Возвышение падших

Темноволосая девушка покорно подошла к нему и мягко улыбнулась, увидев, как султан берет в руки с небольшой подушечки, лежащей на столе, красивое серебряное ожерелье с синими сапфирами, что ослепительно сверкали.

— Это мой подарок для тебя, — расстегивая застежку на ожерелье, проговорил Орхан и, когда наложница обернулась к нему спиной и приподняла длинные темные волосы, застегнул его на ее тонкой шее.

— Спасибо, — прошелестела Артемисия, чувствуя теплые руки на своих плечах, которые медленно спустились по ее рукам до ладоней. — Оно очень красивое.

Обернувшись улыбающимся лицом к султану, она, что его всегда удивляло, сама наклонилась к его губам и поцеловала.

Утро.

Покои Севен.

Всю ночь Севен провела в тихих рыданиях и сетованиях на свою судьбу, потому, проснувшись поздним утром, чувствовала себя изнеможенной.

Назлы-хатун, когда светловолосая госпожа уже восседала за низким столиком и трапезничала без особого аппетита, вошла в опочивальню весьма взволнованная.

Севен, заметив в ее руке небольшое послание, внутренне затрепетала.

— Это от Османа?

Служанка, кивнув русоволосой головой, передала послание взволновавшейся госпоже и тактично отошла в сторону.

Сердце Севен забилось в груди сильнее, пока она спешно разворачивала послание, а после ее голубые глаза коснулись написанных слов.

«Севен,

С тоской в сердце сообщаю о том, что Повелитель назначил меня санджак-беем отдаленной провинции на восточных границах империи и в течение недели я должен буду покинуть столицу.

Наше расставание на долгие годы может предотвратить лишь одно обстоятельство: если мы попросим заключения брака между нами.

Я готов на все ради этого вопреки воле матери и можешь не сомневаться в силе моих чувств. Поэтому, решение за тобой.

Мы либо расстанемся навсегда, либо в счастье покинем этот город, пропитанный ядовитой властью».

Слезы, только недавно оставившие Султаншу, снова заструились по ее щекам и без того израненная душа девушки возгорелась настигшей волной боли.

Если Осман покинет ее, то она останется совершенно одна. Без матери, без отца, она чувствовала себя никому не нужной и лишней, несмотря на статус Султанши династии и дочери султана. Что толку от власти и богатств, если единственное, что представляет для Севен ценность — семья и любовь — для нее чуждо и недосягаемо?

Осман дал ей надежду на то, что она еще сможет стать счастливой, обрести семью и любовь вопреки року судьбы, что преследовал ее на протяжении всей жизни.

И впервые в жизни какая-то внутренняя уверенность проснулась в ней. Уверенность в том, что она ни за что не откажется по собственной воле от этой надежды на спасение.

Голубые глаза, мутные в пелене слез, сверкнули искрой решительности.

Осман был прав, сказав, что их судьбы сейчас в ее руках.

Отложив послание на тахту, Севен поднялась из-за столика и, не обращая внимание на встревоженную ее поведением Назлы-хатун, слегка отрешенно покинула опочивальню.

Пока она проходила мимо гарема, а после и по коридору в сторону султанских покоев, в ее разуме стучала липкая и не отстающая мысль о том, что она сама должна вырвать свое счастье из рук злобной судьбы.

Локман-ага, стоявший у дверей султанской опочивальни, нахмурился, увидев заплаканную Севен Султан.

Взглянув на запертые двери, Султанша почувствовала, как былая решимость, настигшая ее несколько мгновений назад, угасала с каждым шагом.

— Я хочу поговорить с Повелителем, — раздался ее тихий голос.

— Простите, Султанша, но Повелитель не один. Я не могу вас пустить.

Та почувствовала, как ее лицо исказила горькая улыбка.

Впервые в жизни она решилась на что-то, воспротивилась своей натуре, как новое препятствие преградило ей путь к счастью, будто зная, что она уже готова смириться, сдаться и покориться грустной судьбе.

Она всегда смущалась и боялась трудностей, старалась их избежать, неосознанно храня свою хрупкую натуру от сокрушительных ударов, но сейчас Севен медленно сознавала, что если она не попытается обойди это препятствие, то сокрушительный удар все равно настигнет ее. Осман покинет ее и врятли они когда-нибудь еще увидятся.

— Сообщи о том, что я жду у дверей, — тверже повторила Севен, сжав губы, чтобы сдержать, наконец, бесконечные слезы.

Поджав губы, Локман-ага все же покорился и слегка смущенно постучал в двери.

Вскоре он вернулся в коридор и, к облегчению или страху Султанши, пригласил ее войти.

Ступив в роскошную и обширную опочивальню, где бывала столь редко, светловолосая госпожа осторожно осмотрелась.

Султана не было в покоях, но двери на террасу, залитую утренним солнечным светом, были приглашающе распахнуты.

Поглубже вздохнув и пытаясь собрать воедино всю свою тающую решимость, Севен шагнула на террасу.

Черноволосый султан стоял у перил и о чем-то тихо разговаривал с сильно худощавой темноволосой девушкой, которая задумчиво слушала его, смотря прямо в глаза.

— Повелитель, — прошелестела Султанша, кланяясь.

Орхан, услышав тихий и нежный голос сестры, повернулся в ее сторону, а после снова взглянул на темноволосую девушку, стоящую рядом с ним.

— Артемисия, возвращайся в гарем.

Артемисия молча поклонилась господину и медленно двинулась прочь с террасы, взглянув серо-голубыми пронзительными глазами на Севен Султан.

Орхан, вглядевшись в лицо сестры, нахмурился, заметив на нем блестящие дорожки слез, и беспокойно приблизился к сестре.

— Что случилось?

Артемисия, завернув за угол, не покинула террасу и заинтересованно прислушалась, затаившись.

— Больше я так не могу, господин… — выдохнула Севен, чувствуя, что вот-вот все ее страдания вырвутся наружу. — В детстве я потеряла мать и даже не помню ее. Отец… Он никогда не любил меня из-за того, что моя мама убила его Сейхан Султан. Разве была я виновата в ее ошибках? Он любил только Эдже! А меня не замечал… Он умер и, признаюсь, скорби я по нему не чувствовала. Я будто была лишней, случайно рожденной девочкой, обузой династии. Единственным, кто любил меня, был Селим. Но и он умер по вашему приказу… Я осталась совершенно одна. Без семьи, без любви, без надежды.

Орхан насупился от ее слов, чувствуя, как жалость сжимает его сердце.

— Но в моей жизни появился Осман и с ним появилась забытая надежда на то, что я смогу обрести и счастье, и любовь, и семью. Прошу вас, Повелитель, даруйте мне возможность счастья! Разве я прошу о многом? Я хочу, наконец, узнать, каково это — быть счастливой.

— Ты просишь о никяхе с Османом? — настороженно спросил черноволосый султан, походя к сестре. — Ты же знаешь, что не только я это решаю…

Слезы с новой силой заструились по лицу Севен и та в импульсивном порыве сердца схватила его руку и несколько раз поцеловала в каком-то исступлении.