Возвышение падших

— Эдже Султан показывает большие успехи, сеньора. За несколько дней подобного результата очень сложно добиться.

— Видишь? — гордо воскликнула ухмыляющаяся Рейна, обернувшись к племяннице, которая в точности повторила ее ухмылку. — Ты рождена, чтобы воевать! Как и я.

— Мне пора возвращаться в Топ Капы, — проведя рукой по взмокшим волосам, выдохнула Эдже с явным раздражением. — Не терпится уже навсегда покинуть его… Эти подготовки к моей свадьбе с Касимом-пашой выводят меня из себя.

— Нет, ты не вернешься, Эдже, — горячо воскликнула Рейна, остановив племянницу, что направилась было к дому, дабы переодеться. — Больше не нужно ждать. Сегодня ночью мы покидаем Стамбул. Только тебе, думаю, не понравится, каким способом.

Топ Капы. Покои управляющей.

Три темноволосые сестры, сидя на больших атласных подушках вокруг низкого столика, молча пили терпкий и дымящийся кофе из маленьких чашек, поглядывая на царственную мать, что восседала на тахте и задумчиво крутила в руках уже пустую чашку.

Старшая Гевхерхан Султан привычно лучится улыбкой и миролюбием. Средняя Хюррем, как всегда, надменно-степенна. Младшая Айше, тоскливо опустив глаза к своей чашке, молчит.

Мирное течение их необременительного разговора прервал раздавшийся в покоях стук, а после и скрип отворившихся дверей.

Сложив руки перед собой, худощавая Артемисия, облаченная в нежно-сиреневое атласное одеяние с жемчужными вставками на верхней его части, почтенно поклонилась перед Султаншами.

— Шах Султан. Султанши.

Шах Султан была единственной, кто тепло улыбнулся ей. Гевхерхан и Хюррем, помрачнев, недовольно переглянулись между собой, а Айше, кажется, даже не заметила прихода наложницы, погруженная в свои тоскливые раздумья.

— Проходи. Садись рядом со мной, Артемисия.

Мягко улыбнувшись Султанше, Артемисия обошла сидящих юных Султанш и опустилась на тахту рядом с управляющей гаремом.

Хюррем, возгоревшись ревностью, пронзала ее недовольным взглядом.

Пока Шах Султан и Артемисия переговаривались между собой, Гевхерхан задумчиво рассматривала их, пытаясь понять причину зародившейся связи между женщинами. Что было такого в Артемисии, чего их мать не нашла в своих дочерях, что буквально поклонялись ей и боготворили ее?

Покои Гюльхан.

С болезненной бледностью на красивом лице Гюльхан немного вяло сидела на тахте и с раздражением в синих глазах наблюдала за тем, как слуги суетятся в ее покоях и собирают вещи.

Рядом с ней, прижавшись к материнскому плечу, плачет рыжеволосая Зеррин Султан.

— Мама, почему мы уезжаем? — непонимающе воскликнула девочка, подняв темно-карие глаза к той. — Я хочу остаться с папой…

— Успокойся, Зеррин, — ответила Гюльхан, погладив дочь по голове. — Сулейман отправляется в провинцию, чтобы править ей. Мы должны его сопровождать. Вот увидишь, тебе понравятся леса Манисы, новый дворец. Он будет принадлежать лишь нам…

— А папа поедет с нами?

— Нет, — сухо ответила Султанша, помрачнев от упоминания в разговоре Орхана. — Он останется здесь. Мы ведь ему не нужны, Зеррин. Он предпочитает своей семье каких-то рабынь.

Фахрие-калфа, следившая за сборами в опочивальне госпожи, смерила ее хмурым взглядом из-за недовольства тем, что она очерняла султана в глазах дочери из-за своих обид.

Покои Дэфне.

Соединившись в тоскливых прощальных объятиях, Селин и Дэфне после отстранились друг от друга.

Мимо них сновали слуги, спешно собирающие вещи госпожи, которая вот-вот должна была отправиться в путь.

Поцеловав расстроенную из-за отъезда Султанши десятилетнюю Фатьму, Дэфне тепло погладила ее по длинными темным волосам.

— Я буду тосковать по вас.

— И мы, Дэфне. Не думала, что Повелитель так скоро после воцарения отправит вас с Баязидом в санджак.

— Это я попросила его об этом, Селин, — тоскливо призналась светловолосая Дэфне, пожав плечами в ответ на изумленный взгляд той. — Сил нет больше здесь находиться… Да и Баязид рвется к самостоятельной жизни.

Зейнар-калфа, вошедшая в опочивальню, поклонилась Султаншам, привлекая тем самым к себе внимание.

— Дэфне Султан, Повелитель пожелал вас видеть в своих покоях.

Султанские покои.

Мягко улыбающаяся Дэфне, что вошла в опочивальню султана, мгновенно помрачнела, увидев стоящую перед троном рыжеволосую Гюльхан, которая одарила ее тяжелым взглядом.

Черноволосый Орхан степенно восседал на троне и, когда Дэфне вошла в покои, с легкой улыбкой на смуглом лице повернулся к ней.

Рыжеволосый статный Сулейман, так похожий на свою мать надменностью во взгляде сини-голубых глаз и самоуверенностью в широко расправленных плечах, стоял рядом Гюльхан.

Темноволосый Баязид, увидев мать, почтенно улыбнулся ей, и в его темных глазах лучилось теплое чувство, от которого Дэфне не смогла сдержать ответной улыбки.

— Повелитель, — поклонилась светловолосая госпожа.

— Вы отправляетесь в путь, мои Шехзаде, — заговорил Орхан, не без гордости смотря на неуловимо для него выросших сыновей. — Шехзаде Сулейману назначаю в управление Манису, а Шехзаде Баязиду — Амасью. Да будет это решение благим.

Легкое разочарование и расстройство отразилось на лице Баязида, который склонился, как все, перед волей султана.

Чутко чувствующая сына Дэфне расстроенно поджала губы, но смолчала.

Поднявшись со своего трона, Орхан расправил полы своего темно-синего кафтана и, улыбнувшись, подошел к Сулейману, которого обнял, похлопав по спине.

— Не поддавайся гордыне, сынок. Будь справедливым и честным с собой и окружающими.

— Да, Повелитель, — улыбнулся Сулейман, сделав вид, что не обратил внимание на колкий укор в словах отца о его гордыне и бесчестности.

Баязид с куда большим порывом обнял отца и мягко улыбнулся, когда тот обхватил ладонями его темноволосую голову, заглядывая в глаза.

— Ты, Баязид, будь решительней и жестче. Правитель иногда должен быть жестоким, дабы сохранять весы правосудия уравновешенными.

Поклонившись султану, юные Шехзаде покинули опочивальню.

Выйдя в коридор, рыжеволосый Сулейман остановился и обернулся к младшему брату, подождав его.

— Амасья — неплохой санджак. Не расстраивайся.

— Для меня любой санджак — милость, а любое решение Повелителя — наилучшее, — сдержанно ответил Баязид, вежливо улыбаясь и скрывая за этой маской свое расстройство и разочарование.