Возвращение в Полдень

Кратов выдержал паузу и самокритично добавил: «Надеюсь, в реальности я не тот зануда, каким выгляжу в своем дневнике».

Когитр оказался прав: даже лаконичный, сухими фразами, перенос монотонной повседневности в письменную форму оказался захватывающим процессом. Когда-то Кратов знал об этом, но с годами подзабыл. Его первый и последний дневник сгинул на Псамме. Выжившие в инциденте эвакуировались с планеты в страшной спешке, в десантных капсулах, а лишившийся способности к самостоятельному взлету корабль со всеми вещами и материалами попросту взорвали. Кому могли быть интересны его детские переживания, изложенные сбивчиво и косноязычно? Никому, кроме него самого. Хотя было бы забавно перечесть. Забавно и поучительно… Теперь к нему вернулось стертое было из памяти ощущение власти над собственными мыслями. Предки поголовно вели дневники и обменивались письмами, составленными от руки, изысканным почерком, чернилами на бумаге. Письма шли от одного адресата к другому безумно долго, тряслись в почтовых каретах, плыли через океан в судовых трюмах. Жизнь у предков была неспешная, на заданный вопрос доставало времени сочинить прекрасно сформулированный и обходительнейший ответ, а еще накопить впечатлений и поделиться ими с незримым собеседником. Потому-то мысли у предков были упорядоченные, основательные, хозяйственные, потому-то вся философия и все художественные идеи были придуманы в ту славную пору, а суетливым потомкам с их рваным и быстротечным темпом бытия остались эпигонские метания и потуги. Нео-Ренессанс, экобуколика, мегаинтеллектуализм… Да еще, пожалуй, наука, в которой тоже все давно придумано, осталось лишь прояснить детали и заштриховать остаточные белые пятна.

«Все же зануда, – с печалью констатировал Кратов. – Ригорист, морализатор и… еще несколько малоприличных определений, которым не место в историческом документе. Может, ну его к черту, тот дневник?» Он вздохнул и потянулся. «Самое время предаться сложным удовольствиям. Например, духовному росту. Прочесть хорошую книгу, посмотреть постановку с великими актерами и послушать возвышенную музыку. Воспарить над бытом».

Спустя несколько минут он заливался счастливым смехом над мемуарами звездопроходца Ийона Тихого, почетного доктора университетов Обеих Медведиц, члена Общества по опеке над малыми планетами и прочая, и прочая, каковую персону открыл для себя уже здесь, в полете, и у кого опрометчиво попытался почерпнуть немного мастерства в ведении каждодневных записок.

6

– Десять вверх. Что скажете, господа?

– Принимаю и поднимаю.

– Озадачен. Пропускаю. Ваше слово, мэм?

– Ах, вы такой проказник, мистер Абрагам! Конечно же, принимаю, хороша бы я была, пропусти я такой шанс!..

Нирритийский покер не утратил еще сходства с земным прародителем, в ходу были ставки и карты, хотя колода выглядела иначе, набор комбинаций шире, а торговля велась не в пример вяло и как бы между прочим. Зато приветствовались общение на сторонние темы, выпивка и маскарадное лицедейство. За что Кратов не особенно жаловал эту расхожую на беспечной планете Эльдорадо забаву. В каноническом варианте предполагались также шумные группы поддержки игроков, но в пустовавшей доселе комнате, отведенной под игорный салон, было все же тесновато. Места хватило только на круглый стол с традиционным зеленым сукном, шесть кресел по числу игроков и мини-бар. Единственным пользователем мини-бара был Кратов, прямо сейчас перед ним стояла литровая стеклянная кружка с янтарным «Улифантсфонтейном». Остальные же хлебали каждый свое из сообразных сорту напитка емкостей: банкир тянул карамельного оттенка виски из пузатого хайбола, падре присасывался к плетеной фляжке с самогоном, бандит-пандийеро через равные промежутки времени опрокидывал стопку текилы, а леди, грациозно сдвигая вуаль левой рукой, в которой держала карты, правой подносила к хищно-алым губам высокий бокал с хересом. Дилер, связанный профессиональным статусом, не пил ничего. Над столом горела неярким красноватым светом старинная лампа в абажуре с кистями. В воздухе недвижно висел тонкий табачный туман, смешиваясь с едва ощутимым ароматом духов. Разумеется, все здесь было иллюзией, фантоматикой, виски и херес не убывали, а выпитая стопка тотчас же наполнялась сама собой, лица, костюмы и повадки игроков утрированно сочетались с их амплуа, хотя видно было, что Эйб старался как мог. Реален был лишь Кратов со своим пивом, сдвинутой на спину фетровой шляпой, двумя бутафорскими «миротворцами» на поясе и общим ковбойским прикидом, в котором он ощущал себя полным идиотом до первого вынужденного сброса карт.

– Каре гнедых, джентльмены, – объявил банкир, которого звали мистер Абрагам. Сухой, тонколицый, экономный в движениях, вероятнее всего, он и был базовой реинкарнацией Эйба, тогда как все прочие являлись репликами.

– А как вам это, сэр? – осведомился отец Амадеус, выкладывая перед собой контр-каре белой масти.

– Кто вам послал мраморного туза, падре? – проворчал пандийеро, нервно почесываясь за воротом зеленой шелковой рубахи. – Ваш персональный искуситель?

– Не святотатствуйте, Альфонсо, – ответил отец Амадеус и потянулся за фляжкой. – Всевышний помогает праведникам. А вы все здесь нераскаявшиеся грешники, и ваши шкуры негде клеймить…

– Господа, вы ведь не станете укорять слабую женщину, не так ли? – промурлыкала леди Алетея, с неторопливым наслаждением, карта за картой, открывая дабл-хаус со старшими тузами.

Мужчины застонали, падре вскинул руки над головой, а пандийеро Альфонсо в отчаянии звонко приложился лбом о столешницу. Кратов хлебнул пивка, еще раз заглянул в свои карты и со вздохом подтолкнул их дилеру. Имени, равно как и запоминающегося облика, у дилера не было вовсе, он сидел в тени и сам выглядел скорее тенью, нежели человеческим подобием. Руки в белых перчатках, впрочем, были вполне обычными и с колодой управлялись на загляденье.

Банкир, склонясь к плечу Кратова, сказал вполголоса:

– Эта ушлая девица выигрывает третью раздачу подряд. Как вы полагаете, сэр, нет ли здесь сговора?

– Не думаю, – отозвался Кратов. – С кем бы ей здесь было сговориться? И, главное, когда?

– Да хотя бы с тем же дилером. Для того у дамочки была бездна времени. Вы ведь не питаете иллюзий насчет ее времяпрепровождения до начала игры? Ну, там, книжки, пяльцы, макраме?

– Пожалуй, соглашусь. Но в таком случае я здесь единственный, кто вне подозрений, разве нет?

– Я-то определенно равнодушен к ее чарам. Надо ли объяснять, почему? («Надо», – сейчас же подумал Кратов.) А вот этот субчик в шелках… да и падре чересчур по-отечески заглядывает ей в декольте.

– Эй, о чем вы там шепчетесь? – сердито закричал пандийеро. – Если об игре, то это запрещено. Мигом вылетите из-за стола оба!

– Хотел бы я это видеть, – философски заметил банкир. – Как вы, дон Альфонсо, станете лапать своей призрачной дланью этого более чем материального джентльмена за рукав.

– Никогда не любил процентщиков, – объявил пандийеро в пространство. – Вас-то я выдворю за милую душу, и не пикнете. Понимаете, сеньор Консул, когда у человека за душой нет ничего, кроме большого сейфа с чужими деньгами, он начинает мнить о себе бог знает что, будто он владыка мира и со ста шагов попадает в пуговицу. А выведи такого в чисто поле, дай ему в руки добрый старый «уокер», и он из шести зарядов все шесть отправит в белый свет, как в копеечку, хотя бы даже ему угрожала верная смерть.

– Угомонитесь, дон Альфонсо, – сказал банкир. – Не спорю, в оружейной дуэли вы одолеете всякого, но не забывайте о закладных на ваше ранчо.

– Да я-то не забуду, – сказал пандийеро угрожающе. – А забуду, так вы напомните. К смертному одру заявитесь и напомните…

– Не торопитесь к престолу Всевышнего, несчастный богохульник, – добродушно промолвил падре. – Я тоже могу кое о чем вам напомнить. Например, что вы не были на исповеди с позапрошлой зимы и все это время, как мне думается, неустанно грешили.

– И я даже могу сказать, где, когда и с кем, – проронила леди Алетея, с деланным смущением отворотивши в сторону завуалированное лицо.

– А вы что молчите, мистер Консул? – спросил банкир, веселясь. – Наверняка и у вас найдется пара слов для нашего славного Альфонсо!

– Я бы предпочел вернуться к игре, – сказал тот. – А то, неровен час, корабль наш прибудет в пункт назначения, а я к нему не готов и занят черт-те чем.

– Не черт-те чем, – проворчал пандийеро, – а благородной игрой в приличном обществе.

– Не беспокойтесь, сэр, – сказал банкир. – Нас непременно оповестят о наступлении столь значимого для всех события. Причем оповестят в форме, не оставляющей простора для вольных интерпретаций.

– Кстати, об интерпретациях, – наставительно произнес падре. – Вы уже решили, сын мой, чего ждет ваша взыскующая натура от этой миссии? Иными словами, что вы рассчитываете увидеть по прибытии?

– Это вопрос вопросов, – сказал Кратов рассеянно. – И я не готов обсуждать его с… э-э… м-м-м…