Возможность выбора (роман)

Вильмин рассказ отдавался в ушах Сильвии обрывками звуковой записи, контакт между передачей и приемом местами прерывался. Обрывочной была и запечатленная зрительной памятью картина. Например, выпал кусок о возвращении Вильмы к машине. Только в тот момент, когда завелся мотор, Сильвия вдруг заметила на соседнем сиденье мужчину и вздрогнула от неожиданности: яркая клетчатая кепка на голове этого типа должна бы сразу броситься в глаза. Над желтой нейлоновой курткой одутловатое лицо. Любопытством он не страдал, даже не глянул в сторону Сильвии. Вильма ни словом о своем спутнике не обмолвилась — будто рядом на сиденье валяется прихваченная с собой дорожная сумка. В конце концов, какое Сильвии дело до Вильминых новых приятелей и новых перспектив. Ведь именно новые жизненные возможности следует держать на недосягаемом для чужих глаз и слов расстоянии. Видно, и Вильму жизнь кое-чему научила. О том, что кануло в прошлое, — об этом можно и порассуждать — похвалить или похулить, а надежды в своей беззащитности сквозняков не выдерживают.

Карл обесчещен и выставлен на позор. Поделом! Так и надо предателю и трусу! Злорадство свое Сильвия хотела бы выкричать в мягкий осенний воздух, но как человек воспитанный даже не пикнула. Или ей помешало еще что-то помимо пресловутой северной выдержки? Увы, холодная сдержанность не лишает человека сильных чувств, и слезы можно себе вполне позволить, только не в саду, где кто-нибудь может увидеть, а в темной комнате и за запертой на ключ входной дверью — не дай бог, чтобы кто-либо из милых соседей оказался свидетелем!

Сильвия разжигала в себе злорадство, пальцы нервно дрожали, словно ей захотелось немедленно забросать Карла комьями грязи. Вот тебе! Уж не позвонить ли завтра утром ему на службу и подчеркнуто вежливо спросить заведующего конструкторским бюро. Можно, например, сообщить, что Карл Курман выписан с прежнего места жительства, поскольку он уже почти год не проживает на улице такой-то в доме номер таком-то, чем и нарушил паспортный режим. Пусть-ка получит еще одну оплеуху: вся жизнь разваливается — лишается места работы, а теперь и места жительства, хотя оно давно уже было лишь формальным. А все-таки числиться в подушных списках надежнее, чем жить невесть где тайно из чьей-то милости.

Для себя Сильвия уже давно решила, что после столь долгого молчания не ей первой поднимать трубку и звонить Карлу. Что бы ни случилось, она не станет искать с ним контактов. Собственная жесткая позиция огорчала ее, но и не такая она была волевая, чтобы переломить себя. Возможно, Сильвия опасалась услышать в ответ нарочито официальный или даже рассеянный голос Карла, это граничило бы с глубоким равнодушием к ней — а что еще можно предположить? Лучше уж избегать возможного холодного прикосновения, отчужденно звучащего голоса, который дал бы понять, что Сильвия забыта так же основательно, как те мелочи, что остались в старом доме. Возможно, что поначалу сбежавший муж и испытывал недовольство, когда той или иной привычной вещи не оказывалось под рукой, но постепенно новый образ жизни брал свое, возможно, Карл даже сердится на себя, раздражаясь из-за въевшихся рутинных привычек; оставалась единственно правильная манера поведения: к черту чувство вины и неприятные воспоминания! И вот уже при мысли о бывшей жене и прежнем распорядке жизни он вполне может удивиться: и как только я четверть века терпел такую нелепицу!

Эти горькие мысли притушили злорадство Сильвии.

Чему ей, собственно, радоваться? Ее душа еще не свободна от Карла. Перед собой-то она могла бы и не кривить душой. Может быть, на самом деле ей даже хотелось бы помочь Карлу, поддержать его и утешить. Они посидели бы вместе до полуночи и заставили бы головы поработать. Небольшая домашняя мозговая атака. Люди смекалистые сумеют и из неприглядной истории выйти достойно. Любую ситуацию можно рассматривать с двух разных точек, хотя, на первый взгляд, казалось бы, и нельзя никак оправдать пошлую сделку ради получения нетрудовых доходов. Подобные истории нередко больше раздувают, чем они того стоят. Хотя в данном случае вряд ли. Сведения, исходящие от Терезы, и раньше подтверждались. О всех сенсациях она обычно узнавала намного раньше и подробнее, чем другие.

А тот странный тип в машине рядом с Вильмой? Неуместное любопытство! Уж не завидует ли Сильвия, что ей не с кем проводить время, даже если бы вместо настоящего поклонника около нее находилось какое-нибудь ничтожество, пустоголовый болван или тюфяк? Но его можно было бы в любую минуту позвать, посадить рядом с собой, перекинуться словом — всегда ведь рядом со всамделишным, подлинным существовали заменители.

Не был ли и Карл всего-навсего заменителем родного человека?

Жизнь то и дело озадачивает, приводит в недоумение, недоумение же рождает грусть. Разве возможно испытывать эйфорию или даже тихую радость, если понимаешь, что хоть жизненного опыта и набран целый воз, но соотнести себя с другими людьми или с неожиданными ситуациями все равно не умеешь. Возможностей много — выбрать трудно. Чувства и жестокий диктат разума вступают в противоречие. Злорадство? Так, мол, ему и надо? Сочувствие? Стыд? Самоотверженная готовность прийти на помощь? Но разум реагирует однозначно: раз он тебя предал, то и тебе уже нет до него никакого дела, точно так же, как ему нет дела до тебя. К краху Карла следует относиться с полным равнодушием, как если бы эта позорная история произошла с кем-то посторонним. Налет стыда, однако, останется: досадно, что долгие годы ты была связана с недостойным человеком. Непозволительно и смехотворно все еще относиться к своему прошлому как к реальности, важен и реален только сегодняшний день. Человек давно уже стал настолько прагматичен, что живет лишь сиюминутными интересами. Все стремятся глыбу своих душевных мук раскрошить, разметать по ветру и втоптать в грязь сегодняшнего дня. Необходимо приспособиться, разве мало людей разводится, незачем опускать руки и погружаться в прошлое, чтобы, как дура, топтаться на одном месте. Прекрасный призыв, достойный занять место в ряду лозунгов Сильвии Курман: долой память!

Когда оказываешься в роли стороннего наблюдателя, можешь взвешивать меру ненависти и сочувствия. Это довольно-таки просто, поскольку ты не обязана сама выносить приговор. Какой выход предложить Карлу? Ни к чему ломать голову, не станет же он обращаться к Сильвии. Брошенная жена может анализировать ситуацию для своего удовольствия, ее точка зрения никого не интересует. Вздумай Сильвия сунуть нос в дела Карла, тот, пожалуй, пришел бы в ярость и разорался; безмозглая курица, твои выводы дерьма не стоят, пошла ты со своими советами знаешь куда… Если не по какой иной причине, то из чувства вины Карл должен ненавидеть бывшую жену.

Как легко жизнь запутывается в тугой узел, попробуй найди, кто прав, кто виноват?

Всего дня два назад Сильвия слушала исповедь Эхи Андеркоп. Сильвия не могла понять, почему Эха Андеркоп из планового отдела именно ее выбрала в слушатели. Они бесконечно долго сидели в кабинете Сильвии, обычно замкнутая Эха захотела вдруг облегчить свою душу. Подумайте и вы об этом, Сильвия Курман, тихонько повторяла она время от времени, произнося эти слова, словно бы извиняясь, — мол, она не просто так откровенничает, а просит совета, советоваться ведь не зазорно. Сильвия сосредоточенно слушала ее, а потом расстроенно подумала: от чистого сердца хотелось бы ей помочь, а не смеет предложить даже самую малость. Удручала отчужденность людей.

С Эхой Андеркоп они проработали под одной крышей долгие годы. Здрасте-здрасте и улыбка; у них никогда не было стычек, в их взаимоотношениях неизменно преобладала обоюдная симпатия, но сохранялась приятная дистанция на «вы». Знакомые — не больше. И вдруг — неожиданная доверительность. А может быть, знай они друг друга ближе, как раз это и исключило бы полную откровенность? Случается, что дружеские отношения носят бурный характер, люди чуть ли не в душу друг к другу лезут, но стоит приглядеться поближе, и обнаруживаются отпугивающие детали; тогда не исключено резкое отдаление друг от друга, даже вражда. Надежнее, когда у обеих сторон нет и представления о том, что у другой за душой. Все знай требуют сердечности. А может, трезвый подход собеседника иной раз куда нужнее?

Сильвия услышала обычную для наших дней историю. В один синий мартовский день Эха Андеркоп поняла, что стала мужу невыносимой, да он и не пытался скрыть отвращения. Кончилась любовь, как поется в песне. Внутренне муж вполне созрел для разлуки, но жизнь в очередной раз подтвердила, что объявление безжалостных решений требует особенного настроя на жестокость, вплоть до искусственного взвинчивания своей вражды и ненависти. Дома муж появлялся все реже, иногда его не было несколько ночей кряду, а когда приходил, принимался изводить жену обвинениями и издевками. Эха Андеркоп наслушалась о себе, что и тупая она, и дура, что бог весть с каких пор разучилась быть привлекательной. Их брак был большим заблуждением, а ошибки нужно исправлять. Развод. Лучше поздно, чем никогда.

О своем унижении Эха Андеркоп рассказывала в общих чертах, перескакивая через подробности, словно устно заполняла в анкете графу, где стоял необычный вопрос: почему распалась ваша семья?

Теперь катастрофа уже в прошлом. Эха Андеркоп могла рассказывать о случившемся с монотонным спокойствием, за которым чувствовалась усталость. Ее внутреннее напряжение выражалось в подергивании уголка рта, но, может быть, это было вызвано неважным здоровьем и физической измотанностью. Эха заметила пристальный взгляд Сильвии, подняла выцветшие брови, поняла, что выглядит старухой, покорно улыбнулась и вздохнула.