Возвышение падших

— Пожалуйста…

Тяжелое, муторное чувство охватило душу Орхана. Горькие, несчастные слезы сестры и ее мольбы не могли оставить его равнодушным и он, не думая, согласно кивнул, не в силах более наблюдать за ее страданиями.

— Хорошо.

На мгновение растерянность овладела Султаншей, а после огромная волна облегчения обрушилась на нее и, шумно выдохнув, Севен в благодарности обняла старшего брата, но смутившись своего порыва, немедленно отстранилась.

— Простите.

Тепло улыбнувшись, Орхан мягко прикоснулся ее заплаканному лицу и приподнял его так, чтобы видеть голубые глаза, в которых светилась подаренная им надежда.

— Это ты меня прости, Севен, за то, что лишил тебя брата и семьи. Что не видел твоих страданий и оставался к ним слеп. Ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.

Султанша не могла не улыбнуться в ответ и тяжесть в ее груди, так долго владевшая ей, начала растворяться. Она чувствовала себя легко, будто взлетела над землей.

— Я пошлю за Османом и за Шейх-уль-исламом, дабы между вами был заключен никях.

— Никях? — изумилась Севен, широко распахнув голубые глаза. — Прямо сейчас? А как же…

— Хюмашах Султан ни за что не позволит этому свершиться, если я объявлю о подготовке к празднованию вашей свадьбы. Она и без того страдает и переживает. Тем более, времени нет. Османа ждет его санджак. Свершим все прямо сейчас.

Гарем.

Облаченная в весьма вульгарное одеяние из черной кожи и металлических вставок, темноволосая Рейна явилась в гарем, ловя на себе возмущенные взгляды его обитательниц и их откровенное осуждение.

Ухмыльнувшись наложницам, удивленно наблюдающим за ней, Рейна перевела изумрудно-зеленые глаза к Фахрие-калфе, встретившей ее.

— Сеньора, — приветственно произнесла седовласая Фахрие-калфа. — Вы пожелали навестить Эдже Султан?

— Пожелала. Она в своих покоях?

— Да.

Довольно кивнув, Рейна вальяжной и развязной походкой, будто специально пытаясь смутить наложниц и калф своим развратным поведением, скрылась в уже знакомом коридоре.

Фахрие проводила ее тяжелым, напряженным взором, а после строго оглядела изумленных наложниц.

— Что рты пораскрывали? Возвращайтесь к своим делам!

Покои Эдже.

Темноволосая Султанша привычно читала какой-то толстый фолиант, стоящий на невысокой подставке, когда в опочивальню вошла Рейна.

Увидев ее, Эдже радостно улыбнулась и, поднявшись с тахты, спешно подошла к тепло улыбнувшейся ей женщине в вульгарном облачении.

— Рейна, наконец-то!

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — погасив улыбку, проговорила Рейна и Эдже, поймав ее многозначительный взгляд в сторону служанки, жестом приказала той удалиться.

Вместе они опустились на тахту и Эдже не сдержалась от ухмылки, оглядев одеяние тети, любящей экстравагантность.

— О чем же ты хочешь со мной поговорить? Только не говори, что собираешься покинуть Стамбул!

— Именно это я и собираюсь сделать, — пронизывающим голосом ответила Рейна. — Прежде, чем что-то говорить, выслушай меня!

Эдже, сдержавшись от негодования, вызванного страхом потери горячо полюбившейся Рейны, с готовностью кивнула.

— Приближенные Бриенны, которая захватила власть в Генуе и охотится за мной, узнали о том, что я прячусь в Османской империи. Им будет несложно отыскать меня здесь, так как о моем доме известно всем. Больше оставаться я здесь не могу, если хочу сохранить остатки своего флота и даже жизнь. Но с тобой я расставаться не могу, Эдже, как и ты со мной не можешь. Мы, наконец, обрели друг друга. Как могу я покинуть тебя?

— Но что же делать? — отчаянно воскликнула Султанша, чувствуя, как испуганно забилось сердце в груди. Она не хотела расставаться всем сердцем, обретя в Рейне мать, подругу, наставницу и предмет восхищения.

— Ты сбежишь вместе со мной, Эдже. Больше никогда ты не увидишь ни Топ Капы, ни Стамбул, ни Османскую империю.

— Что..? — ошеломленно переспросила та, отпрянув от тети. — Как я могу сбежать?

— Выбор за тобой. Ты либо останешься здесь в полном одиночестве, либо последуешь за мной. Но есть одно условие.

— Условие?

— Если ты выберешь второй исход, то тебе придется немедленно начать усиленные тренировки в боевых искусствах. Мягкотелая и изнеженная принцесса мне не нужна. Я иду на войну. В Греции закуплю новых кораблей для своего флота, а после отправлюсь на Геную и верну себе законное право власти.

Эдже непонимающе нахмурилась, а после растерянно опустила глаза, чувствуя, как душа разрывается на части. Одна отчаянно желала последовать за Рейной, куда она прикажет, а вторая держалась за султанство и Топ Капы, что она должна будет оставить.

— Подумай сама! — ненавязчиво соблазняла ее к побегу Рейна, плетя ловкую паутину заблуждения вокруг племянницы. Она знала, на что толкает ее. Война — страшна и убийственна. — Ты сбежишь, наконец, от условностей и предрассудков османского двора, что душат тебя. Спасешься от этого ужасного мусульманства и обретешь полную свободу. Рядом со мной ты будешь вольна делать все, что пожелаешь. Выходить замуж за того, кто понравится, а не по приказу этого «господина». Пусть вся эта гнилая династия османов продолжает здесь утопать в трясине интриг, крови за трон и убийствах за власть! Вместе мы перевернем Европу. Весь мир сложим к нашим ногам!

Эдже растерянно покачала головой.

— Я… подумаю. Это очень важное решение и я не могу так сразу ответить.

— Конечно, — улыбнулась темноволосая сеньора. — Но времени почти нет. Решай, Эдже. Твоя судьба в твоих руках.

Дворцовый лазарет.

Зейнаб-хатун отчаянно пыталась успокоить рыжеволосую госпожу, льющую горькие слезы на подушку в душераздирающем плаче, но та отказывалась слушать ее и пить какой-то дурно пахнущий отвар.

— Молю Аллаха, успокойтесь, госпожа. Вы еще не совсем здоровы. Вам нельзя так волноваться!

— Оставь меня, — сквозь слезы прошептала Гюльхан. — Это все она.. Она меня отравила! Шах Султан!

— Что вы такое говорите? Побойтесь Аллаха, госпожа. Вы сами испили яду, потому и потеряли ребенка и возможность впредь иметь детей.

Слова о потере ребенка ударили снова по слуху Гюльхан и та, чувствуя, как от осознания этого боль и негодование расстилается в душе, с новой силой бросилась в отчаянные рыдания.

Двери лазарета со скрипом распахнулись и в комнату вошел взволнованный Сулейман, который, увидев, как мать рыдает в постели, мрачно насупился.