потребления на эксклюзив и масс-маркет. Кто-то должен покупать дорогие товары, а кто-то дешевые. Соответственно,
кто-то должен все это рекламировать. Но мерс, как средство от депрессии, с негрустином на одной полосе с-ть не сядет. Не поймут. Поэтому для мерса нужен свой журнал, а для негрустина такой же, но подешевле.Наставница из глянца (дизайнер) должна была научить нашего арт-директора верстать. Наставница спускалась к нам из своей редакции и терпеливо учила. Через две недели безуспешных занятий нам прислали еще более крутого верстака, чтобы он просто сделал за нашего арта макет.
Журнал, по-моему, стал еще хуже. Раньше он походил на старую Крестьянку, с новым макетом стал походить на новую ПТУшницу.
Но я не разбираюсь в дизайне.
Пришло какое-то поветрие экспериментировать с форматом книг и журналов. Типографии терпели убытки, потому что под давлением моды срочно переходили от условного А4 на размер «мини-покет» и загадочный F33. Пока о нем только ходили слухи. Издательский мир спорил, похож ли F33 больше на французский батон или кирпич. Кто-то говорил, что это детская книжка «мишка» с прорезиненной обложкой, чтобы было удобно читать журналы под душем. Спорили, кто первым таким выйдет.
Эротический издатель тоже решила сменить лицо журнала. Она подбивала меня уволить дизайнера, доказывала, что он делает «кошмар» и «стыдобищу».
– Все над нами смеются.
– Кто?
– спрашивала я.
Издатель тушевалась. Через полчаса вскрикивала:
– Петра Новик!
(Ник популярной дизайнерши времен отдыха олл инклюдид в Турции).
– А! Так она сейчас без работы, - говорила я и утыкалась в статьи.
Петра таки нас достала.
Когда до 14-го февраля оставалось меньше, чем три недели, она позвонила и пригласила меня в ресторан.
– Тут, не далеко, выходи из редакции и сразу направо, за магазином лифчиков увидишь. Мы тут сидим.
Я надела пальто и вышла. На улице пробрасывал снег. Он делал городские сумерки тихими и сухими.
За столиком меня ждали издатель и Петра. Они смотрели так, словно я должна была принести какие-то нервные новости. Странно, что надо было не дойти до редакции два шага и встречаться именно здесь.
– Лопухова, ты как всегда, с новой прической, - издатель начала нервничать первой, - где волосы-то, Лопухова, а? Что делать-то будем?
– Ты имеешь в виду дизайн? Я с этой головой уже год.
– Да какой дизайн, ты очнись, - издатель засмеялась и толкнула в бок Петру, - дизайн. Вот так и знала, что с тебя никакой помощи. Ты скажи, название будем менять?
Я не въехала.
– Эротику запретили?
В разговор вклинилась Петра:
– Напрочь!
– рубанув дизайнерской легкой рукой, она свалила под стол уксус и масло.
Я на всякий случай поставила ноги на планку стула, чтобы не испортить ботинки, а издатель стала путано объяснять, что ее парень, наш второй издатель - дерьмо. Эротику не запретили, но делиться она с ним не хочет. Его надо грамотно выжать. Она уже пыталась, но он полтинничек просит прислать - за моральный ущерб. Выход один - поменять название, типа такого журнала не было, а тот, что есть - совсем новый. А парень, который придумал эротику в войну, вообще не при чем.
– Да что он сделал не так?
– воскликнула я, - зачем его выжимать?
– Да он вообще, посмотри на него, с ним же уже никто не хочет работать! Я прям даже не хотела идти в редакцию, я, как увижу его, трясет! Все, как только слышат его фамилию…
– Кто?
– по привычке спросила я.
Издатель посмотрела в окно.
– Да все.
Я прикинула ситуацию.
– Что ты от меня хочешь?
– спросила я.
– Ты со мной или с ним?
Я кинула взгляд на Петру. Она смотрела в окно. Мой бойфренд говорил, что никогда не делает рассеянный вид, когда хочет скрыть, что ему интересно. Кажется, она тоже ждала моего ответа.