Время перемен

Не будет и много другого. Человечество никогда не умело учиться на чужих, и уж тем более – на своих собственных ошибках. Лишь страдания и смерть, муки и боль позволяли людям прозреть хоть на время. Позволяли хоть на время забыть о разногласиях, спорах, распрях, помогали сплотиться и вспомнить, что такое доброта, альтруизм, безкорыстие… Страдания давали людям возможность вспомнить – что значит быть Человеком. Именно так – с большой буквы, когда «человек» и вправду звучит гордо, а не как злая насмешка над всем миром и самим собой. – Сделай добро из зла… Потому, что его больше не из чего делать, – вздохнул Крутов, произнеся вдруг вспомнившееся высказывание какого-то фантаста. – Неужели всё и вправду так плохо? – продолжал размышлять он.

Возможно ли, что на этот раз человечество всё-таки образумиться? Да. Такой шанс есть. Но как и всякий шанс – он трудноуловим. И если неправильно выбрать момент – для человечества всё будет кончено, и оно погрузиться в пучину анархии, безпредела и кровавой борьбы за власть над тем, что осталось от цивилизации… Ибо к власти во все времена рвались подлецы и негодяи, желающие лишь собственного возвышения. Паразиты, которых нужно уничтожить для благополучия человечества. Естественно, нельзя допустить, чтобы такие люди правили. Человечество должно жить в другом, лучшем мире, чем тот, на который его обрекают подонки, приходящие к власти… Человечество должно выжить, чтобы раскрыть свой истинный потенциал. Слово «человек» должно звучать гордо. И не только для нас самих, но по всей галактике, по всей вселенной! И, похоже, что сейчас на всей планете есть лишь два человека, способных предотвратить постапокалиптическую социальную катастрофу. Один из них – Джейкоб Симмонс, а второй…

Крутов отвлёкся от своих размышлений и вновь внимательно посмотрел на картину, перед которой сейчас стоял и которая побудила его ко всем этим размышлениям. «Над вечным покоем» Исаака Левитана. Величие и спокойствие этой картины, тревожные нотки в небе, затянутом облаками и отражённым водами широкой реки, храм почти на самом краю земли, где сходятся небо, земля и вода… Невозможно было описать ту гамму чувств, которую испытывал Сергей Иванович всякий раз, когда видел этот шедевр. Сказать, что это было восхищение, в котором смешались безмятежность, чувство близости к чему-то возвышенному или даже божественному мог лишь человек, в совершенстве владеющий даром приуменьшения. Эта картина завораживала Сергея. С того самого дня, как он впервые увидел её ещё в детстве, на школьной экскурсии в Третьяковской галерее. Она потрясла его – ещё мальчишку – до глубины души… И навсегда стала его любимой картиной.

Крутов отвернулся. Чарующая магия живописи Левитана ослабла.

– И что теперь? – помассировав глаза, спросил он сам себя. – Маги уже отбыли с американцами. Депортация ящеров наверняка уже началась. А даже если и нет – скоро начнётся. И выбора у нас особого нет – придётся поверить этому пришельцу-в-человеке… Надеюсь, план сработает. Сам он хочет отбыть на Меридиан и передать знания тем ящерам, что придут туда… Хотя здесь есть большая нестыковка – об истинной природе Советника знал и Щро’так. Почему же тогда он не сделал того, что сейчас хотят сделать стражницы и Т’хасс? Почему армада всё-равно напала на Землю? Может, тут есть какая-то хитрость, фактор, о котором мы не знаем?

Но в любом случае главный вопрос – что можем сделать мы? Он не давал Крутову покоя. Корабли, созданные по чертежам Странника – те самые, что уничтожили флот, атаковавший Землю – не имели межпространственных переместителей. Для переброски между мирами таких массивных объектов требуется столько энергии, что никакая силовая установка не справится…

– Как вас, засранцев, остановить, чёрт побери? – Крутов в сердцах стукнул кулаком по столу.

Боль отрезвила, но никаких идей всё-равно не принесла. Пожалуй, впервые глава ФСБ чувствовал, что оказался в тупике. У него ещё оставалась надежда на команду Васильева… Но она была слаба, да и потом – Сергей Иванович всегда предпочитал продуманный и надёжный план.

Вдруг зазвонил телефон. Звонок его был таким резким, противным и внезапным, что Сергей Иванович поморщился. Но трубку взял.

– Да, – сухо сказал он.

– Сергей Иванович, – прошелестел голос Звягинцева. – Наконец-то я вас нашёл!

– Я никуда и не исчезал, – устало сказал Крутов. – Просто мне надо было подумать…

– О том, что делать, верно? О том, что зависит от нас?

– Да, – кивнул глава ФСБ.

– Я искал вас как раз по этому поводу! – вмиг выпалил учёный. – У меня возникла одна интересная мысль…

– Мысль?

– Да. И если всё получится, то мы ещё покажем ящерам на Меридиане наши зубы! – голос учёного был полон энтузиазма и задора. А Крутов очень хорошо знал эти интонации собеседника…

– Хорошо. Я иду к вам – тогда и поделитесь мыслью, – он уже хотел повесить трубку, но потом вдруг спросил, – Маги уже начали действовать?

– Да. Отбыли полчаса назад вместе с Т’хассом и стражницами.

– Что ж, хорошо. У них ещё есть своё дело, а нам пора заняться своим, – сказал Крутов и положил трубку…

Магнус смотрел на Хитерфилд с высоты птичьего полёта. С капитанского мостика «Одиссея». Смотрел, как некогда красивый город в лучах возгорающегося алым рассвета, медленно умирал, исковерканный бомбардировкой. Руины и остовы зданий, зарева пожаров, струи дыма, тянущиеся к небу – всё это создавало впечатление, что внизу, под кораблём, был вовсе не город, но гигантский израненный зверь, находящийся при смерти после жестокой схватки.

В глазах мага стояла печаль.

– Как-то раз, ещё в пору моей молодости, мне довелось беседовать с одним странным человеком, – сказал старик. – Я на всю жизнь запомнил этот разговор.

– О чём вы говорили? – спросил Симмонс, вставая рядом с волшебником.

– Хм… обо всём… а возможно – даже большем, хотя даже сейчас я не понимаю смысла многого из того, что он рассказывал. Но вот что запомнилось мне больше всего – то, что он сказал в самом конце беседы. «Все умирают. Это закон, который лучше не нарушать. Смерть – истинный владыка мира и проявление высшей справедливости. Вернее даже так – смерть и есть справедливость, ибо перед ней равны все: люди и звери, богатые и бедные, злодеи и святые. Те, кто причиняют смерть – справедливы. Но они должны ждать, что и с ними поступят по-справедливости другие… Нет ничего более совершенного, чем смерть, как нет ничего приносящего живым столько печали… Однако, их удел – смирение, ибо не в их силах помешать смерти. В конечном итоге именно поэтому они и печалятся…»

– Хм, своеобразные мысли, – задумчиво отозвался Симмонс.

– Да, – кивнул маг. – Впрочем, ни тогда, ни сейчас, я не был с ним согласен.

– А что это был за человек, с которым вы вели такие беседы?

– Бывший глава магической Академии Меридиана, Яков Эурис… Его тоже именовали мудрым и, пожалуй, куда более заслуженно, чем меня, – вздохнул маг, отвернувшись от панорамного окна.

– Это была ваша единственная беседа? – догадался Симмонс. Странно, но ему было интересно узнать больше об ином мире. Хотя нельзя отрицать и того, что капитан просто желал хоть немного потянуть время, прежде чем приступить к той работе, из-за которой «Одиссею» пришлось вернуться в Хитерфилд, а остальным кораблям с другими магами на борту – отправиться в разные уголки земного шара.

– Да… Через пару недель после этой встречи Яков умер, и его место занял другой маг. А я так до сих пор и гадаю, почему старый ректор вдруг решил вызвать меня – в то время ещё начинающего адепта – на беседу…

– Прошлое любит хранить тайны, – туманно изрёк Джейкоб.

– И преподносить сюрпризы, – кивнул волшебник.

– Мы уже можем начинать, – сказал капитан, занимая своё кресло.

– Да, просто зависните над нужным местом, и я сделаю портал, – кивнул Магнус, внутренне приготовившись.