Время драконов
Шрифт:
А потом пошла работа: Олеш держал свечу, Кайрин сводил края ран, шепча магическую формулу для остановки кровотечения, а Яси, каждый миг поминая то Полночного Волка, то мастера Элерима, промывала, выравнивала изорванное в клочья острым ножом, сшивала, накладывала повязки…
Ко времени, когда, наконец, был стянут последний шов и завязан последний бинт, в окошко уже сочился бледный свет предутренних сумерек. Вихря, погружённого в магический сон, обмотанного повязками, словно младенец — свивальником, прямо в рогоже понесли в избу. И только тут все заметили, что Утариона нет: его сила пришлась бы очень кстати, а он, как на грех, куда-то запропастился. И Кайрин вдруг припомнил, что за всё время лечения Вихря никто не ворчал ему под руку, не гнал от больного, не советовал держать чары при себе. Это настораживало:
Впрочем, нашлась пропажа довольно скоро. Печь в избе оказалась жарко натоплена, на шестке грелись горшки с водой. Грязная куртка Утариона кучей валялась у порога, а сам эльф, свежий, умытый и в чистой рубахе, сладко спал на лавке, в постели Кайрина, завернувшись в Кайринов же плащ. И улыбался во сне.
— Молодец какой, — недовольно буркнул Кайрин. — А мне теперь на полу ютиться?
— Не ворчи, мастер Кай, — устало промолвила Яси. — Ути нынче с самого утра на ногах, и ему пришлось-таки побегать. А ещё, он и вправду молодец: печь растопил, Вихря на себе притащил… Пусть спит.
— Думаю, остальным вздремнуть тоже не помешает, — заметила Тис. — Здесь много кто на ногах со вчерашнего утра.
И принцесса царственным жестом, словно приглашая занять место на пиру, указала Кайрину за занавес, на полати.
Но всё-таки отдохнуть не получилось. Очень скоро Кайрина разбудил глухой удар об пол и тихий вскрик. Тис, вздрогнув, тоже открыла глаза. К счастью, Олеш и Яси спали крепко, их не потревожил шум в избе.
Кайрин отдёрнул занавеску и первым делом поглядел в угол, где устроили Вихря. Там всё оказалось в порядке. Зато Утарион сидел у печной лавки на полу, прижимая руки к сердцу и тяжело дыша. В его широко распахнутых глазах плескался ужас. Тис с Кайрином, не сговариваясь, подумали, что впервые видят стража в таком состоянии. Однако, встретившись взглядом с каждым из них, Утарион заметно успокоился. Быстро переворошив свою постель, он схватил Кайринов плащ, ощупал, вытряхнул из потайного кармана Одаркин оберег, взял его двумя пальцами, словно ядовитую гадину, и вынес в сени.
Когда Утарион воротился в избу, его ждали. Тис и Кайрин сидели за столом у зажжённой свечи. Страж хотел было снова забраться в постель, но маг жестом предложил ему присоединиться к компании:
— Присядь, Утарион. Мне кажется, произошло слишком много загадочного для одной ночи. Ни о чём не хочешь нам рассказать?
— Ты про мальчишку? — хмуро откликнулся Утарион. — Я просто заметил, что он собрался не туда, куда сказал, и решил за ним проследить. Как выяснилось, не зря. Этот ненормальный решил, что деревяницы недостаточно поплатились за смерть его матери.
— Так. И что же он предпринял? — нахмурился Кайрин.
— Нетрудно догадаться: пошёл рубить их рощу. Надо ли говорить, что деревяницы были против?
— Хм… Человек, против которого что-то имеют деревяницы, легко может лишиться жизни. Как тебе удалось его спасти?
— Просто пришёл и забрал. Разве могут хранители леса причинить вред светлому эльфу?
Столько наивной, непоколебимой уверенности было в словах Утариона, что магу оказалось непросто сдержать улыбку. Он-то знал, что суровые лесные обитательницы не отличают даже эльфов от людей, а уж различия между эльфами им и вовсе не интересны. Для деревяниц любой, кто причинил деревьям вред, становится врагом. И самому Кайрину оказалось непросто победить их даже при помощи сильной магии.
Утарион истолковал молчание мага по-своему.
— Вихрь не так беззащитен, как кажется, — признал он, смущённо опустив глаза. — Парень не только остался жив, но сумел, отбиваясь, дойти до своей землянки и запереться внутри. Когда я догнал его, деревяницы собирались обрушить крышу и превратить убежище в могилу. Пришлось притвориться, что я на их стороне и тоже хочу убить юного недоумка. Будь это правдой, утруждаться мне бы не пришлось: вы сами видели, как сильно Вихрь изранен. Я высадил дверь, погремел немного внутри для порядка, чуть измазал кровью копьё, а потом взял Вихря на плечи и вышел с ним к деревяницам. Отпустили они меня не сразу, всё хотели убедиться, что их враг действительно будет убит. Я соврал им, что люди из Малых Березняков желают сами судить
и казнить преступника, осквернившего священную рощу. И вот — мы оба здесь…— Что ж, история занимательная, и она многое объясняет. Но я когда задал тебе вопрос, хотел услышать другое. Что ты сделал с Одаркиным оберегом? И куда дел знак Единого, который прежде принадлежал Матею Сапожнику?
— Спрятал на дворе. Такое нельзя держать в доме, и лучше к подобным вещам вообще не прикасаться без нужды. Это опасно.
— Я так и предполагал. Но предположения — ещё не твёрдые доказательства. Тебе что-то известно об этих знаках?
— Всё, что я могу рассказать — не более, чем догадки. Матей не попадал под прорыв, но превратился в изменённого Хаосом. То же самое произошло с Одаркой. Оба носили на себе знаки Единого, полученные в Зимогорском храме. Да и вообще, это подозрительное пустое поветрие ходит по землям, люди из которых регулярно посещают храм, а во всяких задворках, где жреца днём с огнём не сыщешь, ничего подобного нет. Рыцарями, что громили деревню гноллов, тоже командовали храмовники. Возможно, попавшие к нам в руки обереги — вовсе не знаки, призывающие благословение Единого, а артефакты, вызывающие изменение. Только действуют они не на всех. А может, на всех, но не сразу.
— А вы с Яси, значит, оказались чувствительными, так? Ведь только вы двое реагируете на них. И что же есть общего у эльфийского воина и человеческого ребёнка из диких земель?
Утарион нервно покосился сперва на Кайрина, затем на Тис, вздохнул, помолчал немного, но, убедившись, что Кайрин настойчиво ждёт ответа, собрался с духом и тихо сказал:
— Общее — есть. Я по собственному опыту знаю, через что пришлось пройти бедной Яси, и потому всем сердцем жалею её и хочу ей помочь. И меня, и Яси однажды опалило огнём Хаоса. Беда прошла рядом, уничтожив тех, кто был нам близок, но самих нас задела лишь краем. Мы — те, кого преподобный Тарн назвал тронутыми, и должны, по его словам, постепенно утратить свет разума и живую душу. На деле это не так, жрец либо врёт, либо сам не знает правды. Прикосновение небесного огня столь болезненно, что раз столкнувшись с ним, я запомнил его навсегда, ярко чувствую его следы в других душах и заранее ощущаю его приближение к себе. И я знаю, как ужасно страдают те, чьи души повреждены необратимо. Во истину, прерывать их мучения милосерднее, чем длить угасание любой ценой. Но также я точно могу сказать, что сам не шагну в этот мрак. А если почувствую, что сползаю в него, предпочту уйти к Звёздному Порогу прежде, чем сделаюсь опасным для тех, кого любил на этой земле.
— Ясно, — кивнул задумчиво Кайрин. — Значит, тебе сейчас снился кошмар потому, что рядом был этот проклятый оберег…
— Мне тоже, — раздался голос Яси. Девочка тихонько встала и подошла к эльфам. — Когда Ути пришёл ночью… до того мне снилось, что все вы одержимы небесным огнём и пытаетесь меня убить, — она обвела друзей жалобным взглядом. — Это было так страшно…
— Бедняжка, — вздохнула Тис и, подхватив Яси на руки, усадила к себе на колени, крепко обняв. Столько нежности и сочувствия было в этом жесте, что Яси замерла, не ожидая подобного от принцессы дроу. Та сама запоздало удивилась и, не размыкая объятий, тихо хмыкнула: — Только никому ни слова…
— Про эти нежности? — улыбнулась Яси. — Ну да, ничего не было. Но ты не прекращай, ладно?
Дроу усмехнулась и чмокнула девочку в макушку.
— Итак, что мы имеем? — подытожил Кайрин. — Всё очень плохо. Если жрецы распространяют заразу, то мы дружно и безоговорочно влипли. Обвинить их, конечно, можно, но к кому бы мы с этими обвинениями ни пришли, всё кончится бедой и кровопролитием.
— Остаётся только одно, — заметила Тис — мы должны продолжить наш путь и избавить мир от прорывов небесного огня.
— Думаешь, если закрыть ему дорогу сюда, пустое поветрие исчезнет? — задумчиво сдвинул брови Утарион.
— Я верю в это, — ответила принцесса дроу.
— И я, — добавила Яси, которая, не открывая глаз, лежала на плече у Тис.
Немудреная ласка всколыхнула в ней память о днях, когда мир ещё казался простым и добрым, а отец умел улыбаться. Всё это давно ушло в прошлое, покрылось пылью лет. Обычно подобные воспоминания приносили Яси лишь горечь, но в этот раз мысли и чувства её были светлы и свободны от сожалений.